Испуганная и запыхавшаяся, я подошла к двери и просунула голову.
– Филипп?!
Но из-за ревущих звуков меня не слышал никто, кроме нескольких мажоров, с любопытством наблюдавших за мной. Я просто обязана была зайти туда, но знала, что Филиппу это не понравится. Он сказал бы, что женщине неприлично заходить в туалет, где толпятся мужчины.
Я стояла, прислонившись к стене, охваченная беспокойством. Филипп нашел меня. Он выглядел бледным, его волосы спутались от пота.
– Милый, что случилось? – спросила я.
Филипп всегда так старался не беспокоить меня! Однажды у него была пневмония, и он сказал мне, что лечит простуду, а на самом деле находился в больнице в Бостоне.
– Икра была подпорчена! – прокричал он мне в ухо.
– Ты выглядишь неважно, – заявила я. – Уверен, что с тобой все в порядке?
– Со мной все хорошо, дорогая, – заверил Филипп, хотя я ему не поверила. Он потянулся к моей щеке и собирался уже поцеловать.
Мне пришлось отвернуть лицо – у его дыхания был неприятный кислый запах.
– Тебя только что вырвало?
– Я в порядке, – повторил Филипп, притягивая меня к себе, отчего было просто невозможно дышать. – Может быть, переел десерта.
– Нам пора возвращаться, – сказала я.
Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и повел меня через толпу. На полпути я остановилась.
– Филипп, мы становимся уже староваты для такого.
Мой телефон показывал, что уже почти два часа ночи.
– У тебя был долгий день…
Но Филипп меня не слушал. Он подался вперед и навалился на меня всем телом. Если бы я отступила, он бы упал.
– Филипп, ты меня правда пугаешь.
– Дорогая, – невнятно пробормотал он, – не выдумывай ерунды.
– Это не смешно.
– Может быть, у меня симпатическая беременность[7], – выдал он, посмеиваясь.
И тут до меня дошло. С икрой все было в порядке. Филипп не мог принять мою новость. Он был расстроен и пытался потопить свое открытие в алкоголе.
Он был не рад моей беременности, а я, наверное, тоже рано радовалась.
– Чарли, – произнес он, – Я в порядке. Тут не о чем беспокоиться. Вероятно, я просто чертовски пьян или съел что-то, что мой желудок не принимает.
Мне уже тогда следовало спросить у него. Следовало перестать ходить вокруг да около и узнать, не стала ли причиной недомогания моя новость.
– Кстати, у этого есть название, – сказал Филипп. – Синдром Кувады.
Ничуть не впечатленная его эрудицией, я отвернулась. Он попытался приблизиться для еще одного небрежного поцелуя, но я склонила голову набок, так что поцелуй угодил в мою щеку. Филипп никогда не напивался. Его желудок никогда ничего не отвергал. Его руки легли мне на плечи, и он заставил меня взглянуть на него.
– Дорогая, ну прошу тебя…
Я хотела расслабиться.
– …скоро ты станешь моей женой, матерью моих детишек. Все будет хорошо.
– Я хочу вернуться в отель.
Он взял меня за руку, но это едва ли помогло мне подавить шквал эмоций. Когда мы выходили из вестибюля, шум позади нас струился как выхлопы старой машины. До «Четырех сезонов» мы добирались в молчании, и я снова мариновалась в новой порции беспокойных мыслей. Что, черт возьми, было не так с Филиппом? Позвонит ли мне мой отец? Неужели мне до сих пор не все равно? И о чем, черт возьми, думал Филипп? А еще мы должны были обсудить рождение детей.
По-настоящему обсудить, а не просто затронуть тему в промежутках между его поездками по миру. И тут от одной мысли по моим венам пробежал холодок. Он проник глубоко в мою душу и подавил рациональное мышление. «Что, если на самом деле он не хотел детей, как хотела я?»
– Ты слишком много беспокоишься, дорогая.
Это ворчание было призвано успокоить меня, но от него страх только усилился. Меня охватило ощущение катастрофы. Я почувствовала щекой удары его сердца. Может быть, Филипп был прав. Иногда мое воображение брало верх надо мной.
Я прижалась к Филиппу, вдыхая запах сигарет и пота.
Он погладил меня по волосам, но это мало помогло развеять беспокойство и пугающие мысли, которые навалились на мои плечи.
Глава 16
Август 2016, прошлое
Канзас-сити, штат Миссури
Я была на кухне своей мамы. Очертания ее лица были достаточно четкими, и я могла разглядеть родинку на ее левой щеке, ту, которую пыталась стереть, когда мне было три годика, потому что думала, что это шоколад. Ее упругие светлые локоны были перевязаны ярко-желтым платком, что придавало ей молодой сияющий вид. Мама готовила каре ягненка, и я смотрела, как она кладет на сковороду приправы – в каждом зубчике чеснока, в каждой веточке розмарина чувствовалось прикосновение самой любви.
– Шарлотта, если ты умеешь читать, то уже умеешь готовить, – сказала она мне, но я не согласилась.
– Это врожденное, мама.
