[263] Позднее надпись использовали в своих работах Э. Брате[264] и А. Норейн[265].
Топоним Ulfshali переводится обычно как «Волчий хвост»[266]. Отождествить его с о. Березань пыталась еще Е. Рыдзевская[267], но неудачно: вроде бы, этому мешает предлог «at» («at Ulfshala»), тогда как в отношении острова следовало бы ожидать предлога «а». Однако не будем делать слишком поспешных выводов. Палеогеологические исследования показывают, что долгое время (вплоть до III в. до н. э.) о. Березань являлся полуостровом. Но даже уже и в первой половине XX в. остров все еще отделяла от материка узкая полоса мелководья. По воспоминаниям местных старожилов, жители прибрежного села Рыбаковка (бывшее Аджияска) запросто перегоняли своих коров на остров вброд для выпаса. В начале 1950-х годов посередине мелководной балки был прорыт канал для прохождения судов, и возможность пешего сообщения с островом пропала. Можно полагать, что в XI в. остров и материк соединялся не просто мелководьем, а узкой длинной песчаной косой, скрываемой от взора при морском приливе, которая вкупе с самим островом получила у норманнов название «Волчий хвост».
Поминальный камень норманнов с о. Березань
Судя по всему, Карл вполне может быть отождествлен с известным по скандинавским сагам Карлом Несчастным из «Пряди о Карле Несчастном», входящей в состав «Саги о Магнусе Добром и Харальде Суровом Правителе» из «Гнилой кожи». В самой «Пряди» Карл представлен норгом, а не гутом, однако случаи, когда исландцы «записывали» в норги других норманнов, столь многочисленны, что данный аргумент может даже не приниматься во внимание. Напротив, в тексте саги имеется целый ряд эпизодов, которые характеризуют Карла вовсе не как простого купца, а как довольно известного и авторитетного человека в самой Гардарики. Именно Карл вступился за Бьёрна, на которого из-за «немирья между Свейном и Ярицлейвом» новгородцы собирались напасть и избить.
«И когда Карл увидел, что становится опасно, то сказал он местным жителям: “Это будет расценено как поспешность и большая дерзость, если вы возьметесь вместо вашего конунга наносить раны иноземным людям или грабить их, хотя они пришли со своими товарами и не делают вам ничего дурного. И вовсе не известно, понравится это вашему конунгу или нет. Разумнее всего вам сейчас подождать решения конунга по этому [вопросу]”»[268].
Хорошо известно о существовании в Новгороде в XI в. торгового подворья готландских (и др. скандинавских) купцов, подтверждением чего обычно служит сообщение о строительстве на его территории в первом десятилетии XII в. церкви Св. Олафа[269]. Можно полагать, что именно Карл был первым главой «Готского двора» в Новгороде в середине XI в., а следовательно, имел определенные полномочия, позволявшие ему отстаивать интересы иностранных купцов перед гардским конунгом. Сообщение о том, что Ярицлейв (Ярослав Хромой) приказал схватить прибывшего к нему Карла и заковать в цепи, а отпустил лишь по совету Магнуса Доброго, – выдумка автора саги, стремящегося лишний раз подчеркнуть благородство своего главного героя.
В другом эпизоде Карл является посланником Ярицлейва в Нореге (между 1030 и 1035 гг.), когда ему было дано поручение чрезвычайной важности: втайне от Свена Кнутссона переговорить со всеми знатными бондами страны и подготовить возвращение и приход к власти Магнуса. Таким доверенным лицом Ярослава, конечно же, не мог быть обычный заезжий норвежский купец.
«Тогда говорит конунг (Ярицлейв) Карлу: “Вот деньги, – говорит он, – которые ты должен взять с собой, и вместе с этим последует некое трудное дело. Ты должен раздать эти деньги лендерманам в Нореге и всем тем людям, у которых есть какое-нибудь влияние и которые хотят быть друзьями Магнуса, сына Олафа”»[270].
В Норег вместе с гутом Карлом приплывает и норг Бьёрн, который сводит Карла с влиятельными людьми, а сам отбывает из страны. На месте Карл действует сначала довольно осторожно, а затем уже весьма решительно, раздавая полученные от Ярослава Хромого деньги и агитируя местных вождей к мятежу. В том числе он переговорил с Эйнаром Брюхотрясом, Гримом Серым, Кальвом Арнассоном и др. Судя по всему, Грим Серый засомневался в успехе предприятия и, опасаясь подвоха, решил выдать посланника конунгу. По приказу Свейна Карла схватили, заковали в цепи и содержали под стражей. Освободиться от оков и бежать Карлу помог Кальв Арнассон, выразивший готовность присягнуть на верность Магнусу, сыну Олафа.
«Затем едут они (Карл и Кальв Арнассон) на восток в Гардарики к конунгу Магнусу, и оказывают конунг Ярицлейв и его люди Карлу самый что ни на есть радушный прием, и рассказывает он им все о своих поездках, и затем рассказывает он конунгу Магнусу о деле Кальва и о том, как тот ему помог»[271].
