Но, когда мы звоним в дверь и нам открывает его мама, мы сразу же оказываемся окутаны теплом объятий, ароматами корицы и тыквы и запахом горящих в камине дров. Мне сложно понять, почему Тэйт так нервничал по дороге сюда.
Мы топчемся у двери. Мама Тэйта, Хелен, стискивает его в объятиях, а отец жмет мне руку. Потом какой-то ком коричневой шерсти пулей пролетает мимо меня, едва не сбив с ног. Собака просто огромная – большое пушистое рыжевато-коричневое существо с белой мордой и пятнами вокруг глаз.
– Рокко! – восклицает Тэйт, зарываясь руками в собачью шерсть. Вскоре они оба оказываются на полу, Рокко не перестает лизать Тэйту лицо.
– Шарлотта. – Хелен уводит меня прочь от этой сцены воссоединения в гостиную. Там она жестом просит меня сесть на гигантский красный клетчатый диван и устраивается рядом. – Ты еще красивее, чем рассказывал Тэйт, – говорит она.
Мама Тэйта очень симпатичная, у нее утонченные черты лица, высокие скулы, ее темно-русые волосы доходят до плеч, а еще у нее крошечные ручки.
– Он обо мне рассказывал? – спрашиваю я.
– Разумеется. Когда он сообщил, что приедет домой и привезет с собой свою девушку, мне захотелось узнать все до малейших подробностей.
– О, – только и говорю я. Мысль о том, что Тэйт представил меня как свою девушку, согревает. Я бросаю на него взгляд – он по-прежнему на коленях, борется с Рокко.
– Рокко появился у нас, когда Тэйту было девять, – говорит его мать. – Этот пес его практически вырастил.
– А Тэйт годами не приезжал его проведать, – замечает отец.
Тэйт бросает взгляд на него, затем на меня – его челюсти плотно сжаты.
Хелен поспешно добавляет:
– Так чудесно, что вы приехали. Я подготовила гостевую комнату. Надеюсь, тебе будет удобно, Шарлотта.
– Я непритязательна, – говорю я ей с улыбкой, а потом улыбаюсь Тэйту, который наконец поднимается с пола, продолжая почесывать пса за ушами.
– Наш человек, – произносит отец. И я чувствую, что за этими словами кроется нечто большее, чем их очевидный смысл. Вспоминаю, что говорил Тэйт по дороге сюда, – родителям не по душе его образ жизни. Деньги, большой дом, частные самолеты – они всего этого не понимают. Они обычные люди и ценят самые обычные вещи. Если так, то мы прекрасно поладим.
Повисает пауза, которую Тэйт не спешит заполнять, а потом Хелен, хлопнув в ладоши, встает.
– Что ж, тогда я отведу Шарлотту в ее комнату. – Ее губы изогнуты в обеспокоенной улыбке. – Тэйт, милый, твоя комната в том же виде, в котором ты ее оставил в прошлый раз. Можешь отнести туда свои вещи.
– Твоя мама бережет ее, как музей, – подмечает отец. – Будто все еще ждет, что ты снова здесь поселишься.
Я не могу определить, шутит он или нет, – никто не смеется.
Тэйт с отцом заносят наши чемоданы, а мама ведет меня по коридору в ту комнату, в которой я буду жить, – отдельно от Тэйта. Само собой, отдельно. Не знаю, о чем я вообще думала.
– Ты идешь, Шарлотта? – окликает она.
Я трясу головой, возвращаясь в реальность.
– Сейчас!
На следующий день мы едем на «Елочную базу Санты» – так гласит деревянная вывеска на заборе, которая расположена на обширном участке земли. По всей видимости, выбирать большое красивое дерево в канун Рождества – семейная традиция Коллинзов. И я не могу не вздохнуть от зависти.
У нас дома бабушка достает старую пластмассовую елку, которая была куплена в девяностые годы прошлого века. Мы ставим ее в углу гостиной, рядом с телевизором, и вешаем на нее одну-единственную гирлянду с лампочками и с десяток украшений, которые бабушка хранит с того же времени. У нас никогда не было настоящей, живой ели.
– Разделимся? – предлагает папа Тэйта, пока мы стоим в очереди за горячим шоколадом. Девушка за стойкой – настоящий эльф вплоть до приклеенных остроконечных ушек.
– Я за, – отвечает Тэйт и улыбается вполне искренне. Сегодня напряжение в семье спало, словно воспоминания о прошлом нашли путь сквозь трещины и расщелины проведенных порознь лет.
– Каждая пара выберет по елке; ту, что окажется лучше, мы и повезем домой.
– Договорились, – соглашается Тэйт и смотрит на меня взглядом, полным боевого настроя, – он явно собирается победить в этом соревновании.
Прежде чем разойтись, я украдкой бросаю взгляд на маму Тэйта. Ее глаза кажутся яркими и блестящими от холода. Насколько я могу судить, она сегодня счастлива. Вся неловкость вчерашнего вечера позади, и она просто радуется тому, что ее сын наконец приехал домой.
«Елочная база Санты» занимает гигантскую площадь, гораздо большую, чем любой из елочных базаров, который можно найти в Лос-Анджелесе. Здесь есть маленький поселок под названием «Страна Санты» – дети выстраиваются в очередь, чтобы посидеть вместе с самим Сантой. Есть и палатки, где можно купить праздничные вязаные шапочки, игрушечные поезда, и даже имеется небольшой обнесенный забором загон с настоящим северным оленем, которого можно погладить. Это не просто елочный базар; это целый праздничный торговый центр, изобилующий мишурой и рождественскими атрибутами, напоминающими красно-белые леденцы в форме посоха.
