– Тебе не на что жаловаться, – произносит она. – Я привожу лучших.
– Это точно, – прикусывает язык Патрик.
Леон ни разу не был в Мюнхене, так что все равно посматривает в окно, хоть и пытается следить за состоянием Кэтрин. Может, зря они это – пусть бы пропали к черту билеты, зато у нее не было бы лишних переживаний.
Маска, которая постепенно покрывает ее лицо, заставляет забеспокоиться еще больше. К моменту, когда они доезжают до отеля, похожего на пряничный домик, Кэтрин окончательно застывает. Но не потому, что так легче, – всего лишь привычка.
Леон успел это выучить, познакомившись с семьей Ким: это не просто семейная черта, а семейное требование. Он и сам привык к малоэмоциональным семьям – в конце концов, мать и отец воспитывали его наследником, а не ребенком, и единственным, что ему позволялось любить, была Родина. Но Кимы оказались еще интереснее: вряд ли Кэтрин хоть что-то разрешалось. За нее выбрали профессию и образ жизни, и ее научили реагировать на все холодно.
Сложно представить, каким потрясением для нее стал Тыковка, и совсем невозможно понять, почему с подобными вводными Кэтрин позволила себе влюбиться в такого человека.
– Эй, – Леон подхватывает ее чемодан, протягивая ключ-карту от номера. – Я тебя провожу.
– Я в порядке, – считывает его реакцию Кэтрин.
– Ты абсолютно не в порядке, и не нужно мне врать. Поспать не успеешь, но после встречи мы с тобой посидим где-нибудь и просто поговорим, хорошо?
– Я… давай для начала просто переживем эту встречу.
– Иди сюда.
Леон останавливается, бросает чемодан и крепко обнимает Кэтрин, пока ее плечи наконец не расслабляются.
– Это нормально, что тебе грустно здесь, – шепчет он. – Так быстро горе не переживешь, а с этим местом связано много воспоминаний.
– Я держусь из последних сил.
– И остался только один рывок, – обещает Леон. – Потом будем сидеть, смотреть на немцев, и расскажешь все, что на душе. Я куплю тебе мороженое.
– Спасибо, – отстраняется Кэтрин. – Знаешь, я не думала, что спустя время, после всего… Что это будем мы с тобой.
– Я же говорил, у тебя теперь три брата.
– Но ты не обязан меня поддерживать.
– А ты не обязана мне помогать, – снова подхватывает чемодан Леон. – Но суть семьи, которую ты выбираешь сам, в том, что поддержка, перестав быть обязанностью, становится собственным желанием. Я выбираю поддерживать тебя не потому что мы связаны кровью, а потому, что ты важный для меня человек.
Когда он попадает в свой номер, до встречи остается всего ничего. Быстрый душ, сменить одежду на чистую – и вот уже перед зеркалом стоит человек, который пусть и не спал эту ночь, однако все равно выглядит живым.
Зато не придется переживать о джетлаге: после сегодняшнего ужина Леон точно выключится на свои законные восемь часов, так что стоит лечь не позже одиннадцати.
До места встречи они добираются пешком. Мюнхен не особенно впечатляет: вылизанный, подчеркнуто исторический, он швыряет туристам в лицо свою историю, кичится и гордится ею. Вот тебе старый город, американская сволочь, вот девчонки в дирндлях и мальчишки в ледерхозе, наслаждайся своей аутентикой и не лезь в суть. А Леон ведь заметил суть, пока ехал в такси: разномастные многоэтажки, спальники с огромным личным пространством. Окультуренное чистилище для клерка среднего звена, огороженное велосипедными дорожками. Концентрированная Германия.
Невысокий и полноватый парень в округлых очках и с дурацкой стрижкой уже ждет их в кафе. Леон помогает Кэтрин сесть, потом опускается на стул сам и позволяет себе поближе разглядеть собеседника.
– Дирк Мюльбауэр, Леон Гамильтон, – кратко представляет их Кэтрин.
– Что, нуждаетесь в изобретателе? – нагло ухмыляется Дирк.
Он говорит с заметным акцентом, который выдает в нем немца. И фамилия, конечно, такая, что врагу не пожелаешь. Как парень собирается выживать в Нью-Йорке – тот еще вопрос.
– Подыскиваем, – опускает его с небес на землю Леон. – У нас открыта вакансия, и вы, насколько я понял, хотели бы ее занять.
– Могу. Сейчас я работаю в исследовательском департаменте концерна, так что… сами понимаете. Квалификации более чем достаточно.
Кэтрин по правую руку от Леона заметно напрягается.
– Вакансия, которая у нас открыта, подразумевает достаточно высокую квалификацию. Наш отдел продукта…
– Это место Тома Гибсона? – перебивает Дирк.
– Не совсем. Томас занимал позицию директора по продукту, это подразумевало не только работу над непосредственно продуктом компании, но и управление отделом. Сейчас у команды уже есть руководитель, так что мы ищем человека, который возьмет на себя именно функцию разработчика.
– Это не совсем то, что я слышал… Но если ваш «руководитель», – он делает кавычки пальцами, – не будет мне мешать, все получится.
– Возможно, вы не поняли, – сухо отвечает Леон. – Сегодня мы встретились обсудить вакансию и ваши навыки. Поэтому я попрошу вас все же рассказать о своем опыте.
– Собеседование, значит, – по-идиотски ухмыляется Дирк. – Ладно, слушайте.
