Без ушей не умирают, поэтому я на всякий случай отщёлкнула другое лезвие и провела по артерии слева. Зачем же ему мучиться, лежать на холодных ступеньках? А так — быстро и красиво. Только из-за тесноты и из-за того, что лезвие короткое, моя футболка совсем испачкалась, но я ведь запасную взяла ещё перед первой поездкой, а потом рюкзачок так и не распаковывала. А эту дома постираю, в машинке. И хорошо, что у меня с собой всегда большой полиэтиленовый пакет. Только как с лезвием поступить, непонятно. Наверное, придётся другой швейцарский ножик купить, подлиннее.
Я поднялась по лестнице в дом, обошла вокруг ещё раз. Как жаль, что не получилось здесь поселиться. Вместе с Володей. Заглянула в книжный шкаф, открыла банку. Женские руки оказались настоящими — какой же Володя был молодец, на всё шёл ради меня. Даже не знал про меня ничего, а предвидел, предчувствовал.
Подумала взять их с собой, но решила — не надо, я ведь не коллекционирую руки, тем более незнакомые. Поэтому закрыла банку и поставила на место. А когда шкаф закрывала, сломала ноготь. Надо же, в косплее участвовала, с палачом сражалась — и всё в порядке, а тут дверца шкафа, и фьють — ноготь надо поправлять. Хорошо, что у меня всё с собой, и маникюрные инструменты в ножичке, и лак, и остальное.
Я села на диван и сделала ноготь не хуже, чем раньше. Всегда надо выглядеть достойно. Времени до поезда много оставалось, разделась, легла в кровать роман дочитывать. Хороший роман, герой и героиня полюбили друг друга, и в конце у них жизнь сложилась. А я опять всё испортила, а так хотелось замуж. Но уши в коллекцию тоже хотелось. Коллекция у меня в книжном шкафу, как и у Володи, и тоже во втором ряду. Жаль, никогда не получится ему показать, всегда я так: поддамся желаниям, а потом страдаю. Но ведь это очень по-женски — не уметь противостоять желаниям.
Серёжку в ухо потом вставлю, в правое, совсем малюсенькую, почти незаметную, в волосок толщиной. Не золотую, конечно. Платина скромнее выглядит, а как подарок достойнее. Мне ведь нравятся мужчины с малюсенькой серёжкой в правом ухе. Они такие, знаете, с трагическим предназначением.
Вот и всё. Я достала серёжку, взглянула на неё, потом схватила сумку и побежала на поезд, даже не успела спуститься в подвал, ещё раз погладить Володю по голове.
Анна Семироль. Так не доставайся же ты…
Андрей, только не убивай меня, это шутка!
Любочка ещё раз взглянула на развёрнутое окошко сообщения. Может, не так поняла? Да нет, невозможно как-то иначе понять фразу «Увы, я на конвент не еду». Губы предательски задрожали, на глаза навернулись слёзы.
— Аааааааа!!! — страдальчески выдала Любочка, заламывая руки. — Да как он может? Да кто он после этого? За что он так со мной?
И уже тише — ибо зрителей не было и истерика гасла, не успев разгореться:
— И как теперь жить-то?
Любочку можно было понять. Вот уже пять лет она любила писателя Эн. Тихо, беззаветно, на солидном расстоянии. Она знала наизусть все его книги, воевала на форумах, где ругали Эн, робко и очень сдержанно общалась с ним в сетевых мессенджерах. И целых пять лет жила мечтой о встрече с ним. Нет — с НИМ.
Подруги давно обзавелись парнями, а Любочка проводила всё свободное время исключительно с книгами Эн. Всё нормально, рядовой подростковый фанатизм, с кем не бывало. Ну, вы себе представляете, да?
А теперь представьте, каким ударом для бедной Любочки стало известие о том, что Эн не едет на конвент. Если бы Эн знал, каких трудов стоило студенточке-второкурснице накопить на поездку и какие надежды она на неё возлагала, его бы загрызла совесть. Насмерть.
— Да! — безумно сверкнув глазами, воскликнула вдруг Любочка. — Да! Смерть! Только смертью можно искупить предательство!
Она захлопнула нетбук, встряхнула волосами (все сексуальные ведьмы в кино так делают, да-да), откинулась на спинку стула и зловеще расхохоталась. В помутившемся от несчастной любви рассудке зрел страшный план.
Ровно в полночь книги писателя Эн были разложены по линиям любительской пентаграммы, намалёванной прямо на полу губной помадой. Любочка, облачённая лишь в тюлевую занавеску, по слогам читала Самое Страшное Заклинание из тех, что ей удалось нагуглить. За дверью сдавленно ржали соседки по общаге, по очереди подглядывающие в замочную скважину. Пафосные Любочкины завывания собрали аншлаг.
— …кровью девственницы заклинаю! — театрально закатывая глаза, провыла Любочка, полоснув по руке заточенной открывашкой для консервов, и торжественно завершила: — Так не доставайся же ты никому, Эн!!!
Само собой, эта белиберда не сработала бы. Но то ли Любочка была настолько искренна, то ли кровь девственницы чем-то отличается от крови всех прочих, то ли просто у Мироздания такое извращённое чувство юмора…
Писателю Эн не спалось. Он дописывал очередную батальную сцену нового романа и азартно долбил по клавишам, уничтожая врагов главного героя по десятку на каждую строку. Кровь лилась ручьями, ревели умирающие чудовища, лязгали тяжёлые мечи и ржавые доспехи. Дело шло к кульминации и Эн не на шутку разошёлся. Счёт поверженных врагов превзошёл число людей, уничтоженных во всех четырёх «Терминаторах», клавиатура стонала под пальцами великого писателя, как вдруг…
Прямо из центра монитора, безжалостно прорвав ряды ровных строчек, высунулась бурая клыкастая рожа полторы страницы назад убитого орка.
