Впрочем, Леон собственноручно разрушил их связь. Вот что с ним на самом деле происходит: он впервые за пятнадцать лет остался совсем один. Человек, которого он считал младшим братом, хоть тот и был на три года старше, умер, вырвав из груди кусок души. Теперь на том месте дыра и она зудит, болит и требует отмщения.
И Леон даст ей это.
– Сейчас мы заселимся в отель, мне нужно три часа сна, – сухо сообщает он Кэтрин. – Прибытие в пять вечера, в Сеуле уже четверг. Встреча назначена на пятницу, на десять. Скорее всего, вас ожидает джетлаг, так что постарайтесь не проспать.
– Сегодня мы свободны? – хмурится Кэтрин.
– Да. Вы можете встретиться с членами семьи, если необходимо, или прогуляться по городу.
– Я не хочу.
Она почему-то накрывает ладонью предплечье, и этот жест кажется странным. В любой другой момент Леон зацепился бы за него, попробовал вытащить из Кэтрин хоть какую-то эмоцию, но сейчас он слишком устал. Веки тяжелеют, ему бы добраться до отеля…
– Как скажете. Лично я не упущу возможности посмотреть на старый город. Кстати, в пятницу после встречи вы тоже свободны.
– И у нас самолет в субботу, верно?
– Да.
– Зачем так долго? – угрюмо смотрит на него Кэтрин. – Мы могли бы вернуться в пятницу.
– Между длинными перелетами организму нужно восстановление. Так быстро возвращаться будет вредно. Вы, как врач, должны понимать.
Она отворачивается. Подружиться с ней? Невозможно. Тыковка, ну ты бы хоть инструкцию к своей жене оставил, что ли.
Это будет сложная поездка.
* * *
Три часа сна лучше, чем его отсутствие, но Леон все равно просыпается разбитым. Приходится даже принять ледяной душ: в Нью-Йорке сейчас… восемь утра. Если не встать, мозг поднимет его посреди ночи и к рассвету он снова потеряет продуктивность. Перелеты и джетлаг раздражают: за два дня организм не успеет адаптироваться, так что все время, проведенное в Сеуле, обещает быть адом.
Особенно с учетом Кэтрин Гибсон, которая всем своим видом показывает, как он ей неинтересен. Только она получила свой ключ от номера, не дожидаясь Леона, развернулась на каблуках и скрылась в лифте. Лишь бы не проспала: завтра им обоим нужно быть на высоте.
Взять с собой в важную поездку девушку, которая первый день в их бизнесе, на самом деле не самая умная идея, но это корейцы, и каждый раз, когда Леон с ними общается, он чувствует себя даже белее. чем в Америке, как будто слово «англичанин» выжжено у него на лбу клеймом. Единственный шанс добиться расположения этих националистов – привезти с собой еще одного корейца. Ну или кореянку.
В этом плане должность, которую он придумал для Кэтрин, звучит великолепно. Директор по развитию Кэтрин Гибсон… Как бы еще уговорить ее использовать в Корее девичью фамилию? Или хотя бы двойную.
Освежившись, Леон одевается и спускается в лобби: нужно поесть. Хорошо бы пройтись по окрестностям на ночь, нагулять здоровый сон. Да и в Сеуле он не был года два, даже немного скучал. Правда, с едой экспериментировать не хочется, поэтому он заходит в ресторан при отеле, надеясь, что сетевое заведение окажется хотя бы похожим на те, к которым он привык.
Пока миловидная хостес ведет его к свободному столику, Леон замечает в углу Кэтрин со стаканом сока перед ней. Будет невежливо сделать вид, что он ее не увидел, или она именно это и предпочла бы? На самом деле хочется побыть одному, но необходимо убедить ее хотя бы начать разговаривать: им еще работать вместе.
Замявшись, Леон останавливается, и в этот момент их с Кэтрин взгляды встречаются. Все, теперь точно будет невежливо.
– Минуту, – задерживает он хостес, – кажется, я вижу знакомую.
Лицо Кэтрин не меняет своего выражения, даже когда становится очевидно, что Леон собирается сделать.
– Не помешаю? – кивает на соседний стул он.
– Чувствуйте себя как дома, – пожимает плечами Кэтрин.
Тыковка сказал с ней подружиться. Подружиться. Не хамить. Лучше бы его последней волей было, чтобы Леон принял участие в экспедиции на Плутон.
– Вы успели погулять по окрестностям?
Кэтрин поднимает глаза от своего стакана и сдвигает брови.
– Нет. Как говорила раньше, мне не хочется.
Леон не удерживается от вздоха, на что получает удивленный взгляд. Она играет в собственную игру, довольно некрасивую, на его вкус. Поездка должна была вывести их из стрессовой ситуации и позволить пообщаться, но госпожа Гибсон предпочитает делать вид, что это просто неприятность, которую нужно пережить.
В конце концов, это путешествие к ней на родину. Можно буквально секунду благодарности?
– Кэтрин, тебе обязательно быть такой сложной? – задает он прямой вопрос.
На мгновение с ее лица слетает маска, и на нем появляется искреннее недоумение вперемешку со… злостью? Наконец-то одна настоящая эмоция!
– В письме, которое мне оставил Том, он попросил меня с тобой подружиться, – продолжает Леон. – И несмотря на то, насколько подозрительным выглядит ваш… брак, я искренне пытаюсь наладить наши отношения.