В саге о данном Карлу Ярицлейвом поручении говорится исключительно как о принудительном действии. Якобы конунг буквально заставляет купца быть своим послом в Нореге, из-за чего последний и именуется Карлом Несчастным. Однако вряд ли все было так на самом деле. Поездка не заинтересованного в успехе посла не дала бы никакого результата, и Ярослав Хромой не мог этого не понимать. В то же время Карл вполне мог действовать по своим собственным убеждениям или в обмен на обещанную Ярославом награду. Предложенный в саге вариант развития событий объясняется число конъюнктурными соображениями. В угоду публике средневековые авторы чаще всего негативно отзывались о купцах, редко включали их в основной сюжет, а если даже и делали это, то старались рассказывать лишь про случавшиеся с теми неприятности.
Высказанные выше соображения по Карлу могут послужить нам неким мостиком к пониманию того, кем был другой упомянутый на камне с о. Березань человек по имени Грани. Скорее всего, это второй глава торгового подворья гутов (готландцев) в Новгороде, позаботившийся о том, чтобы данной надписью оставить добрую память о себе и своем предшественнике (засчитывающуюся умершему в Конце Света, по-скандинавски – Рагнарёк).
Глава 45. Гуты (Иларион) в Доросе, Киеве (1030–1054 гг.)
Королева Британии тяжко больна,
Дни и ночи ее сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.
Иларион – священнослужитель в Берестове под Киевом, имел отношение к основанию Киево-Печерской лавры, духовник княжеской семьи в 1050–1051 гг., киевский митрополит с 1051 по 1054 г. Родился ок. 990 г., умер примерно в 1054 г.
Сведений об Иларионе сохранилось очень мало. Удивительно мало для человека такого ранга. Неизвестно даже его мирское имя. В исторической литературе митрополита Илариона иногда путают с современником, прп. Иларионом Схимником (ум. 1071 г.), жившим в Киево-Печерской лавре и занимавшимся переводами и литературным творчеством, подтверждением чему служат следующие строки о нем: «бяше бо книгам хытр псати, сий по вся дьни и нощи писааше книгы в келии у блаженааго отьца нашего Феодосия»[272].
Скорее всего, по своему происхождению Иларион являлся крымским готом (гутом) и принадлежит ко второй волне крымских священников, перебравшихся из Дороса в Киев. Казалось бы, такому предположению противоречит сообщение ПВЛ, в которой Иларион называется русином: «постави Ярослав Лариона митрополитом русина [6559 (1051 г.)] в святеи Софьи, собрав епископы»[273]. Но, во-первых, приведенная фраза может быть позднейшей вставкой, основной смысл которой в том, чтобы показать, что митрополит был местным (не греком), а во-вторых, учитывая скудность сведений о митрополите, автор данной ремарки (Нестор?!) мог просто не знать настоящего происхождения святителя. Напротив, некоторые факты из жизни Илариона прямо указывают нам на то, что он был норманном, и в ходе изложения его биографии мы будем на этом специально останавливаться.
«В год 6559 (1051)… Благолюбивый князь Ярослав любил село Берестовое и находившуюся там церковь Святых апостолов и помогал попам многим, среди которых был пресвитер, именем Иларион, муж благочестивый, книжный и постник, и ходил он из Берестового на Днепр, на холм, где ныне находится старый монастырь Печерский, и там молитву творил, ибо был там большой лес. Выкопал он небольшую пещерку, двусаженную, и, приходя их Берестового, пел там церковные часы и молился Богу втайне»[274].
Впоследствии в пещерке Илариона остановился странник из Любеча, Антоний, основавший здесь знаменитый Киево-Печерский монастырь (вторая половина 60-х гг. XI в.). «В год 6559 (1051)… Антоний же пришел в Киев и стал думать, где бы поселиться; и ходил по монастырям, и нигде ему не нравилось, так как бог не хотел того. И стал ходить по дебрям и горам, в поисках места, которое бы ему указал Бог. И пришел на холм, где Иларион выкопал пещерку, и полюбил место то, и поселился в ней»[275].
Пещера Илариона, обжитая и несколько расширенная Антонием сохранилась. По всей видимости, именно она именовалась у иноков Варяжской. По крайней мере других кандидатов, кроме Илариона, потенциальных создателей Варяжской пещеры среди церковной братии Киево-Печерской лавры XI в. нам обнаружить не удалось. В «Киево-Печерском патерике» с этой пещерой связана весьма примечательная история. Одного из новых иноков монастыря, по имени Федор, определили жить в Варяжской пещере (речь идет о второй половине XIII в.). В ней-то Федор и раскопал великий клад, «множество золота и серебра и сосуды многоценные», которые потом зарыл в другом месте. Слухи и найденном сокровище дошли до князя, который приказал схватить и пытать инока. Последний от пыток скончался, но так ничего при этом не рассказав.