— Ты Эн? — хмуро рявкнул он.
— Ну… — растерялся писатель. — Я.
— Ага! — осклабился орк и полез из монитора.
За ним последовал ещё один, потом ещё и ещё. Вскоре комната Эн наполнилась посетителями, как автобус в час пик. Орки злобно смотрели на писателя и невыносимо воняли.
— Что вам от меня надо? — спросил Эн, старательно сохраняя спокойный вид.
— Мести! — хором ответили орки. — Ты убиваешь нас толпами вот уже семнадцатый роман подряд! Кто ты после этого?
— Я — писатель, — гордо ответил Эн. — А вас кто сюда пустил?
— Нас пробудило к жизни Заклятье-на-Крови! — взревели орки. — Мы — орудие мщения! А ну, пойдём выйдем! Настал час расплаты за все твои злодеяния!
Эн вспомнил, что с галлюцинациями спорить бесполезно, и протолкавшись сквозь толпу жаждущих мести гостей, открыл дверь.
— Прошу.
Орки ломанулись наружу, предвкушая кровавую расправу. Но Мироздание не было бы собой, не обладай оно очень специфическим чувством юмора. Ну вы это помните, да? Любочкино проклятье сбывалось дословно.
— Я оторву ему ноги! — взревел один из орков.
— Нет, я! — азартно возразил ему другой.
— Да щаз! — вмешался третий. — Ноги — мои!
— Кто дал вам право командовать? — возмутились четвёртый, пятый и шестой. — А ну, получи-ка!
В воздух взметнулась ручища толщиной с фонарный столб, кто-то коротко взвыл, за него вступился кто-то ещё, за того — ещё пятеро, и не прошло и минуты, как на площадке перед домом Эн образовалась рычащая, смердящая кучамала. А ещё через пять минут последний орк издал предсмертный хрип и отошёл в мир фэнтезийный.
Писатель пожал плечами, посмотрел в чистое ночное небо и вдруг икнул.
— И кто ж меня так невовремя вспоминает? — пробормотал он.
Гора орочьих трупов озарилась призрачным светом и исчезла. В воздухе какое-то время мерзко воняло, но вскоре и запах рассеялся.
Эн ещё раз пожал плечами и ушёл в дом. Выключил компьютер, почистил зубы и лёг в кровать, под бок к нежно-любимой жене. Жена улыбнулась сквозь сон и прижалась к Эн.
«Завтра обязательно напишу в блоге, какие яркие галлюцинации бывают, когда текст прёт», — подумал писатель Эн, засыпая.
Сергей Фокин. Зажечь звезду
Они собрались, как три года назад, на даче у Юрика. Немного покосившийся домик, расположенный на краю деревни, стена леса всего в пятидесяти шагах, да такого, что спьяну и заплутать можно, особенно в темноте.
Соседей видно не было: места здесь глуховатые, не рискуют люди лишний раз высовываться из домов после заката.
Стол поставили прямо в огороде — там во времена, когда Юрик был еще женат, росли огурцы с морковью. Сейчас все покрывал травяной ковер, как располагались грядки, уже не разобрать.
Их было трое однокашников. Не просто одногруппники по институту, которые, случается, тоже дружат десятками лет, а самые настоящие школьные друзья. Дружба их и временем проверена, и огнем с водой, разве что медных труб не было, не удалось им выбиться в знаменитости.
Славик, сколько себя помнил, мечтал стать музыкантом — не Ростроповичем, конечно, но и не лабухом в кабаке. Серьезно к музыке относился, обстоятельно. А все равно ничего не получилось. Кроме способностей еще и фарт нужен, а ему с работой крепко не везло. Руководил хором пенсионеров в ДК, потом хор прикрыли, а Славик оказался на улице. Подрабатывал в кафе, играя на синтезаторе.
Женька, кряжистый такой мужик, на вид лесоруб, на самом деле был художником, и тоже звезд с неба не хватал. По молодости бредил мировым признанием, а время пришло, мозги вправились, и стал ошиваться при театре — малевать декорации. А потом выпивать начал — и оттуда выгнали. С тех пор на Покровке продавал пейзажи с натюрмортами и под заказ копии с известных картин снимал.
Хозяин дома считался среди них самым умным. Потому что полжизни проработал лектором в городском планетарии и вообще умел мыслить глобально.
Всех троих объединяло еще то, что они были повторно холостыми.
— Ну, что, пацаны, предлагаю выпить за нашу встречу! — провозгласил Юрик тост. Он всегда был главным заводилой в их кампании. — Помните, как мы собирались здесь в последний раз? Сколько лет прошло!
— Поганые были годы, — кивнул Славик.
— Не скажи, — возразил Женька. — Я, например, развелся со своей… не к ночи будет помянута.
Они выпили, крякнули, стали закусывать селедкой, грибами и солеными огурцами — последней памятью о семейной жизни Юрика.
Вокруг стояла темнота, только свет фонаря на столбе выхватывал стол да ближайший кусок огорода. Небо было усыпано звездами, и они хитровато подмигивали трем мужикам, подслушивая их разговор.