– Не нужно, – сухо отвечает Кэтрин, отводя взгляд.
– Я исполняю последнюю волю брата.
– Это необязательно.
– Для меня – обязательно. Именно поэтому я стараюсь, сижу тут перед тобой, едва ли не вытанцовывая, как клоун, а не таскаю тебя по судам, чтобы признать этот брак и все его завещание недействительным. Вот только знаешь, очень трудно дружить с кем-то односторонне. Так что не могла бы ты, пожалуйста, на час прекратить вести себя словно я вторгаюсь в твое личное пространство?
Кэтрин поеживается и морщится: манипуляция работает. Значит, с ней нужно грубо, напрямую. Господи, если бы Том познакомил их до своей смерти, обоим сейчас было бы легче.
– Я не хочу дружить, у меня и без тебя достаточно друзей, – наконец отвечает она. – Вообще не хочу, чтобы кто-то общался со мной из-за Тома. Не знаю, с чего ты взял, будто стараешься, пока ты только и делал, что оскорблял меня.
– Я пытаюсь нормально…
– Если это нормально, то у меня для тебя плохие новости, – жестко обрывает его Кэтрин. – У нас впереди семь, уже даже шесть с половиной месяцев, после которых я уйду из компании, и тебе не нужно будет вспоминать обо мне.
Леон не даст ей сбежать от работы, но пока миссис Гибсон не стоит об этом знать.
– И эти месяцы нам бы провести в здоровой коммуникации, – напоминает он.
– Тогда тебе стоило начать ее нормально. А ты обозвал меня голддигершей, помнишь? И до сих пор смотришь на меня как на помеху.
– Это не так. Просто ты появилась не в лучший период…
– Черта с два это не так. – Кэтрин окончательно теряет самообладание: она хватает стакан и залпом осушает его. – Ты оскорбляешь меня, угрожаешь судами, переживая исключительно о деньгах, которые я якобы получила незаслуженно. Том был прав насчет тебя: ты умеешь думать только о компании, а не о людях.
Она зря это сказала: Леон и сам за секунду переполняется яростью.
– И кто из нас голддигер, Леон? – выплевывает она. – Это не я пытаюсь отнять у тебя «Феллоу Хэнд», а ты делаешь все, чтобы «здоровая коммуникация», как ты говоришь, была невозможна. Будто только ты потерял Тома!
– Сомневаюсь в твоей способности понять меня, – наклоняется он, переставая соображать, что говорит, – ты вряд ли испытывала хоть каплю эмоций по отношению к нему.
– Заткнись.
– За все это время ты не пролила ни слезинки.
– Ты не будешь указывать мне, как скорбеть по умершему мужу! – кричит Кэтрин. – Иди на хуй, Леон Гамильтон.
Она настолько резко поднимается, что за ее спиной падает стул, и моментально вылетает из ресторана. Леон знает, он натворил дел, но сам парализован гневом. Боль разрывает его на части, особенно от ее злых слов «Том был прав насчет тебя».
Он что, действительно ей так говорил? Именно поэтому брат умолчал о своем раке и предпочел сказать Кэтрин и Гэри, а не Леону? Потому что считал, Леону это неинтересно? Тогда все намного хуже, чем можно было предположить.
– Виски. Чистый, двойной. И… – Леон пробегается глазами по меню на английском, – телятину.
Официант, едва успевший открыть рот, кивает и удаляется.
Если послушать Кэтрин, получается, что главный мудак во всей сложившейся ситуации – Леон. В попытках спасти компанию он упускает людей в ней. И в первую очередь упустил Тыковку.
Память услужливо подбрасывает их последние разговоры, и если не заткнуть ее, Леон сойдет с ума. Он залпом выпивает принесенный ему виски и тут же показывает официанту повторить.
Когда у Тома обнаружили метастазы и стадия рака перешла в терминальную, он пытался рассказать. Леон отлично помнит тот день: все не задалось едва ли не с начала месяца. Прогнозы, над которыми они с Джеком сидели почти весь декабрь, кричали о том, что новый продукт нужно выпустить не позже июня. Иначе прибыль не только пошла бы на спад, но и приблизилась бы к критической отметке.
Восемнадцатый год в этом плане стал катастрофой: они выпустили пару простых дополнений в апреле и остановились. Летом Тыковка отказался от идеи с бортовым компьютером. К осени выдал тот проклятый столик и исчез. Контракт с «Убером» в итоге подзакрыл дыру, но не остановил движение вниз. И вот в феврале, когда Леон понял, что их ждет еще одна неудача, он сам готов был разреветься.
Если бы он знал о реальном положении дел, заклеил бы себе рот и выслушал Тыковку, вместо того чтобы отчитывать. Гэри мог хотя бы намекнуть…
Снова покрутив пальцем, чтобы обновили рокс с виски, Леон запрещает себе винить в произошедшем Гэри. Не он создал в их братстве обстановку полной секретности. И не Кэтрин.
Это сам Леон придумал себе страшные тайны и перестал общаться с братьями как с родными. Управлять целой компанией оказалось сложнее, чем группой бандитов, и даже бизнес-школа не подготовила его к проблемам, которые всплывают теперь едва ли не каждый день.
Они пять лет на плаву, и это какое-то сраное чудо. Раз двадцать находились под угрозой уйти в минус, раза четыре – под угрозой полного закрытия. Леон осушает очередной рокс, не дожидаясь своей телятины, и вдруг понимает, что он устал.