— Ты что, ошалела? Жизнь не дорога?! — Из окна высунулся взбешенный таксист, резко нажавший на тормоз. — Что, места на дороге мало?!
Но Катя и не слушала его даже, барабанила кулаком в стекло, за которым не видела сейчас ничего, только его лицо.
Он опустил стекло. Катя почувствовала сильный запах алкоголя. Смирнов был пьян. Он напоминал рыхлую, выброшенную на берег приливом медузу. Но Катя в тот миг словно и не замечала ни этой его чудовищной слабости, отрешенности, ни его безволия, ни его старости — морщин, складок, потухшего взгляда, седины… Ей сейчас было мучительно жаль этого совсем незнакомого и вместе с тем такого знакомого человека. Она хотела помочь ему. Хоть чем-нибудь. Хоть как-нибудь вдохнуть жизнь эту полумертвую уже оболочку, тени которой жили и в ее памяти, и в памяти сотен и тысяч других зрителей, жили на километрах кинопленки, в таких непохожих друг на друга героях экрана и сцены, жили в фотографиях, слайдах, рекламных щитах, глянцевых обложках журналов…
— Олег Игоревич, вы к НЕЙ? К Хованской? НЕ ХОДИТЕ ТУДА! — выпалила Катя. — Я вас прошу, я умоляю, уезжайте отсюда! Ради бога, не ходите к ней больше! Она вас погубит!
Он смотрел на нее — видимо, силился вспомнить и не мог. Только слабо, пьяно, печально пытался улыбнуться. Язык его еле-еле ворочался…
— Девушка… какая милая девушка… Вы… А вы кто?
— Неважно кто! — заорала Катя чуть ли не в лицо ему. Еще немного, и она сунулась бы в окно и; как некогда Хованская, яростно затрясла бы его за плечи, чтобы согнать с него эту пьяную одурь. — Уезжайте! Не ходите к Хованской! Слышите?!
Смирнов тяжело откинулся на спинку сиденья. Губы его шевелились.
— Не могу, извините, — донеслось до Кати. — Куда же мне еще… Не могу…
Катя успела еще увидеть гневно-недоуменный жест таксиста, крутанувшего пальцем у виска, потом такси яростно газануло и…
— Фанатка ненормальная! — крикнул на прощание таксист, высунувшись из окна. — Оборзели совсем! Человеку прохода не дают! Пойди полечись!
Когда Катя и Нина добрались с грехом пополам до дачи Чебукиани, такси, высадив пассажира, уже разворачивалось восвояси. Им оставалось лишь поглазеть на этот непроницаемый забор, на эту наглухо захлопнувшуюся перед самым их носом калитку, за которой…
Предположение, что Смирнов направляется прямехонько в Май-Гору, подтвердилось окончательно, едва такси в районе Старо-Павловска свернуло с магистрального шоссе на проселочную бетонку. Именно на этой стадии негласного сопровождения подключился к операции и сгорающий от нетерпения начальник отдела убийств. Свою машину Колосову пришлось оставить на обочине и пересесть в одну из машин сопровождения, оборудованную мобильной связью и спецтехникой.
По сведениям наблюдения, Смирнов на пути в Стара-Павловск останавливался всего один раз — на двадцать третьем километре шоссе, в придорожном кафе. Купил там пол-литра дешевой водки местного разлива, которую почти сразу же и выпил. Пытался угостить таксиста, но тот о сожалением отказался. Перед тем как угоститься, Смирнов с машины звонил кому-то по мобильному. Но номер определить не удалось.
Как докладывали Колосову сотрудники сопровождения, у них сложилось впечатление, что Смирнов после визита на квартиру был чем-то сильно расстроен и огорчен и словно бы пытался сейчас влить в себя как можно больше спиртного. Ему как будто было все равно, что пить и в какой последовательности.
«Да что же с ним такое? — думал Колосов. — Вроде ничего за весь день не случилось. И в театре он вполне нормальный был, как наши докладывают, работал. И в агентстве билеты на самолет заказывал — для себя и для жены, что ли? Все изменилось там, в квартире. Что там произошло?»
Машины сопровождения сделали рокировку, и следом за такси в Май-Гору въехал невзрачный белый пикап самого дачного и непрезентабельного вида. Колосов на некоторое время потерял фигуранта из поля зрения и только следил за ситуацией по рации. «Остановка на дороге, — докладывали напарники, — контакт объекта на шоссе. Две дачницы, молодые. Одна разговаривает со Смирновым. Из машины он не выходит. Так, внимание, объект двигается дальше…»
За дачей Чебукиани наблюдали с расстояния нескольких сотен метров. Ближе подъехать было рискованно. Спецтехника позволила видеть Смирнова даже в стремительно сгущающихся вечерних сумерках — он стучал в калитку. Вот она открылась, он вошел. Калитка захлопнулась.
Колосов напряженно размышлял: «Так, приехали. И что дальше? Вламываться следом на дачу? Смысл? Никакого, кроме… А если Хованская все же решится… А если ничего не произойдет? Снова допустить промах? Наломать дров?»
— Ну, товарищ майор, какие указания будут? — интимно рокотнул в рации баритон начальника смены и сам же предположил: — Встаем пока на мертвый якорь?
— Встаем пока. Ждем. Пусть одна группа на всякий случай возьмет под наблюдение холм, — распорядился Колосов. — На всякий пожарный, если все же ты двинут на эту чертову вершину справлять какой-нибудь свой очередной шабаш.
