Зайдя в свой кабинет, Зои отвешивает самой себе пару звонких пощечин. Хватит ныть и жаловаться. Хватит сожалеть о сделанном и питать иллюзии, что если бы она пережила первую панику, все закончилось бы иначе.
Ничего не изменить. Вместо бессмысленных страданий нужно просто переступить через этот этап своей жизни и двинуться дальше.
Половину дня она бездарно проводит в попытках собрать медиаплан на новый продукт: спотыкается на каждой строчке и возвращается мыслями ко вчерашнему вечеру. Он закрыл за Дюбуа дверь ногой. Подхватил Зои на руки. Он был настолько счастлив… Она такого ни разу не видела. Словно Леона подменили в Австрии.
А может, наоборот – он просто стал тем, кем раньше быть не получалось? Открылся ей, а она… Нет, даже если сейчас Зои бросит все, уйдет в офис «Феллоу Хэнд», встанет на колени в его кабинете и попросит вернуться к разговору, Леон ее не примет.
Он слишком горд для этого. Впрочем, она тоже.
Ровно в два ее мобильник начинает ритмично вибрировать, словно звонят… Но это сообщения, которые одновременно присылают ей Индия и Джорджина.
«Выйди из кабинета».
«В коридоре сюрприз».
«Быстрее, не тупи».
«Выходи».
«ВЫХОДИ СЕЙЧАС».
Зои резко поднимается, едва ли не бегом пересекая собственный кабинет, и сквозь стеклянную стену второго видит, как по коридору в сторону выхода с небольшой картонной коробкой идет Саманта Дюбуа.
Гордо, не оборачиваясь на изумленные взгляды, равномерно цокая своими острыми шпильками по плитке, будто компания больше ее недостойна. Зои только теперь осознает: Леон сказал чистую правду и Дюбуа пришла к нему, потому что проиграла в войне.
Пусть неизвестно, что происходило в закулисье, но одно понятно: Дюбуа не стала ждать, пока небо рухнет ей на голову, и взяла инициативу в свои руки.
Зои не выходит ее провожать. Она даже не задерживается среди зевак, торопясь вернуться к работе. Правда, надолго тишины не хватает: не проходит и десяти минут, как в кабинет грациозно вносит себя Джорджина.
– Поздравляю, – по-змеиному улыбается она. – Полагаю, мы можем похвалить друг друга.
– Что произошло?
– Никто не знает. Сегодня утром она прислала мне письмо с уведомлением об уходе.
– Даже не двухнедельное?
– Там было «вступает в силу незамедлительно». А знаешь, что самое интересное? Арчер написал мне принять его. Ни выходного интервью, ничего. Она просто собрала свои вещи и ушла.
– И кто тогда?..
– Если бы я знала, – морщится Джорджина. – Для меня это новая головная боль: найти человека на такую позицию, еще и побыстрее. Но, полагаю, у Арчера будет для тебя предложение.
Она все говорит и говорит, а Зои никак не может понять, что именно чувствует. Радость? Облегчение? Триумф? Хоть что-нибудь?
Когда Джорджина наконец уходит, можно свернуть все окна и тупо уставиться в стандартный фон рабочего стола. Дюбуа уволилась сама, расписавшись в собственном поражении, а счастья от этого не прибавилось. Даже больше: Зои почему-то горько и противно от происходящего, словно она натворила еще больше бед, чем было до нее.
Окей, Дюбуа ушла. Кто теперь займется маркетингом прямо посреди запуска нового продукта? И потом… Зачем они воевали в первую очередь?
Зои не может вспомнить, с чего это началось, и даже не может сейчас понять, за что боролась так яростно и на что тратила столько сил. Чтобы что? Чтобы теперь сидеть с абсолютной и всепожирающей черной дырой в душе?
На следующей неделе будет опубликована статья про Арчера, и после нее вот так же, с коробкой в руках, уйдет и сама Зои. Неизвестно даже, выживет ли офис, когда эта бомба разорвется.
Леон был прав. Боже, как же сильно он был прав в том, что их война вредит даже не им самим, а компании.
Безумно хочется позвонить ему и сказать именно это. Не проситься обратно, не пытаться повернуть время вспять, а просто сообщить, что он был прав. Как, впрочем, и всегда.
Глава 47
Леон
На узкой лесной дороге Леон сбрасывает скорость, чтобы не пропустить поворот. Кажется, будто штат Мэн вообще пустынное и нелюдимое место: деревья, деревья, между ними темнота. Жилые дома встречаются редко, и наткнуться здесь на случайного прохожего страшно: он вполне может оказаться заблудшим вендиго [11].
Лучшее место, чтобы спрятаться… или спрятать труп. Шерил явно выбирала его по принципу «меньше городских камер и лишних глаз». Леон рад, что она руководствовалась именно им, ведь теперь он может воспользоваться теми же преимуществами.
А вот и поворот. Старый «Додж», который он взял напрокат, слишком громко рычит, так что его стоит оставить в полумиле от дома – Леон не планирует бегать по лесам за этой тупой сукой. Конечно, теплая летняя погода как минимум не будет мешать подобному развлечению, но настроение не то.
В лесу он оставляет машину между двумя узнаваемыми пихтами и выходит наружу, потягиваясь: он проехал семь часов всего с одной остановкой, а на этом сиденье, созданном под плоские американские задницы, даже английская станет квадратной.