Я наблюдала за мамой, стоявшей перед сковородой с рыбой и добавлявшей в нее приправу и соусы, но нигде не видела рядом с ней мерной чашки. Сама же я была осторожным поваром, приверженцем правил, указаний и точных измерений. Вот почему мои блюда были банальными и безвкусными. Ее особый стиль был даром, который я, увы, не унаследовала.
Стук в дверь означал, что прибыл Филипп. Это был его день рождения, и все, чего он хотел, это чтобы для него готовила моя мама. Он мог позволить себе лучшие деликатесы, но выбрал кулинарное творчество моей мамы, и для него это был один из многочисленных подарков.
Вместо общепринятых цветов он принес моей маме в качестве подарка кухонный комбайн. Она восхищалась размерами и возможностями техники, хотя и пробормотала себе под нос: «Но я могу сделать все, на что способна эта дорогущая техника, и даже немного лучше».
Ужин был приятным и полным смеха. Филипп рассмешил маму до колик своими историями о путешествиях, а именно инцидентом с потерянным багажом, когда он сел не в ту машину в Амстердаме и оказался в Квартале красных фонарей с парочкой своих наиболее консервативных клиентов. Там же была рассказана история о деловом ужине, который привел его к поездке в отделение неотложной помощи с посторонним предметом внутри. Глаза мамы блестели, она даже не пыталась вытереть влажные уголки глаз, и когда оживление стихало, она делала то, что у нее получалось лучше всего – любопытничала. Как только Филипп открыл бутылку вина, мама перешла к атаке. Она расспрашивала Филиппа о его родителях, предыдущем браке, последующих женщинах и причинах, по которым он остановил свой выбор на мне.
– Мама! – воскликнула я, хотя тоже в немалой степени хотела услышать ответы. Филипп накрыл ладонью мою руку и, поскольку у него не было собственной матери, поддался на уговоры.
– Женщины, – заявил он, – Часто бывают неправильно поняты, но они все равно прекрасны, сколько бы ни было запутанных причин любить и быть любимыми.
– Вы не ответили на вопрос, молодой человек.
Филипп ухватился за мои пальцы и уже не отпускал их.
– Дальше всего у меня зашло дело с Наташей… ну, я пытался, правда. Мы поженились еще молодыми, она хотела детей, много детей. А брак для нее стал второстепенным по сравнению с тем, что я называл «нездоровым желанием»…
– Вы не хотите детей? – прервала его мама, не дав закончить.
Филипп отпустил меня и скрестил руки на груди.
– Мама, – вступилась я, – У тебя самой только один ребенок… не все хотят…
– Но по крайней мере один, Шарлотта.
Она упрямо смотрела прямо на меня:
– Ты же хочешь хотя бы одного ребенка, правда?
Я пожала плечами.
– Не уверена.
Филипп понял, как повлияло на меня его прощупывание почвы.
– Отвечаю на ваш вопрос, Кэтрин. Я хотел детей, но не после недели брака и не в восемнадцать. В то время я хотел наслаждаться жизнью с женой, а она стала чересчур зацикливаться на базальной температуре[8].
– Потом подходящее время так и не наступило. Всегда существовала проблема географии, а еще со мной произошел один случай женского преследования, из-за которого я стал побаиваться такого рода отношений.
Пока я слушала его, в моей голове возникла большая надпись.
Она был начертана на жестком белом листе бумаги огромными жирными буквами: «Филипп не хочет детей». Хотя он списывал это на молодость, я услышала все его нежелание, звучавшее практически как отказ. Удивительным образом я могла чувствовать это.
И я быстро отогнала от себя эту мысль, потому что понимала всю ее неосновательность. У меня самой было нечто похожее. Уличные фонари за окном тоскливо освещали наши изъяны. А пока мне было достаточно того, что я окунулась в головокружительную атмосферу новых отношений. Конечно, мы с Филиппом основывались на своем прошлом опыте. Если мы передумаем, то станем идеальными родителями. Тем не менее, ворчание Филиппа продолжалось, и я не была полностью уверена, что он чувствовал то же самое.
Когда он наконец остановился на нас и том, что привлекло его во мне, я просто купалась в его словах, позволяя им прогнать страх и сомнение, скопившиеся под моей кожей.
– Возможно, на многолюдной улице я прошел бы мимо тебя, Чарли, но у тебя есть внутренняя красота. Ты намного прекраснее, чем…
– Подожди, – остановила я его. – Ты ведь меня сейчас оскорбляешь?
Я повернулась к маме.
– Ты слышишь это, мама, он говорит тебе о более красивых и худых девушках…
– Я не говорю этого, Чарли, – сказал Филипп, ухмыляясь.
– Я обожаю твою задницу, – продолжил он, протягивая руку под столом, чтобы потрогать меня за зад. – Она прекрасна.
Затем он поднял руки, чтобы подчеркнуть ее размер.
– Она унаследовала ее по отцовской линии, – пошутила мама.
– Ладно, хватит вам, – сказал я. – Моя задница не такая уж большая. Продолжай, Филипп. Расскажи маме, почему влюбился в меня.
Он прочистил горло.
– Как я уже сказал, у нее было больше мозгов, чем…
На этот раз я хорошенько его стукнула.