Меньше всего сейчас Леону хочется брать на работу этого малолетнего уебана: каким бы гениальным ты ни был, нельзя себя так вести. Что будет, если они перевезут его в Нью-Йорк? Он же изведет Майю безобразными истериками.
Потом у него что-то не получится, и шум поднимется на весь этаж. Леон никогда не любил работать с людьми, которые самоуверенно считают себя поцелованными богом, будто их таланта уже достаточно, чтобы окружающие падали на колени в восхищении.
Уж он-то наверняка знает: любую любовь нужно сначала заслужить.
– Можете кратко описать три ваших изобретения? – обрывает Леон спич, в который даже не вникал.
– Не могу, – в отвращении морщится Дирк. – Можно ли кратко описать теорию расширения Фридмана?
– Можно. Модель нестационарной Вселенной, вещество которой имеет постоянную кривизну. В таком формате, пожалуйста.
– Я работаю с «зелеными» проектами. Изобрел инновационный цвет.
– Что в нем особенного?
– Поглощает девяносто девять процентов солнечных лучей.
– Допустим. Есть еще?
– Знаете, – Дирк откидывается назад в кресле, – вот сейчас меньше верю, что я вам подойду.
Удивительно, почему бы это? Леон-то бежит за контрактом, как гепард, да?
– Что-то не так? – спрашивает он.
– Вы работаете на мелком уровне. «Джей-Фан» – это, конечно, очень мило, но на таком продукте в будущее не уехать. Он отомрет, как только машины оснастят собственными интерактивными панелями. Со всем уважением к погибшему Тому Гибсону, ему недоставало глубины как изобретателю. Так что если вы ищете похожего на него – это не я.
Леон усилием воли останавливает себя и сжимает подлокотники кресла: он в чужой стране. В общественном месте. Ему нельзя просто избить этого урода, нужно вежливо, но жестко закончить разговор.
– Согласен, – рычит он, – вы не подходите. У нас в команде…
Ему на руку ложатся пальцы Кэтрин. Жест должен был стать успокаивающим, но ее лицо говорит о другом. Они ощущают ситуацию одинаково.
– Минуту, – тихо просит она Леона и поворачивается к Дирку.
Ее немецкий звучит жестко и хлестко, и глядя на то, как дергаются мышцы на лице у малолетнего уебана, смысл слов соответствует звукам. Он пытается ответить, но Кэтрин ему не позволяет. Она продолжает долгую агрессивную тираду, после чего поднимается и дает сигнал Леону сделать то же самое.
– И кстати, – заканчивает она на английском. – Иди на хуй, не ты изобрел этот цвет. Твое главное изобретение – есть козявки из носа.
Леон даже не пытается перехватывать инициативу: яростная Кэтрин выглядит настолько шикарно, что гадливое послевкусие разговора тут же выветривается. Оставив свою позицию генерального директора на пару минут, он покорным щенком выходит вслед за Кэтрин из кафе.
– Пройдемся квартал, – бросает она и подхватывает его под руку.
– Просто скажи, в твоей немецкой речи было хоть одно приличное слово? – в восхищении спрашивает Леон.
– Пара предлогов.
С каждым шагом становится легче. Они с Кэтрин словно проживают одну на двоих эмоцию, и теперь, когда ярость спадает, остается только легкая горечь. И не из-за Дирка – долбоеб просто пытался набить себе цену, это очевидно. А из-за того, что Тыковки больше нет. И второго не будет никогда.
– Прости, заставила тебя ехать в Мюнхен, – нарушает молчание Кэтрин. – Если бы знала…
– Перестань, как о таком догадаешься.
– Когда мы с Томом были у них в гостях, этот чертов Дирк вился вокруг него, как муха. Расспрашивал о работе в «Феллоу Хэнд». Восхищался, хвалил, мог чуть ли не по годам перечислить изобретения Тома. Вот я и подумала, что он будет счастлив и благодарен получить эту работу.
– Логичное предположение, – замечает Леон.
– Не пойму, какого хера сейчас произошло.
– Забей, Кейт. Парень хотел накидать на себя пуха. Когда не получилось просто налить нам мочи в уши, пошел ва-банк, решив взять на понт. Но тут тоже не вышло, и знаешь почему?
– Он выбрал не тех людей, чтобы обосрать Тома?
– И еще мы отличная команда.
– А ты… можешь чаще так говорить?
– Что мы отличная команда?
– Нет, до этого. Ты говорил настолько по-манчестерски… Как часто говорил Том.
– Да уж, сленг не забывается, – улыбается нахлынувшим воспоминаниям Леон. – Ладно, постараюсь. Ну так что, по мороженому?
Глава 44
Принцесса
Вечер пятницы – маленький катарсис каждой недели. Наверное, это плохой знак: стоит что-то изменить в своей жизни, если единственным избавлением от бесконечного ужаса становятся тихие выходные в уюте и комфорте. Зои не хочется ехать в бар, разговаривать с людьми, даже домой и то нет желания поворачивать.
Опасения подтвердились: Арчер снял ее с поста, чтобы она занялась его собственным публичным имиджем. Он даже вкратце описал проблему и непрозрачно намекнул на свои нелегальные дела, хотя в подробности вдаваться не стал. Впрочем, в этом не было необходимости: данных, которыми он с ней поделился, достаточно, чтобы связать его и с синдикатом, и с наркотрафиком.