Чмокаю его в щеку, скрываюсь за дверью и беру с полки туфли.
– Работать пойдешь? – изгаляется Митька, забыв о всякой субординации. – Давай-давай! Там Славик тебя заждался уже. Что с пацаном сделала?
– Ой, отвали хоть ты, мне и так фигово, – сообщаю я, присаживаясь на стул и застегивая ремешки туфель.
– О-о-о, чего ж мы так нажрались-то вчера? Главное дело, Игорю хоть бы хны, а я еле встал утром…
– В боулинг ездили?
– Ну… там еще по пиву ка-ак дали – ну и все, я потерялся.
– Ладно, хорош себя жалеть. В тебя силком никто не заливал.
Спускаюсь в зал. Появляется Славик, у которого вид тоже не совсем свежий и довольный, надо сказать.
– Привет, – говорю я, как ни в чем не бывало, и он хмуро кивает. – Что – головка бо-бо?
– Нет. Может, пойдем в холл работать?
– А тут-то что?
– А тут клиенты, вы будете стесняться – с вашим-то умением, – подкалывает Славик, за что получает кулаком в ребра. – Ой… ну больно же!
– А как ты хотел – чтоб сладко было? – усмехаюсь я, и мой несостоявшийся вчера любовник снова морщится.
Он берет второй магнитофон, и мы идем в нижний холл. Пока Славик роется в сумке с дисками, я пробую шаги – скользко, мрамор все-таки не паркет.
– Что танцуем?
– А? – откликается Славик, оборачиваясь.
– Замечтался? Что танцуем, говорю?
– Что вы хотите?
– Мне все равно, только не быстрое, я не очень хорошо себя чувствую.
– Тогда давайте фокстрот, что ли…
– А давай!
Медленный фокстрот – то, что нужно, во всяком случае, соответствует сейчас моему состоянию. Я вкладываю руку в открытую ладонь Славика, и мы, чуть качнувшись вправо-влево, начинаем движение. Голова кружится, все плывет – ну, понятно, похмелье… Ох, мне плохо-плохо-плохо… Славик едва успевает подхватить меня на руки:
– Господи, что с вами?
– Мне плохо…
Он укладывает меня прямо на сцену, машет над лицом плоской сумкой для дисков. Дурнота отступает, становится немного легче. Мне мешает слишком тесный корсет блузки, я пытаюсь чуть-чуть ослабить шнуровку, и Славик начинает помогать, отведя мои руки.
– Лучше? – Он заботливо заглядывает мне в глаза, дует в лицо. – Зачем тогда работать, раз так плохо?
– Уже лучше… сейчас полежу минутку, и будем продолжать.
– Да ладно! – машет он. – Лежите. Завтра доделаем.
Славик подхватывает меня на руки, одновременно забирает со сцены магнитофон и идет наверх. Митька неохотно уступает диван.
– Тебе, может, кофейку?
– Давай.
– Славян, кофе сделай Ларисе Валентиновне, – переадресует старший тренер, и Вячеслав идет к кофеварке.
С чашкой в руке он присаживается на корточки перед диваном, ставит чашку на раскрытую ладонь и протягивает мне. Кофе горячий. Пить сразу просто невозможно, и я ставлю чашку обратно на подставленную ладонь. Славик морщится, но молчит.
Митяй, зевая и потягиваясь, идет вниз, а мы остаемся вдвоем. Славик садится прямо на пол, вытягивает ноги.
– Что-то я устал сегодня – с утра на паркете, аж гудит все.
Я молчу – голова раскалывается. Зачем было так пить, елки… Пора бросать юношеские привычки, чай, уже не девушка. Звонит мобильный – это муж.
– А ты где?
– Как – где? В клубе, семинар же.
– А-а… Я звоню домой – там автоответчик все время. Как дела?
– Да потихоньку… ты когда вернешься?
– Я задержусь, тут неувязки кое-какие. Наверное, дня через три-четыре, я тебе потом еще позвоню. Деньги-то есть?
Деньги есть – когда было их тратить? Заботливый супруг оставил мне достаточно, да и мой собственный счет в банке еще никто не опустошил.
– Не переживай, я не транжирю.
– За семинар много отвалила?
– Я себе в этот раз ничего не взяла, сил нет, чувствую себя плохо.
Еще пару минут говорим ни о чем, потом муж спохватывается, что ему нужно бежать, и прощается. Я опять закрываю глаза и чувствую, как боль долбит в виски. Таблетку бы…
Меня начинает беспокоить еще и то, что Костя не звонит вторые сутки. Это странно – обычно он дня прожить не может, чтобы не набрать мне и хотя бы голос не услышать. Видимо, чувство обиды велико, раз все так. Сама звонить не буду, никогда этого не делаю. И если Костя рассчитывал, что я буду менять свои привычки, то он слишком плохо меня знает. Я буду умирать, страдать и мучиться, но ни за что не сделаю первый шаг, даже если виновата. Такой уж у меня характер…
Вечером я опять лежу в ванне, глотаю вишневый сок и плачу. Мне невыносимо одной, ощущение такое, что меня все бросили. Я постоянно поглядываю на лежащий на бортике ванны мобильник и думаю: «Ну, позвони мне… пожалуйста, просто позвони и спроси, как дела…» Однако телефон молчит, и я уже ненавижу эту черную плоскую вещицу, подмигивающую мне издевательски красным глазком. Так и утопила бы тебя, сволочь…
Я понимаю, что Костя зол, что он имеет на это полное право, и винить его я не могу. Но мне так плохо и так тошно, что я уже склонна свалить на Костю все смертные грехи за его молчание. Я не сомневаюсь, что ему тоже плохо, как и мне… Тогда почему он, как мужчина, не может сделать первый шаг, ведь знает, что я-то ни за что не сделаю его? Разве трудно просто взять и набрать номер, сказать «Алло, заинька, как ты?..»
