И чтобы не забыть. После всех этих наших расследований и открытий возникает неизбежный вопрос: а как же идея, что читатели, полюбившие Ехо, внесли свой вклад в спасение Мира? Что, все было неправда? И все зря?
Так вот, ответ на этот вопрос: любовь никогда не бывает зря. Выздоравливающему организму нужны витамины. Там, на самом деле, как угодно могли пойти дела, а сейчас все так стремительно развивается в сторону нового золотого века, что уже понятно, как полезны были Миру эти пилюли. Имеет смысл продолжать в том же духе. Ну, любовь вообще всегда имеет смысл. Особенно для самих любящих – добавляет Капитан Очевидность. Но мы ему эту банальность простим.
Если учитывать, что часть этих витаминов пошла Максу – не зря же он призраком болтался – то все не просто так и не впустую.
Именно.
Чашка тринадцатая, часть вторая«Книга Огненных Страниц»
Я начал записывать свои соображения о безумии мага, и так получилось, что одновременно у меня состоялась пара разговоров.
Разговоры были о времени.
О том, что в какой-то момент любой человек вдруг обнаруживает, что конечен. Что у него, по сути, впереди еще в лучшем случае несколько десятков лет, и все. Не так, как мы в детстве понимаем смерть, – ну да, она есть, когда-нибудь. А так, как мы понимаем будильник. Он тикает. И очень скоро прозвонит. А пока тикает. Каждый день, зараза.
И что, несмотря на эти несколько десятков лет, в тот момент, когда совершается это печальное открытие, как правило опускаются руки. Это если повезет. Бывает, что накрывает таким отчаяньем, что просто выйти на улицу невозможно себя заставить.
Какой вообще смысл во всей этой чертовой жизни, если вот он, будильник, тикает. И хорошо еще, если будильник. А то ведь бывает и бомба с часовым механизмом. Она тикает гораздо быстрее.
И это странным образом пересеклось у меня с раздумьями о состоянии безумия мага.
Состояние я это определяю вот как: когда сила уже есть, и есть даже некоторый опыт, но все твои деяния кажутся тебе самому мизерными, суетой какой-то дурной, беличьим колесом, просто твое отличается от общечеловеческого тем, что оно в огнях, фейерверках и с музыкой, как карусель в луна-парке, а по сути – все то же самое. Какой толк тогда в этой силе, практически божественной, если ты упираешься во всю ту же утрату смысла?
Тут самое главное – не пытаться обсудить это с другими людьми.
Потому что девять из десяти других людей тебе скажут: ну вот, наконец-то. Вот теперь ты знаешь, каково нам, через это все проходят, это возрастное, ничего с этим сделать нельзя.
По сути, настоящее безумие мага может запросто начаться именно оттуда. С этого самого «все через это проходят».
Потому что на самом деле – нет, не все.
Все проходят через что-то, это правда.
Но вот через что именно – имеет смысл смотреть там, куда они из этого вышли.
И вот тогда получится, что либо проходят не через то, либо не проходят, а намертво застревают.
Юнг (а он хорошо знал, что такое безумие мага, он его себе, судя по «Красной книге», тщательно спровоцировал) писал, что доля бессмертия дается каждому человеку при рождении. Но потом наступает время, когда этой части недостаточно. И за бессмертием целиком нужно спуститься в ад и побыть там.
Из этого многие (очень многие) делают вывод, что если превратить свою жизнь в ад, окажешься именно в том аду, в котором обретают бессмертие.
Здесь нужно сделать отступление и поговорить о разнице между трагическим восприятием мира и бесконечной трагедией. Трагическое восприятие мира было у Бродского. Именно это говорили о нем его коллеги по университету, где он блестяще вколачивал в пустые головы мировую литературу. «Только с горем я чувствую солидарность». При этом – мировая слава на неродном языке и Нобелевская премия. Бесконечный труд, несмотря на его очевидную бесполезность – и что в этом смысле может быть нагляднее, чем толпа студентов на зачете по литературе, – вот что такое трагическое восприятие мира.
А бесконечная трагедия – это паника плюс не-восприятие мира. То, что парализует. Если трагическое восприятие мира толкает человека на то, чтобы увеличить себе лекционные часы – оно истинно. А если на то, чтобы опустить руки, искать виноватых, лелеять обиды – ложно.
Так вот, разница между адом Юнга и тем адом, в который человек может превратить свою повседневную жизнь, очень близка к разнице между трагическим восприятием мира и бесконечной трагедией.
Настоящий ад – это то, куда всунула Макса Книга Огненных Страниц.
Настоящий ад Лонли-Локли начался тогда, когда перед ним встал выбор: либо не спать, либо очень неприятная смерть. И тогда же началось его настоящее безумие мага – а не тогда, когда он нахлебался воды из аквариумов.
Безумие мага – это огромная, гигантская сила, которой оказывается недостаточно ни на что. Это на самом деле неправда, как было неправдой ни в случае Макса, ни в случае Лонли-Локли. Но ни тот, ни другой не имели ни малейшего представления, что с этой силой можно делать, кроме как просто ее ощущать.
