А затем Филипп закричал:
– Эй, дружище!
Я не захотела поворачиваться. Но Санни привстал, и прохладный воздух наполнился лаем. Я слышала, как они обнимаются и хлопают друг друга по спине, как принято среди взрослых мужчин.
Санни тянул меня за собой, но я потянула сильнее, заставив его сесть. Я не хотела знакомиться с другом Филиппа в такой обстановке. Я ни с кем не хотела знакомиться так. Как я могла сидеть рядом с ними и притворяться счастливой, когда внутри я начинала чувствовать, что это не так.
– Чарли, дорогая, – раздался голос Филиппа. – Знакомься с Гусом.
И затем произнес своим дразнящим насмехающимся надо мной тоном:
– Ты случайно не нотариус, мой друг? Эта милашка готова выйти за меня… Я ведь говорил тебе, что женюсь? Поверь мне, парень, ожидание стоило того.
Я повернулась в пол оборота. Филипп замолчал, а его друг пристально посмотрел мне в глаза.
– Чарли, познакомься с человеком, стоящим за этим восхитительным заведением. Мой дорогой друг Гус.
Их привязанность кольнула меня, но больше это было удивление.
Гус оказался отцом Джимми.
Глава 12
Ноябрь 2017, прошлое
Канзас-сити, штат Миссури
Неожиданность всегда настигает нас в самые уязвимые моменты. Потрясения накапливаются, и только потом тихо просачиваются наружу. Когда моя мать встретила свою смерть, меня не было рядом с ней, и некоторое время меня преследовало чувство вины.
Филипп заехал в город на одну ночь. У нас было всего несколько часов, и я подумала, что неплохо бы подышать свежим воздухом. Моя мама умирала, пока мы сидели в обнимку в кабинке в баре недалеко от аэропорта. Когда я вошла в дом, Джанет передала ужасные новости, которые я узнала бы раньше, если бы не забыла включить телефон. Это случилось из-за Филиппа. Я обезумела.
Джанет пыталась отвлечь меня, но я не могла заткнуть голоса в своей голове, напоминавшие, что я отдавала свою преданность кому-то другому, в то время как мама умирала. С этим раскаянием мне предстояло жить.
Я не осмеливалась это озвучивать, но, ошеломленная и убитая горем, я желала, чтобы тот, кто дергал за ниточки там, наверху, выбрал кого-то другого. Моя мама сделала бы все возможное, чтобы увидеть, как ее единственная дочь идет к алтарю в белом платье. Она бы обожала внуков и часами играла бы с ними на полу. Она бы смеялась над каждой глупой шуткой Филиппа.
В первые несколько дней после ее смерти я слышала ее голос у себя в голове. Все мамины афоризмы – «мамизмы», которые я собрала за эти годы. «Лучшие бабушки и дедушки – это те, кто не боится испачкать колени». «Никогда не недооценивай силу зрительного контакта, Шарлотта».
Я лежала в постели, натянув на голову простыню и пытаясь вспомнить все, чему она меня научила. Я боялась забыть, поэтому начала вести этот список.
«Держи в машине шлепанцы, чтобы не приходилось водить на высоких каблуках. И носи их в общественных душевых. Особенно в отелях. Ты хоть представляешь, насколько грязные там полы? Умывайся каждый вечер перед сном – сэкономишь тысячи долларов на пластической хирургии и ботоксе».
Мамизмов было так много, что я неделями плакала перед сном. Я не знала, как справлюсь. Не знала, как жить без нее.
Как продолжать жить, когда человек, давший вам жизнь, исчезает? Я стала сиротой, и от этого слова мне становилось плохо.
Филипп качал меня на руках, как ребенка, а Санни слизывал слезы, как он делал уже в течение нескольких недель. Когда Филиппу пришлось вернуться к работе, Санни занял его место рядом со мной в постели. Именно тогда и укоренилась его неприязнь ко всему, что было связано с Филиппом. Санни хотел сворачиваться клубком у моего живота. И не хотел, чтобы рядом был высокий странный тип, который произносил такие слова, как «дерзкий» и «непристойный». Хуже всего мне бывало по ночам. Я просыпалась испуганной и дезориентированной.
На мгновение я забывала, что мама ушла навсегда, и ее отсутствие снова ударяло по мне с сокрушительной силой. Однажды ночью я приподнялась в кровати, вся в поту, и запаниковала, что не узнала у нее, в каком возрасте у нее началась менопауза. Санни толкнул меня теплым носом. Это был его способ сказать, что все в порядке. Он вернулся на свое место у моего живота, как ребенок, тоскующий по чувству защищенности в утробе матери. В те месяцы траура я часто задавалась вопросом о матери Санни. Мне было интересно, не пытался ли он заменить мной свою маму, когда так прижимался ко мне, приносило ли тепло моей кожи ему то чувство безопасности и защищенности, которое может дать только мать.
Потерять ее было тяжело, а с сожалением об упущенных последних моментах – еще тяжелее. Я спрятала свое раскаяние в тайник, и лишь время от времени позволяла себе вынимать его оттуда. Я оплакивала свою мать, живя той жизнью, которой она для меня хотела, хотя такая жизнь пронизывала меня сохраняющимся чувством вины – я дарила и принимала любовь, когда она уже не могла. Для этого я отчаянно бросилась в объятья Филиппа и в то счастье, которого она мне желала.
