Олафа Шётконунга. Ярослав являлся также родственником Кнуда Великого, сюзерена Хакона Эйрикссона, поскольку был отцом его племянника Свена Эстридсена (см. соответствующую главу книги). Есть вероятность того, что военная помощь была оказана Ярославу по прямому указанию Кнуда. Возможно, Ярослав пообещал в случае общего успеха отдать Свену Эстридсену новгородское княжение.
Год Лиственской битвы, в которой принял участие Якун Золотая Луда, скорее всего, в летописях указан неточно. Даты в ПВЛ были расставлены лишь в конце XI в., поэтому вполне возможны ошибки. В данном случае в летописи очень подробно расписан 6532 (1024) г., имеется сообщение по 6534 (1026) г., а вот в 6533 (1025) г. якобы не было вообще никаких известий. Можно полагать, что запись «В год 6533 (1025)» должна стоять не там, где она располагается сегодня, а после слов «пришел Ярослав в Новгород и послал за море за варягами», пред следующим абзацем: «И пришел Якун». Во-первых, призвание варягов имело четкую причину, а именно захват Киева Мстиславом Черниговским в 1024 г., после чего прежний киевский князь Брячислав был вынужден вернуться в Полоцк (в ПВЛ данное событие представлено как неудачный поход на Киев Мстислава), а во-вторых, послам Ярослава и варягам Якуна просто нужно дать какое-то время на сборы и плаванье по Балтийскому морю.
Молодой черниговский князь Мстислав не стушевался перед лицом опасности: Лиственское сражение (1025 г.) было им вчистую выиграно. Считается, что при построении своих полков перед битвой Мстислав впервые в русской истории применил расчлененный по фронту боевой порядок, в определенной степени нивелирующий напор норманнских наемников, выставляемых обычно «в чело». Хакон Эрикссон бежал с поля боя, за ним последовало и все его войско. В летописях сообщается, что при этом варяжский князь Якун потерял свою знаменитую позолоченную повязку (золотую луду).
Необычным оказывается то обстоятельство, что практически весь рассказ о Лиственской битве, в которой принял участие ярл Хакон, в ПВЛ изложен древним свободным силлабо-тоническим стихом, подобно знаменитому «Слову о полку Игореве»[224]. Поэтому, вполне возможно, данный фрагмент является заимствованным из какого-то не дошедшего до нас поэтического произведения. А. Ю. Чернов предположил, что стихотворение принадлежит легендарному сказителю Бояну, так как в «Слове о полку Игореве» специально оговаривается, что тот пел свои песни во времена старого Ярослава и храброго Мстислава.
Исключением оказываются лишь три последних предложения из сообщения о битве (после слов: «а Якунъ иде за море»), которые представляют собой обычную неритмическую прозу и являются, видимо, позднейшей вставкой. Впрочем, и без того понятно, что Мстислав не мог сказать приведенную в самом конце рассказа фразу, показывающую его якобы пренебрежительное отношение к северянам. Все войско у Мстислава Храброго (Черниговского) состояло как раз из северян:
«В год 6532 (1024)… И, возвратившись, пришел Ярослав в Новгород и послал за море за варягами. И пришел Якун с варягами, и был Якун тот красив, и плащ [ «луда» – повязка] у него был[а] золотом выткан[а]. И пришел к Ярославу, и пошел Ярослав с Якуном на Мстислава. Мстислав же, услышав, вышел против них к Листвену. Мстислав же с вечера исполчил дружину и поставил северян прямо против варягов, а сам стал с дружиною своею по обеим сторонам. И наступила ночь, была тьма, молния, гром и дождь. И сказал Мстислав дружине своей: “Пойдем на них”. И пошли Мстислав и Ярослав друг на друга, и схватилась дружина варягов с северянами, и трудились варяги, рубя северян, и затем двинулся Мстислав с дружиной своей и стал рубить варягов. И была сеча сильна, и когда сверкала молния, то блистало оружие, и была гроза велика и сеча сильна и страшна. И когда увидел Ярослав, что терпит поражение, побежал с Якуном, князем варяжским, и Якун тут потерял свой плащ золотой [ «луды златое» – позолоченную повязку]. Ярослав же пришел в Новгород, а Якун ушел за море [ «а Якунъ иде за море»]. Мстислав же чуть свет, увидев лежащими посеченных своих северян и Ярославовых варягов, сказал: “Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а дружина своя цела”»[225].
Глава 35. Гуты (Ликнат из Ардре) в Ладоге, Новгороде (1025 г.)
Перед битвой волчью кровь
пьешь из древней чаши,
Поднимаешь черный стяг и вступаешь в бой,
Богом Севера храним, гордый и бесстрашный,
Против тысячи один, на земле чужой.
В стене церкви в Ардре (о. Готланд) в 1900 г. были обнаружены остатки двух каменных саркофагов, надпись на одном из которых упоминает Гарды. Руны идут вдоль верхней наружной кромки стенок, образуя узкую полосу. Стиль надписи везде одинаков, поэтому предполагается, что она была сделана одним мастером. Датируется находка первой половиной XI в. При публикации надписи торцы саркофага получили номера I и II, а боковины – V и VI.
V:. syniR. liknata- [. litu. gi] arua. merki. kut. ebtir. ailikni. kunu. koþa. moþur.
