Шесть часов спустя мы снова сидели в самолете, направляющемся в Майами, и я переосмысливала короткую поездку в Нью-Йорк. Либерти напевала что-то под музыку в своем телефоне, а я тем временем то погружалась в сон, то снова просыпалась. Мне снился Филипп. Я видела его в больнице, но в моем сне он не был болен. Он стоял надо мной и нашим общим ребенком.
Это была красивая малышка с его глазами. Потом Бен принес подарок. Это был белый кролик с розовой атласной лентой. Но каждый раз, когда он отдавал мне кролика, я его роняла. Я протягивала руку и поднимала его, но он снова падал. Ребенок плакал, а Филипп и Бен смеялись. Я проснулась в холодном поту.
Либерти прежде оставила свою машину в аэропорту, и к полуночи мы уже ехали домой по пустынной дороге. Мой отец крепко спал на диване рядом с Санни. Войдя в спальню, я скинула обувь и тут же уснула глубоким сном. И хотя я проснулась не так поздно на следующий день, а потом снова через день, я продолжала находиться в состоянии, похожем на транс. Фантазия о том, что я приступлю к новой работе, и рядом со мной будет Бен, развеялась по ветру.
Мой отец остался еще на несколько дней. Мы совершали долгие прогулки и узнавали друг друга заново. Он предложил мне свою помощь, и я тут же поделилась с ним своими мыслями:
– Это изначально был нелепый план. Чего я ожидала? Что он бросит Клаудию? Вернется со мной на остров? Снова оторвет Джимми от его бабушки и дедушки?
Проблема с планом заключалась в том, что это никогда и не было планом. Это было моим тайным желанием безо всякой направленности. Это было романтично и трогательно, потому что от начала и до конца было выдумкой.
– Все, как в романе Николаса Спаркса.
– Чем тебе не угодил Николас Спаркс? – спросил отец. – Мне нравятся его книги.
– Не сомневаюсь, – засмеялась я. – Может быть, в мире есть люди, которым предназначено быть одними. Возможно, они касаются жизней других людей лишь на короткие мгновения, создавая прерывающиеся связи с долгосрочными последствиями. Может быть, нам суждено извлекать уроки из прощаний. А может и нет. Может быть, это все чушь, которая звучит хорошо в теории, но на деле разрывает тебя на части, оставляя сломленным.
– Я не верю ни во что из этого, Чарли Майерс.
– Стаффорд, – поправила я его.
– Чарли Стаффорд, тебе суждено быть любимой.
Мой отец вернулся в Нэшвилл, пообещав навестить меня вместе с Юлиусом и Полли. Наше прощание было не таким, как когда-то, и мы обнялись, поклявшись друг другу, что будем оставаться на связи.
Я провела воскресенье на фермерском рынке и заглянула в «Айланд хоум», питомник растений, располагавшийся чуть дальше по дороге, решив поработать над озеленением внутреннего двора. Без Филиппа, который следил за состоянием двора, цветы и растения разрослись и выглядели болезненными. При Филиппе за порядком на территории следил нанятый им персонал, но я уволила их, что было бесцеремонно и недальновидно с моей стороны.
В «Айланд хоум» продавались прекрасные растения и цветы, и тем ранним утром в приступе лихорадочной меланхолии я решила украсить сад новыми керамическими горшками. Я могла с этим справиться.
К пяти часам со мной случился небольшой тепловой удар. Я была обезвожена и едва могла дышать. Пальцы были грязными и покрылись волдырями и ссадинами, плюс я заработала болезненные ожоги на плечах. Внутренний двор выглядел просто кошмарно. Я пробралась обратно в дом и нашла в телефоне номер ландшафтного дизайнера Джона, который от души посмеялся.
– Миссис Стаффорд, я сейчас же пришлю парней оценить ситуацию. Мы все исправим в кратчайшие сроки. И примите мои соболезнования, мэм. Филипп был хорошим человеком.
Я направилась в закрытую кабинку для переодевания и стянула с себя грязную и потную одежду. На крючке висело бело-голубое бикини, и я надела его, желая искупаться в бассейне. Когда я подошла к бассейну, то увидела гигантскую игуану, которая плавала в воде и, кажется, портила воду. Филипп вытащил бы свое пневматическое ружье, и воздух сотрясался бы от его возгласов. «Ах ты чертов ублюдок!».
Океан за бассейном был умиротворяющего синего цвета. С полотенцем через плечо и желтым надувным плотом под мышкой я пересекла внутренний двор. По пути я прошла мимо игуаны, нагло пометившей наш бассейн, и подавила в себе раздражение. Я шла до самого конца деревянного причала. Мимо, направляясь в сторону отмели, проехали подростки на гидроциклах. Привязав плот к веревке, свисающей с причала, я бросила его в воду. За подростками последовало несколько парусников, а я запрыгнула на плот, и, растянувшись на тонком пластике, принялась изучать небо.
Когда я дернула за ручку плота, какая-то часть меня хотела отвязать веревку и ускользнуть далеко-далеко. Прочь от памяти о Филиппе, прочь от отказа Бена. И тут я осознала, что сама порвала письмо.
Выкинула его в мусор. Последние слова Филиппа, его признание в любви и прощание со мной лежали в мусорной корзине на Манхэттене. Я так устала!