(Вышли они из своего безумия в разные точки, но главное – вышли.)
…В этом смысле наши отношения с бессмертием довольно похожи на отношения неумелого еще мага с собственной огромной силой. Вот она вроде бы как есть, только а толку-то.
В какой-то момент во всех магах (или просто во всех людях) некая их составляющая, самая важная, самая драгоценная, становится неравна им самим. Сила или бессмертие – по сути, разницы нет. Нечто, что больше, чем ты сам. Просто ты наконец дорос до того, чтобы понять, насколько больше.
Я это вижу необходимой, хотя очень тяжелой стадией. Чем больше у человека силы (у любого человека), тем тяжелее эта стадия ему дается. Потому что всю эту силу, все это бессмертие, божественную суть, необходимо присвоить себе обратно, снова сделать частью себя, а на первом этапе это выглядит как предложение присвоить себе Эверест. Например, методом поедания оного.
И вот тогда все будет зависеть от того, придумает этот человек свой собственный персональный и уникальный способ присвоения или нет.
Эгрегоры (или, в варианте Ехо, Ордена) могут помочь, но до определенного уровня силы, как любая школа. Любая школа научит писать, а вот что именно писать – придется все равно придумывать самому.
Выгода (и очень большая) быть магом здесь довольно забавна: не отвертишься. Человек, не практикующий осознанность, может отдать свою ответственность за присвоение бессмертия эгрегору. И отлично себя чувствовать.
И даже, чувствуя себя более старшим, мудрым и опытным, говорить при этом магу: «Не парься, через это все проходят».
Чашка четырнадцатая«Темная сторона»
Я видел, видел, как поднимается в каналах зеленая вода, просится в город, карабкается по ступеням, скребется в окна, лижет балконные решетки прозрачным языком. И если бы я больше ничего не видел в жизни, этого было бы довольно.
После того, как «Ключ из желтого металла» и вопросы к нему обсуждались непосредственно в Праге, а «Книга Огненных Страниц» выпала тринадцатой, можно было бы не удивляться тому, что ровно на запись о Темной стороне мы оба – я и автор – окажемся в Венеции. Я не удивлялся, есть вещи, которым просто радуешься оттого, что они есть, и той красоте, с которой тасуется колода.
Так или иначе, но мы оказались там. И на Темной стороне заодно.
И теперь мне нужно как-то записать все это, а я все еще не знаю, как.
Мы почему-то решили, что дома нам будет неинтересно делать эту запись – и отвечать на ваши вопросы, – к тому же, дома был весьма пунктирный интернет. И мы решили, что вечером, когда поутихнет жара, мы доберемся до какого-нибудь кафе с доступом в сеть, сядем и спокойно все запишем.
Так или иначе, когда стемнело, мы пошли в город.
Я не буду расписывать, как именно мы оказались на набережной, двигаясь по направлению к заливу, но дело шло к полуночи, в воде отражались фонари, мы удалялись от шумной и освещенной Сан-Марко, наши шансы на кафе или бар с интернетом таяли с каждым шагом, но мы упорно шли, твердо уверенные, что идем писать про Темную сторону.
И вот когда мы были уже далеко за мостом Академии, когда осталась позади Салюте, а под ногами был один только мокрый камень, я услышал звук.
Он был похож на очень далекий салют, одиночные выстрелы.
Ба-бах. Пауза секунд в десять. И снова – ба-бах.
Звук доносился не справа, слева или вообще откуда-то с воздуха. Он бил в ноги. Набережная под нами вздрагивала от каждого удара. Я шел и слушал его всем телом, как всегда всем телом слышу этот город.
Ба-бах. И пауза. А потом снова – ба-бах.
Снизу, в город, билось его водяное сердце. По набережной ходили люди, официанты сновали от ресторанов к полутемным террасам на плаву. В воде отражались фонари.
Мы в итоге нашли кафе, но, конечно, ничего не стали писать. И вообще то, что было дальше, я, видимо, рассказывать не буду никогда – не потому, что это тайна, а потому, что про такие вещи рассказывать бесполезно. И писать про Темную сторону в тот вечер тоже было бесполезно – имело смысл только идти.
Все, что я могу сказать: я рад, что со мной это случилось. И, в общем, не удивлен. В Венеции всегда попадаешь туда, куда хочешь попасть, даже если совершенно не представляешь себе, что такое это «куда». Или вообще считаешь, что в этом мире подобное попадание невозможно.
…Я думаю, имеет смысл начать с записи из блокнота автора, сделанной примерно в эти дни, в тот же вечер или чуть позже, я не помню, но это уже и неважно:
Темная сторона – (условно) измененное состояние сознания, позволяющее видеть ту сторону реальности, которая не воспринимается в так называемом нормальном состоянии. Интересно, что это измененное состояние сознания оказывается для каждого нормальным, естественным. Потому что оно – и есть норма. А так называемая «норма» – морок, помрачение рассудка. Временное, конечно.