Поправив перчатки, Леон не задерживается дольше нужного: он сюда не отдыхать приехал. До понедельника, конечно, его не должны хватиться, но вернуться все равно стоит не позже утра. Он пробирается сквозь лес к небольшому домику, притаившемуся за плотным забором из деревьев.
Двухэтажный дом в старом стиле, должно быть, стоит здесь не меньше пятидесяти лет. Он совсем обычный, без изысков и попыток облагородить пространство, даже выкрашен в грустный серый цвет. Как бельмо на глазу посреди этого чудесного леса.
Его отвлекает необычный шум. Листва, ветер – это все понятно, но слева от дома из деревянного загончика доносятся звуки животных. Леон замирает, прислушиваясь: кажется, это свиньи.
Настроение поднимается за секунду: свинки! Лучший подарок, который Шерил могла сделать ему на Четвертое июля. В голове складывается финальная часть пазла: теперь даже не нужно никуда тащить труп. Просто разделать и бросить сюда: ее не найдут.
Подобравшись поближе, Леон еще раз проверяет стены: снаружи нет камер. Впрочем, меры безопасности никто не отменял: он закрывает лицо, натягивает на голову бейсболку и двигается внутрь.
Конечно, его не ждут. Судя по звукам телевизора из гостиной на первом этаже, Шерил деградирует на выцветшем диване, и сто пятьдесят косарей, которые ей передал ее мертвый друг, не принесли ни счастья, ни ванны с шампанским в Майами.
На крыльце под ногой предательски скрипит половица, и Леон невольно застывает: рано. Ему нужно появиться в последний момент, иначе догонялок не избежать. К счастью, шум от свиней на улице и телевизора внутри оказывается громче. Только заходить все равно стоит аккуратнее.
С заднего хода сначала открывается небольшая кухня. Раковина заставлена грязной посудой, рядом – нагромождения старых нечищеных сковородок и кастрюль. От одного вида подкатывает тошнота: увиденное настолько не похоже на Шерил, насколько вообще возможно. Неужели ошибся домом? Но фотоотчеты указывали именно на это место…
Не ошибся. Человек, сидящий с огромной пачкой чипсов перед старым телевизором, – определенно Шерил, вернее, ее блеклая копия. Каштановые волосы, всегда затянутые в тугой пучок, спутаны на затылке, лицо окончательно обвисло, и женщина, которой не было и сорока, превратилась в старуху.
– Привет, Шерил, – прислоняется к дверному косяку Леон, доставая из заднего кармана удавку. – Что-то ты не торопишься возвращаться из отпуска.
Она резко поворачивается, но не убегает, как он был уверен. Шерил роняет чипсы, пачка глухо падает на пол. Такой Леон никогда ее не видел: застиранная плюшевая пижама, растрепанная голова… И где же, интересно, все те деньги? Как можно было из безупречной женщины, которая гордилась этим, превратиться в нечто человекоподобное?
– Мистер Гамильтон… – почти беззвучно произносит она.
Голоса «Бумажного дома», доносящиеся из телевизора, она не перебивает, но Леон способен прочесть по губам.
– Ну что же ты, родная, – качает головой он. – Даже не попрощалась толком. А ведь мы с тобой столько лет рука об руку…
Леон отлепляется от косяка и делает несколько шагов вперед, в то время как Шерил не шевелится и, кажется, даже не дышит. Страх парализует ее. Что же, это удобно: все закончится быстро. Не нужно лишних движений, тем более исход предрешен. Кажется, она тоже понимает.
– Как же так, Шерил, Шерил, – ласково произносит Леон. – Ты продала меня всего за несколько тонн, но где они сейчас? Я надеялся найти тебя счастливой и хохочущей, танцующей сальсу на Кубе. Ты же умеешь танцевать сальсу?
Она медленно кивает, и в глазах появляется проблеск надежды. Правильно. Так и нужно, убивать человека, который готов к этому, совершенно неинтересно. Леон здесь не просто ради трупа, это было бы нерационально. Он хочет сам увидеть, как в предавших его глазах потухнет свет.
– Мистер Гамильтон, – глупо повторяет она, – я не хотела…
– А чего ты хотела? – уточняет Леон. – Почему так поступила?
– Просто у меня мама… Она заболела, а семейная страховка мне не положена, – оживляется Шерил, словно верит, что он все поймет, – и нужны были деньги, но вы отказали в повышении…
– Прости, – с улыбкой перебивает Леон. – На самом деле мне похуй почему.
Быстрым движением он набрасывает перекрещенную удавку через ее голову на шею и, разведя руки, начинает затягивать. Надежда в глазах Шерил сменяется паникой и осознанием того, что все на самом деле.
Он не галлюцинация и не ночной кошмар. Под гул голосов из телевизора Леон затягивает удавку сильнее, отмечая удобство именно этих перчаток – не скользит, но и не впивается. Вещь сделана добротно, с умом.
Шерил пытается сопротивляться, но что толку? Бьет его слабеющими руками, хрипит и из последних сил цепляется за жизнь, и пока она все еще способна слышать, Леон добавляет:
– Ты предала не просто меня, а память моего брата. Он хорошо к тебе относился, был вежлив, даже ни разу не бросил на тебя косой взгляд. Ты предала память лучшего человека в этом мире, и такое, поверь, н