Шуршание шин о гравий и дружеский гудок, предупреждающий меня о прибытии, означали, что Джон и его команда уже были здесь. Я подняла взгляд и увидела, как некоторые из них проходили сбоку от дома, блуждая по террасе с лестницами и оборудованием. Санни заходился лаем в доме, и я крикнула Джону:
– Вы не могли бы открыть дверь и выпустить Санни? Наверное, собачью дверь заклинило.
Вскоре я услышала, как лапы Санни стучат по деревянным дощечкам. Его когти щелкали так, что я поняла – пора их подрезать. Рядом с ним слышались шаги Джона, и я привстала на плоту как раз в тот момент, когда Санни спустился ко мне, чтобы наградить меня слюнявым поцелуем.
Но за ним шел не Джон. Это был Бен.
Я крепко схватилась за расшатывающийся подо мной плот.
– Что ты здесь делаешь?
– Это не очень-то гостеприимно, – ответил он.
Я сразу же подумала о своем неприкрытом теле, слезла с плота и завернулась в полотенце.
– Что ты здесь делаешь? – повторила я вопрос.
– Нам нужно поговорить.
Пока мы возвращались во внутренний двор, я чувствовала его взгляд на своей спине. Джон и его команда оценили нанесенный мною ущерб и сообщили, что вернутся через два дня со всем необходимым для ремонта.
После этого мы с Беном остались вдвоем.
Я дрожала, завернутая в полотенце, хотя в Кис стояла жара больше тридцати двух градусов. Санни стоял у моих ног, слизывая со стоп привкус моря и облизывая мои покрытые волдырями руки. Бен же просто стоял рядом и улыбался. Зеленый цвет его глаз казался сейчас еще ярче, волосы были подстрижены по-новому, более коротко. Его нос выглядел загорелым, и мне было интересно, не получил ли он этот загар на выходных со своей «миссис». Но его запах уже пробудил во мне приятные воспоминания. Бен и теплое солнце, словно капли океана на моих щеках.
Он сел в гамак, а я неподвижно застыла в кресле напротив.
Он ничего не сказал, просто засунул руку в задний карман и выложил на маленький столик между нами потрепанный листок бумаги. Он был склеен.
– Мне кажется, это твое.
Я уставилась на письмо Филиппа.
Бен шумно выдохнул воздух из легких. Это был долгий и отчетливый выдох.
– Бармен отдал мне его. Он сказал, что женщина, которая меня спрашивала, кстати, весьма хорошенькая женщина, была заметно расстроена. Он не хотел любопытствовать и совать свой нос в чужие дела, но подумал, что бумага, которую ты скомкала и попросила его выбросить, может быть важной.
Я не могла взглянуть ему в глаза, когда он сказал это, и предпочла смотреть на набегающие волны и птиц, пролетающих над нашими головами.
– Посмотри на меня, Чарли.
Мне было слишком страшно. Стоит мне посмотреть в его глаза, и я потеряю над собой контроль. Я просто утону в них и пропаду навечно.
– Филипп загнал меня в угол перед тем, как умереть. Он попросил меня позаботиться о тебе. К тому моменту он уже говорил бессвязно, почти бессмысленно, и знаешь, Чарли, я тогда мысленно посмеялся над ним, но сказал ему, что позабочусь. Я дал обещание.
– Но ты… Ты была чертовски зла на меня. Все это сожаление… Ты не замечала того, что было очевидным. Я думал, ты придешь ко мне, потому что чувствуешь то же, что и я.
Он сделал паузу, а затем продолжил:
– Я любил тебя. Я хотел дать тебе все, чего не смог дать Филипп. Но тогда ты не хотела того же от меня… И я знал, что прошу слишком о многом, ведь ты только что потеряла Филиппа, и поэтому я просто ждал и попробовал снова. Но ты продолжала отталкивать меня. Поэтому, я сделал то, что ты в конце концов просила. Я нарушил обещание, данное Филиппу, и ушел.
Я слушала и пыталась сдержать эмоции, которые пробуждались и рвались из моего горла. Я так любила Бена, что мне казалось, будто мое сердце разорвется на кусочки.
Я хотела, чтобы он приблизился и поцеловал меня, заключил меня в свои объятья и больше никогда не отпускал.
– Почему ты приехала в Нью-Йорк?
Санни заскулил, и я потрепала его по косматой голове.
– Ты знаешь, почему, – ответила я хрипловатым голосом.
Гамак угрожающе накренился, и он схватился за веревки.
– Я хочу, чтобы ты это сказала.
– Теперь это не имеет значения. Это было ошибкой.
– Для меня это важно.
– Почему, Бен? Ты уже с кем-то. Ты женился на ней. Тот парень в баре рассказал мне об этом. Что я должна была делать?
Он уронил голову на руки. Что он мог сказать? Я упустила свой шанс. Все было окончено.
Вдруг он засмеялся.
– Я рада, что ты находишь это смешным.
– Скажи мне, чего ты хочешь, Чарли. Я спрашиваю у тебя в последний раз.
Смех утих, Бен был серьезен.
– Ты не имеешь права спрашивать меня об этом.
Он встал и начал медленно приближаться, растягивая слова:
– Скажите, что вы хотите.
– Ты любишь другую…
Он притянул меня к себе совсем близко, и вот мне уже было некуда отвести взгляд. Его глаза были глубокими озерами, и я в них тонула.