Я тащу Тэйта к оленю. Величественное животное стоит за забором, пережевывая пучок сена. Опершись на забор, я осторожно протягиваю пальцы, чтобы коснуться его шерсти. Олень горячо дышит мне на руку и лижет ее своим длинным языком.
– Эй, – протестует Тэйт, погладив оленя по шерстке. – Эта девушка занята.
Я хихикаю и убираю руку. Олень опускает голову обратно к сену.
– Он симпатяга. – Я прижимаюсь к Тэйту, прислоняюсь лбом к его груди. Вдыхаю его запах, чувствую, как бьется его сердце под толстовкой, и от этого все мое тело наполняется теплом, которое неподвластно морозу. Тэйт здесь кажется совсем другим – похоже, не беспокоится, что в толпе его заметят папарацци или фанаты. Но дело не только в этом. В Лос-Анджелесе его как будто что-то тяготило, но ему удалось оставить этот груз там.
– Ну что, начнем поиски идеальной елки? – говорит Тэйт, прижимаясь губами к моим волосам.
Я киваю и отстраняюсь от него. Но он удерживает мою руку в своей, наши пальцы переплетены.
– Это нечестное соревнование, – вполголоса замечает Тэйт, не глядя на меня. Отголоски вчерашних переживаний отражаются на его лице. – Отец считает, что он знает, как лучше, – всегда, без исключений.
– Тогда давай просто хорошо проведем время, – говорю я многозначительно и тяну его за угол оленьего загона, так что мы теперь спрятаны от посторонних глаз за деревянной стеной.
Тэйт сначала качает головой, а потом вдруг меняет решение и вжимает меня в стену. Его тело, его руки, сжимающие мои запястья, горячее дыхание на моей шее – все это заставляет меня терять рассудок. Я смотрю на него с улыбкой, мысленно моля о поцелуе.
Его взгляд задерживается на моих губах, а потом он припадает к ним ртом. Я исступленно целую его в ответ. Его пальцы обхватывают мои запястья, он прижимается ко мне всем телом.
Мне нужно больше.
Он отрывается от моих губ, покрывает поцелуями мой подбородок, шею. Я чувствую прикосновения его горячего рта, влажного языка, чувствую, как он мягко покусывает мою кожу. Когда он поднимает голову и смотрит на меня, я вижу сокрытое в его взгляде желание. Целуясь, мы не сводим друг с друга глаз. Простой поцелуй, легкое касание губ. Снова.
И снова.
А потом мы одновременно закрываем глаза, и наши языки встречаются, а он крепко сжимает мои бедра. Я берусь за молнию его толстовки и расстегиваю ее. Он издает стон, и меня охватывает возбуждение.
В это ужасное, удивительное, умопомрачительное мгновение я готова позволить ему сделать все, что угодно.
Абсолютно все.
Тэйт снова стонет, не отрываясь от моего рта, а потом отстраняется и измученно произносит:
– Что ты со мной делаешь?
Черты его лица суровы и серьезны, а губы кажутся припухлыми и влажными от поцелуев.
– Это ты со мной что-то делаешь, – шепчу я в ответ, глубоко дыша. В голове не укладывается, что Тэйт вызывает во мне такие чувства – как будто меня влечет к нему невидимой рукой. Я всегда видела себя с трудом взбирающейся на крутую гору, принуждающей себя идти вперед под грузом учебы, работы и собственных нереальных планов на будущее. С Тэйтом я ощущаю легкость. Я чувствую себя свободной.
Он больше ничего не говорит, просто ведет меня к рядам елок – бескрайнее море вариантов. Мы вытаскиваем несколько деревьев, изучаем их вблизи.
– Почему ты уехал из Колорадо? – спрашиваю я, в конечном итоге нарушая молчание. Тэйт пробирается между елками в задний ряд, убежденный, что наконец нашел идеальную.
– Я всегда знал, что уеду. Я с детства хотел заниматься музыкой.
– Но ты уехал без родителей?
– Типа того. Когда мне было пятнадцать, я победил в вокальном конкурсе в Денвере. Меня отправили в Лос-Анджелес, чтобы я спел для руководителя звукозаписывающей компании. Он сразу подписал со мной контракт.
– И? – допытываюсь я.
– И… все изменилось. Я отправился в турне, записал две пластинки, которые меньше чем через год стали платиновыми. Все произошло так быстро, что у меня не было времени о чем-то задумываться.
– И родители не переехали с тобой в Лос-Анджелес?
– Сначала переехали. Мотались между Лос-Анджелесом и Колорадо. Но когда началось безумие, когда я стал более… популярным, они принялись учить меня жить. Возможно, они были правы, но я не хотел их слушаться.
– Мне жаль, – говорю я.
Тэйт продирается обратно через массу елочных веток и снова оказывается рядом со мной, окутанный терпким ароматом свежей хвои.
– Я многое хотел бы исправить в прошлом, – произносит он серьезно. – Но я уже не тот, кем был раньше, Шарлотта. Ты должна это знать.
Я не совсем уверена, что он имеет в виду, – у меня такое ощущение, что о чем-то Тэйт по-прежнему умалчивает, о чем-то важном, но на его лице снова появляется маска сдержанности. Я решаю, что не стану спрашивать, по крайней мере не сейчас.