Он улыбнулся, а я почувствовала, как пристально на меня смотрят Филипп и Бен. Санни энергично вилял хвостом, и его привязанность к Джимми доставляла мне удовольствие. Маленьким мальчикам нужна любовь, особенно тем, кто горевал, как Джимми. Вскоре все спустились вниз на песок и стали играть в мяч.
Бен заказал всем по пиву и наклонился, заглядывая мне в глаза.
Я грустно кивнула, он замешкался, и я поняла, что это было извинение.
Это был один из тех летних вечеров, что навсегда остаются в памяти. Бретт исполнял на гитаре «Огненное озеро» Боба Сигера, и я задумчиво повторяла слова песни. Парни присоединились ко мне, и я позволила себе пропитаться их счастьем, отправляя волны беспокойства в море и позволяя теплому ветерку обволакивать меня надеждой. Приятно было снова чувствовать себя живой.
Перед нами оказались три бутылки пива, и тут до Филиппа «дошло». Он прошептал мне на ухо:
– Тебе разве можно пить?
– Кстати, об этом, – ответила я. – Ложная тревога.
– О, Чарли, – начал Филипп, – нам просто нужно продолжать практиковаться.
Само по себе это могло смягчить мое разочарование, если бы у нас действительно было много секса, но это было не так. Он похлопал меня по плечу, в то время как внутри меня появилось два чувства – печаль и облегчение. Затем он потянулся за пивом и, открыв его, начал напевать песню. Филипп и его ужасный, просто кошмарный голос. Несмотря на то, что это была песня о любви, несмотря на то, что он пел эти слова лично мне, это не заглушило мою неуверенность. Я все острее чувствовала, что начинаю неправильно понимать Филиппа. Бен изо всех сил старался скрыть свою симпатию ко мне, и я это ясно видела по его лицу. Я быстро допила первое пиво и перешла к следующему.
После нескольких бутылок Филипп поблагодарил Бена за то, что он занес мне обед, и разговор зашел об одном известном клиенте Филиппа, который часто бывал в ресторане «Бенс Даллас». А для меня, благодаря таким банальностям, разговор оставался в безопасных рамках. Когда же Филипп встал, чтобы ответить на звонок, оставив меня наедине с Беном, сохранить эти рамки оказалось непросто.
– Мне очень жаль, – сказал Бен.
– Тут не о чем сожалеть.
– Шарлотта…
– Все в порядке, правда!
Он попятился от столика, будто я ударила его.
– Таков Филипп. Он любит, когда можно относиться ко всему проще, – произнес Бен.
Я выпрямилась, чувствуя, как действует на меня пиво. На глаза навернулись слезы, и я отвернулась, чтобы он ничего не заметил.
– Это произойдет, – сказал Бен, – вот увидишь. И он будет подшучивать над твоими пристрастиями и перепадами настроения, а тебе это будет приятно.
Его доброта была приятной, но я этого не хотела. Я не хотела, чтобы Бен утешал меня. Только не тогда, когда это подчеркивает неспособность Филиппа сделать для меня то же самое. Поглощенный телефонным разговором, Филипп не обратил никакого внимания на то, что эта незримая потеря для меня значила.
Мы просто молчали, пока Санни и Джимми не выбежали обратно на пляж. Джимми сел рядом со своим отцом. Бретт продолжал исполнять композиции наших любимых музыкантов. Я смотрела, как Бен гладил Джимми по спине, пока не уткнулся лицом в волосы мальчика, шепча что-то, чего я не слышала. Может, он думал в эту минуту о своей жене. Может, он вспоминал, как она пела маленькому Джимми песни. Может быть, это было примерно в это время, перед сном, или они распевали песни во все горло, когда ехали на машине по дороге домой из школы. Просыпался ли он среди ночи, скучая по ее голосу?
Трудно было представить первые дни после ее смерти. Может быть, они с Джимми ютились под одеялом, надеясь очнуться от этого ужасного сна?
Филипп занял свободное место рядом со мной, а я вскинула голову и стряхнула с себя печаль.
– Кто это был? – спросила я, внезапно заинтересовавшись личными разговорами Филиппа.
– Тебе не о чем беспокоиться, Чарли. Чертовы адвокаты!
Он сделал глоток коктейля и нащупал мою ладонь. Его рука была холодна, как лед.
– Я волнуюсь, – начала я осторожно. – Особенно, если что-то касается меня. Ты не можешь вечно держать все в себе, Филипп.
Он выглядел смущенным, как будто мне удалось проделать в его защите крошечную трещину.
Но когда он заговорил, то уже не оставил мне никакого места для обсуждения.
– Если зайдет речь о том, чтобы защитить тебя, Чарли, я сделаю все, что нужно.
Филипп уехал – на этот раз в командировку на десять дней из Вегаса в Феникс и Денвер. Дни перед его отъездом показались мне особенно напряженными. Я несколько раз ловила его на звонках из соседней комнаты, волнуясь, что не могу услышать весь разговор. И когда я сделала то, что клялась никогда не делать – залезла в его телефон – в глаза мне бросился только один номер: домашний телефон Наташи в Лондоне.