Мы так и не отпраздновали нашу первую годовщину. Он помнил о ней, я это знала, но именно я не хотела заботиться о праздновании. На каникулы он отвез меня в Лондон и показал дом, где когда-то жил с Меган. Дом был скромным и ухоженным, и я увидела Филиппа с той стороны, с которой он никогда раньше себя не показывал. Я чувствовала, что дом хранит болезненные воспоминания, но мы не углублялись в эту тему. Находясь там, я чувствовала, будто знала Филиппа всю свою жизнь – знала его вдоль и поперек, жила под его кожей до того, как мы встретились. Но там был еще один Филипп. Уязвимый мужчина с прошлым и личной болью. С ним я встретилась впервые.
В те дни мне казалось, что я понимаю, как наши утраты связали нас, понимаю, как такой человек, как он, влюбился в такого обычного человека, как я. Глубокая печаль сделала нас одним целым. Со мной он мог быть самим собой. Я была тем, кому он мог доверять. Никто из нас не знал в то время – пока я целовала его слезы, а он целовал мои – что в глубине зарождались чувства, которые нам, пожалуй, не было суждено понять.
Глава 13
Июль 2018, настоящее время
Морада-Бэй
Гус – он же Бен – нарушил молчание первым.
– Шарлотта.
Это прозвучало уверенно и ничуть не наигранно.
Филипп обнял меня за плечи.
– Я так рад, что вы двое наконец встретились, что счастливее меня нет никого на земле.
Я ждала, что Бен поправит его и расскажет о нашей недавней встрече, но развеселившийся Филипп продолжал говорить.
– Мы с Чарли просто обожаем это место, Гус. Мы скучали по тебе, но персонал прекрасно о нас заботился.
Бен невозмутимо оценивал нас, скрывая за улыбкой все прежние эмоции.
– Давай присядем, – сказал Филипп, показывая на наш столик.
– Извини, что опоздал, – начал Бен. – Джимми… у него выдалось плохое утро из-за аллергии.
Филипп наклонился, чтобы объяснить мне то, что я уже и так знала.
– Джимми – довольно юный парень, Чарли. Сколько ему сейчас лет, Гус?
«Одиннадцать» произнесла я про себя одновременно с ответом Бена, и Филипп добавил:
– Гус, Чарли просто обожает детей. Она прекрасно с ними ладит. Она учитель, а теперь устроилась на работу к местной шарлатанке. Может тебе стоит отвести туда Джимми. Доктор Скотт умеет колдовать. Чарли это помогло.
Бен слушал, а я тем временем смотрела на Филиппа. Я не хотела показаться грубой, но это Гус откровенно портил мне настроение. Над нами навис терзающий вопрос с Гонконгом, еще одна длительная разлука, которая нам совсем была не кстати. Не сболтнула ли я слишком много, когда сказала Бену, что мой жених все время в разъездах?
Бен занял свободное место рядом с нами, а я приказала Санни сесть. Он опустил руку на голову пса и почесал мягкую шерсть между ушами, успокаивая его. Я закрыла глаза и представила, как мама гладит мои волосы. Когда я открыла их снова, оба мужчины смотрели на меня.
– С тобой все в порядке, Чарли? – спросил Филипп.
– Все хорошо, – ответила я, хотя он знал, что это неправда. Разговор с Беном дал Филиппу удобное оправдание, чтобы уйти от разговора о наших проблемах.
– Надеюсь, пока меня не было, вам все было по душе, – сказал Бен. – Я проинструктировал персонал как следует, чтобы они заботились о вас.
– Мы счастливы, насколько это возможно. Верно, Чарли?
Я кивнула и погрузила пальцы ног еще глубже в песок.
Когда официант подошел с меню, Бен жестом показал, что в этом нет необходимости, и взял на себя смелость сделать заказ на весь столик. Я чувствовала, как он изучает меня, слой за слоем снимая отрешенность, которую я пыталась скрыть. Их разговор перешел от меню к различным вкусам, с которыми экспериментировал Бен, новым поступлениям в его винный погреб и другим его ресторанам.
– Гус Херст – это легенда, – произнес восторженно Филипп.
Я прочистила горло и сделала глоток воды.
– Гус Херст?
– Ну, я единственный, кто называет его Гус. Его настоящее имя – Бенджамин.
Он привел себя в порядок с сегодняшнего утра, и на нем была бледно-розовая льняная рубашка с белыми повседневными шортами. В таком виде ему было самое место здесь, рядом с нами, наслаждающимися ветром. Я пыталась собрать воедино то, что упустила.
Называл ли Филипп когда-нибудь Гуса Беном? Неужели я забыла разговор о его жене и ребенке? И почему он повел себя так, будто мы никогда не встречались?
Филипп вырвал меня из раздумий.
– Гус задает тебе вопрос, Чарли.
– Прошу прощения, – сказала я, делая большой глоток. – Это было невежливо с моей стороны.
Он спросил, по-видимому, во второй раз:
– Как вам остров?
Хотела бы я, чтобы мой голос был достаточно натренирован, чтобы маскировать эмоции.
– Он просто чудесный.
Когда Бен перестал смотреть мне в глаза, я снова обратила взгляд на Филиппа. Покачивая лед в своем стакане, он обратился к Гусу.