I: [þaiRa. aiuataR. auk. utar] s. auk. kaiRuataR. auk. liknuiaR
VI:. kuþ a[uk. kuþs. moþiR. naþ] n. heni. auk. kieruantum. merki. m[est. Þaun. s] ua. aR. men. sin.
II:…R. i. karþum. aR. uaR. uiue meR.. h…
«Сыновья Ликната [велели] сделать красивые памятные знаки по ailikni, доброй жене, матери Эйвата и Оттара, и Гейрвата, и Ликни. Бог и Божья Матерь да будут милостивы к ней и к тем, кто сделал эти величайшие знаки (из всех, которые) можно увидать… в Гардах… он был…»[226]
Недалеко от Ардре находится приход Гарда, поэтому сначала возникло предположение, что надпись имеет сугубо местное значение. Однако на поминальных камнях обычно указывались какие-то особенные заслуги умершего. В данном случае сообщать о поездке на расстояние в одну милю не имело никакого смысла: там наверняка побывали все жители Ардре. К тому же слово «Гарды» используется здесь во множественном числе, следовательно, относится именно к Восточной Европе. В норманнском мире XI в. топоним «Гарды» применялся как синоним всей Гардарики либо служил для обозначения группы городов в Гардарики. Скорее всего, Ликнат посетил пограничную Ладогу, а также Новгород, являющийся главным торговым центром русских земель на северо-западе.
Надпись на грани II (торец) сохранилась хуже всего, но именно здесь упоминаются Гарды. Возможно, в саркофаге сначала был похоронен только Ликнат, а надпись имелась лишь на грани II. Затем, по смерти его жены ailikni, сыновья решили поместить ее тело в тот же самый саркофаг, ставший, таким образом, семейной усыпальницей. Сыновья заказали и дополнительную надпись, разместившуюся на трех других гранях саркофага: V, I и VI.
Глава 36. Свеи/словены. (Эллисиф = Елизавета Ярославна) в Новгороде, Киеве, Суздале (1026–1090 гг.)
Если бы любовь не была орудьем,
Может быть, она и спасала б души,
Но во все века неизменны люди,
И любовь и злу, и гордыне служит.
Елизавета Ярославна – вторая дочь князя Правобережной Руссии Ярослава Хромого и Ингигерд. Жена норвежского короля Харальда Сурового (Харальда III) в 1042–1044 гг.; предположительно жена Свейна Гардского ок. 1050–1085 гг. Родилась ок. 1026 г., умерла примерно в 1090 г.
В русских источниках практически никаких сведений о ней не сохранилась, хотя имеется изображение Елизаветы на фреске киевского Софийского собора.
В 1042 г. Елизавета вышла замуж за норвежского конунга Харальда Сурового. Сообщения об этом имеются в целом ряде скандинавских саг XIII в. («Гнилая кожа», «Красивая кожа», «Круг земной», «Сага о Кнютлингах»), а также (без упоминания имени невесты) в «Деяниях епископов Гамбургской церкви» Адама Бременского.
Обычно считается, что Харальд испытывал к русской княжне пылкие чувства, свидетельством чего являются знаменитые «Висы радости», якобы написанные самим конунгом, насчитывающие шестнадцать строф и имевшие одинаковую концовку: «Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности».
Тем не менее отметим, что нигде в сохранившихся строфах ни имя Харальда, ни имя Эллисиф не фигурирует. Когда же Харальд уезжал из Гардарики в Византию (1034 г.), ему было примерно 24 года, а Елизавете – всего лишь около восьми лет. Ни о каких романтических отношениях речь тут идти не может. Описанное в сагах сватовство Харальда к Эллисиф (до отъезда в Византию) и якобы полученный им отказ – всего лишь необходимая для сюжета выдумка автора «Саги о Магнусе Добром и о Харальде Суровом Правителе» из «Гнилой кожи» (и восходящей к ней «Хульде-Хрокинскинне»).
Харальд Суровый бежал из Византии во время правления императрицы Зои, то есть в промежутке между 20 апреля и 11 июня 1042 г. Свадьба Харальда и Эллисиф (Елизаветы Ярославны) состоялась, скорее всего, осенью того же года, в крайнем случае зимой 1042/1043 г. Какое-то время Харальд жил со своей супругой в Хольмгарде (Новгороде), а в 1044 г. уехал в Скандинавию. «1044. Харальд [Сигурдарссон] прибыл в Швецию»[227]. Годовую задержку можно объяснить тем, что Эллисиф (Елизавета) забеременела, а в Норвегию Харальд отправился только после рождения дочери (Марии).
Судя по всему, Харальд быстро охладел к своей русской супруге. Ни один источник не говорит о том, что он взял с собой Эллисиф (Елизавету Ярославну) и ее дочь Марию в Норвегию. В «Пряди о Хемминге», входящей в состав «Книги с Плоского острова» и «Хульды-Хрокинскинны», утверждается, что Харальд расстался с Эллисиф уже в Хольмгарде (Новгороде). Напоследок он вручил ей в качестве отступного значительную сумму денег: козлиную шкуру, наполненную серебром.
«Он оставил ее в Хольмгарде. Он сказал, что будет ее помнить, и оставил большое богатство в залог, – это была козлиная шкура, содранная целиком, с рогами, [и] была она полна чистого серебра, – и сказал он, что, если он не напомнит ей о себе, она станет владеть богатством, когда пройдет пятнадцать лет, и поклялись каждый из них другому в верности»