Я примерно рассчитала дату и время – именно с ней он разговаривал, когда внезапно встал из-за столика в Морада-Бэй. И когда я расспрашивала его об этом, Филипп оттолкнул меня. Отговорки накапливались, как снежный ком.
Не желая мириться с его скрытностью, я подумывала позвонить Наташе напрямую, полагая, что она, возможно, захочет ответить на некоторые мои вопросы. Филипп часто дистанцировался от меня, но только не в плане деловых поездок – это была другая форма изоляции. Я обнаружила, что со временем стала значительно более резкой, а он – необычайно нервным. Мы спорили о вещах, которые всегда были несущественными: громкость телевизора, поднятое сиденье унитаза и температура в нашей комнате по ночам.
– Почему ты больше не зовешь меня в поездки? – спросила я, когда мне пришла в голову мысль, что он не делал этого уже несколько недель. Эти поездки и раньше были для меня важны. Всегда назначались встречи, всегда нас ожидали новые клиенты. Но Филипп лишь усмехнулся.
– О, милая, тебе будет смертельно скучно со мной.
Тем не менее, мне было важно, чтобы он звал меня.
Вспоминая, как наши близкие отношения всегда были связаны с расстоянием, я спрашивала себя, было ли мне тяжело. И это стало для нас огромным противоречием. Чем дальше я ныряла, чем глубже погружалась, тем больше жаждала именно того, чего избегала всю прежнюю жизнь. Я понимала, что менялась, но надеялась, что мы изменимся вместе. Так как же я могла расстраиваться из-за того, что он оставался тем, кем был всегда?
Я была поглощена работой – в клинике всегда кипела жизнь, активно назначались встречи, но при этом проблемы в наших отношениях необъяснимо продолжали нарастать. Филипп заезжал домой все реже, а, когда мы говорили, он был серьезен и краток.
В самом юморном парне, которого я знала, не осталось ничего смешного. Однажды я почти точно услышала, что очень близко от него была другая женщина, так близко, что я могла слышать, как в трубке смешивается их дыхание. Видимо, я отвлекла его от «деловой» встречи.
– Похоже ты перепутала расписание, – сказал он однажды, обвиняя меня и Элизу.
Однажды Филипп спросил у меня, не связывался ли со мной мой отец.
– Тебе правда нужно с ним поговорить.
Странный номер из Нэшвилла звонил еще пару раз, но я не брала трубку, а он не оставлял сообщений. Я солгала, ответив, что тот не связывался, возмущенная таким вторжением и тем, как бесцеремонно Филипп хотел вернуть в мою жизнь отца. Я жаждала связи с Филиппом, а не со своим отцом.
И поскольку я была совершенно уверена в нашей любви друг к другу, находившейся под этим морем «мусора», через которое мы плыли, я списала напряжение в наших отношениях на стресс – загруженность Филиппа – и сосредоточилась на том, что могла контролировать.
Например, на Джимми. Мальчик явился на первый сеанс лечения в школьной форме – в рубашке и брючках, с рюкзаком на плечах.
Как и во всей Америке, школьные занятия во Флориде начинаются смехотворно рано. И пока некоторые штаты все еще наслаждаются отсрочкой в День труда, ученики Флориды возвращаются в школы в конце августа, когда знойная погода больше располагает к легким купальным костюмам, а не к форме из полиэстера.
– Где твой отец? – спросила я с любопытством.
– Меня привезла Карла, – ответил мальчик, и в дверь вошла молодая женщина с острыми чертами лица и длинным темным хвостом волос.
Джимми снял ботинки и вымыл руки. Я проводила его в процедурный кабинет Либерти, и уже собиралась оставить его там, как он взял меня за руку.
– Ты разве не останешься?
Его пальцы сжали мою руку, и мольба в глазах чуть не сбила меня с толку. В результате я сидела в переполненном процедурном кабинете, стараясь держаться не слишком близко от Джимми, но и не слишком далеко.
Либерти поместила крошечные пузырьки с аллергенами в правую руку Джимми и попросила его поднять левую руку на уровень плеч.
– Сопротивляйся, – сказала она, мягко надавив на его предплечье. – Не позволяй мне опустить руку.
– Ты справишься, Джимми, – подбадривала я.
Его щеки сияли. Весь сжавшись, он сопротивлялся, но рука все равно опускалась вниз, указывая на слабость.
– Это нормально, Джимми, – сказала Либерти. – Это действие аллергенов, от которых мы лечимся сегодня. Мы уже знаем, что твое тело чувствительно к ним.
Джимми лежал на кушетке с пузырьками в руке, а Либерти при помощи мини-массажера делала массаж определенных точек вдоль тела Джимми. Процедура завершилась в комнате отдыха, где я сняла с обогревателя теплые одеяла и взбила подушки. Большинство детей помладше хотят, чтобы их родители находились с ними в комнате, но Джимми удивил меня, сказав, что останется один. Сеанс заключался в пятнадцати минутах, которые он проведет в темноте под одеялом. После этого в течение двадцати пяти часов он не мог есть и даже трогать что-либо, содержащее витамин С.
Я передала Карле список разрешенных продуктов, размышляя, что, может быть, мне стоит все объяснить лично Бену, но тут Либерти сказала, что позвонит ему и расскажет – на всякий случай.