«Ритуал на горе, подобна того, что видела Катя, — да, это было бы идеальное решение, — думал Никита про себя тоскливо и напряженно. — Если бы они отправились туда и мы бы их там засняли за всеми этими чертовыми финтами, то в будущем эта оперативная пленка легла бы в основу…»
Однако в тот момент он был совсем не уверен, что поступает правильно, давая Смирнову возможность быть наедине с «май-горской ведьмой».
Стемнело. А время словно на месте застыло: стрелки на часах двигались еле-еле — половина одиннадцатого, одиннадцать, четверть двенадцатого… Казалось, полночь никогда не наступит. «А с чего ты взял, что это должно произойти в полночь? — спрашивал сам себя Колосов. — Сказок, что ли, в натуре, начитался?. А может, он просто заночует у нее. А мы тут торчи, — терзался он. — Или все же рискнуть, навестить их?»
Свет в окнах дачи горел лишь на первом этаже.
— Смотрите-ка, товарищ майор, — напарник Колосова протянул ему прибор ночного видения. — Кажется, что-то…
Колосов напряженно прилип к «гляделкам». Ночь, увиденная через окуляры, словно вылиняла и напоминала теперь какое-то серебристо-серое лунное марево. И в этом мареве в проеме открытой калитки показалась человеческая фигура. Это был Смирнов.
— Товарищ майор, тут машина на вашу улицу свернула. «Жигули» девятой модели, цвет темный, госномер… — доложила рация. — Пропускаем?
«Жигули» девятой модели, темные, то есть синие, — отчего-то сразу решил для себя Колосов. — Машина Ищенкова. Так… Ах ты… Ящер… И зачем же ты пожаловал снова, а?»
Смирнов нетвердыми шагами направился по улице навстречу машине. Вот она тихо остановилась. Фары были потушены. Смирнов махнул рукой, словно приветствуя какого-то хорошего знакомого. И тут Колосов, на устах которого уже была готова команда «вмешиваемся в ситуацию», потому что он ни под каким видом не позволил бы Ищенкову, которого люто ненавидел в душе, вот так преспокойно, на своих собственных глазах, усадить в свою машину режиссера и везти его куда-то, вдруг замер и прилип к окулярам.
Черт возьми… черт возьми, слава богу… это же не та машина. Да, «девятка», и в темноте поначалу цвет особо не разберешь, темная, и баста. Но вот фонарь дорожный свой отблеск на ее капот бросил, и стало видно, что машина не синяя, а вроде вишневая. А это значит, что принадлежит она не Ящеру, а совсем, совсем другому человеку, который.
— Поезжай за ними, — Колосов неожиданно для себя облегченно перевел дух. — По-моему, ребята… на сегодня у нас все. Больше ничего не будет. Доведем их до МКАД.
Эта подозрительная внутренняя успокоенность, снизошедшая на него, едва он убедился, что за Смирновым приехал не ненавидимый всеми фибрами души «ублюдок» Ящер, а Кузнецов, долго была впоследствии для Колосова необъяснимой загадкой. Что произошло с ним тогда? Как он мог?! Но ведь это было! Именно в ту, во многом роковую, минуту он сам внутренне был спокоен как танк и безмятежен. И в том своем душевном состоянии перед КОНЦОМ ЭТОГО ЧЕРТОВА ДЕЛА, в этой своей успокоенности Колосов, кроме себя, никому бы никогда не признался — скорее откусил бы себе язык.
Смирнов сел в машину. И «девятка» медленно развернулась и направилась к шоссе. В ней было два человека: водитель и пассажир — на переднем сиденье. Проехав метров триста, у церкви машина неожиданно остановилась.
— Что там еще? — спросил Колосов у напарника, наблюдавшего через оптику.
— Разговаривают. Наш ему что-то говорит, тот слушает. Вроде сочувствует. По плечу хлопает. Нагибается. Ба, Никита Михалыч, пьют уже. Наш-то, наш-то разошелся… прямо из горла тянет. И этот, второй, водила, тоже не отстает, за компанию угощается. Ну и творческая интеллигенция! Может, пуганем их? А то их еще потом гибэдэдэшники тормознут, привяжутся…
«Это ему, наверное, Смирнов и звонил по телефону, просил забрать. Кузнецов довезет его до Москвы, на холостяцкую квартиру. Выгрузит он патрона пьяненького, — устало и разочарованно думал Колосов. — Сколько сил коту под хвост. Ну и пусть. Главное, что Смирнов не остался у этой чертовой бабы. Уезжает из Май-Горы, от нее уезжает… А завтра будет новый день, „наружка“ снова поработает. Может, что и прояснится…»
Вишневая «девятка» снова тронулась в путь и, плавно вырулив на магистральную трассу, взяла курс на Москву.
— Никита Михайлович, что это они? — внезапно сказал напарник. — Забыли, что ли, что-то? Смотрите — разворачиваются. Вроде… вроде возвращаются!
Никита вглядывался в ночь: «девятка», внезапно притормозив, вдруг действительно начала разворачиваться на пустынной в этот поздний час дороге и… потом… снова направилась в дачный поселок. Преследовать их теперь было труднее: развернуться следом за ними, фактически прямо у них на глазах на голом как плешь шоссе было глупо и…
— Проезжай метров сто вперед, затем съезжай на обочину, — скомандовал нервно Колосов. — Сколько мы должны дать им форы, чтобы нас не засекли?
Секунды ожидания сочились по капле: время снова было на точке замерзания. «Девятка» опять попала в поле их зрения уже почти у самого подножия Май-горы. «Девятка» тихонько свернула на уз