Черт возьми, ну, позвони же!!!
Ночью мне снится Костя. Он стоит у своей машины и улыбается. В руке у него фотоаппарат, и я понимаю, что сегодня мы опять будем снимать что-то… Я согласна уже и на это, и вообще на все, что он скажет, – лишь бы позвонил, приехал… Я открываю глаза и понимаю, что опять плачу.
Утром я включаю телевизор, и первым, кого вижу, оказывается Сашкин приятель Кирилл. Он работает в пресс-службе нашего УВД, в связи с чем его довольно часто приглашают прокомментировать криминальные новости. Сегодня у Кира миссия незавидная – он вынужден отчитываться о том, как продвигается дело серийника, которого так и не поймали, а буквально вчера, оказывается, на пустыре водитель маршрутного такси, остановившись по нужде, нашел очередную его жертву. Девушка была жива, но изнасилована и страшно избита. Н-да, не завидую я Кириллу – комментировать такое тяжело, да и вопросы журналист задавал не самые приятные. Мне вдруг стало интересно: а ведь если это серия, то должен быть какой-то почерк. Не может быть, чтобы бессистемно. Обязательно есть что-то общее, что помогает объединить дела в одно – иначе это просто разрозненные изнасилования. Я начала прислушиваться к словам Кирилла, но ничего интересного не узнала, кроме того, что всем жертвам было от двадцати девяти до тридцати трех лет, все отличались стройным телосложением и были брюнетками. Вряд ли этого достаточно… Разве что… ну да, ведь он оставил их в живых, возможно, это и есть то общее, что объединяло случаи в одно дело. Правда, показания женщин, насколько я поняла, не позволили даже составить фоторобот. Может, все-таки это не серия?
Зачем-то начинаю чертить на листке схемы: раньше я так делала, выстраивая линию защиты. Злюсь на себя – ну какое мне дело? Комкаю лист и бросаю в корзину под компьютерным столом.
Три часа ночи. Звонок мобильного заставляет меня вздрогнуть и отвлечься от разговора в аське. Смотрю на дисплей – Костя!!! Господи, он позвонил…
Пару минут выдерживаю для вида, потом беру трубку:
– Алло…
– Извини, если разбудил, – таким сухим тоном, как будто на планерке! – Я по делу.
Какое дело в три часа ночи? Другого повода не нашел?
– Да…
– Я хотел спросить: может, тебе привезти твои костюмы?
Я даже не сразу понимаю, о чем вообще идет речь – какие костюмы, зачем? И тут он меня добивает:
– Я просто подумал: вдруг ты найдешь себе другого фотографа, ведь одна не останешься… так чтобы не покупать снова…
– Да! – с вызовом перебиваю я, хотя лицо горит, как от пощечин, и слезы навернулись на глаза. – Привези, разумеется! Только поставь сумку возле двери, позвони и уходи – боюсь испортить тебе физиономию.
Кидаю трубку и вцепляюсь в волосы, едва не взвыв от боли. Сволочь… какая же он сволочь… Он ведь меня просто выкинул, как использованную вещь! Ладно… я уйду – неужели унижаться и умолять? Нет, это не мое амплуа, и не будем путать. Я уйду, но так, что ты от боли просто дышать перестанешь.
Я решительно хватаю мобильник и роюсь в его памяти, отыскивая нужный мне входящий звонок. А, вот он…
Сонный мужской голос через пять минут:
– Алло…
– Это Лори, Джер…
Интонация моментально изменяется:
– Ого… у тебя что-то случилось, Лори, раз ты звонишь ночью?
– Случилось. Я хочу тебя, – эта фраза мне дается с таким трудом, что я едва языком ворочаю…
– Лори… ты мне не нравишься. Что случилось?
– Ты тупой или просто спишь? Я же сказала – хочу.
– Меня?
Господи, он что – тупой? Или не верит свалившемуся счастью? Видимо, мое молчание объясняет ему причину звонка, и Джер произносит тоном, в котором я слышу волнение:
– Когда?
– Хоть завтра с утра.
– Отлично. Где и во сколько мне тебя забрать?
Я называю улицу и место, куда приехать, время и добавляю:
– Джер… только одно условие – ты потом сразу уедешь.
– Лори… скажи, зачем тебе это?
– Да что ты заладил – зачем-зачем… Затем! – отрезаю я, потому что уже хочу прекратить этот разговор, потому что уже вот-вот передумаю…
– Хорошо. Обещаю – ты не пожалеешь…
– Не сомневаюсь! – фыркаю я и бросаю трубку.
С одной стороны, я ужасно себя чувствую по отношению к мужу… а с другой – мне так хочется отомстить Косте, так хочется, чтобы он узнал, а еще лучше – застал нас вдвоем… Чтобы ему было очень больно, потому что я знаю, что так и будет. Мне бы было, например…
Красивая девушка… Каштановые кудри по плечам, распахнутые карие глаза, полуоткрытые губы, что-то постоянно шепчущие… Ах, как же она хороша… Все-таки он умеет ценить женскую красоту. Нежное тело, такое податливое, теплое, отзывчивое. Почему ему никогда не везло в жизни? Почему только вот так, насилием, он может получить то, что хочет? Почему всегда приходится преодолевать чье-то сопротивление, чтобы все было так, как хочет он?