Попов находился в отпуске, в Сочи, когда пришла телеграмма из ЦК ВКП(б), его просили срочно прибыть в Москву. «В парткоме Академии мне сказали, что ЦК ВКП(б) попросил подобрать нескольких товарищей для работы в парткомах авиационных заводов, и что мне надлежит такого-то числа быть в отделе руководящих органов Центрального комитета. В назначенное время я явился в отдел, со мной побеседовали и, поскольку на этом разговор закончился, я решил, что вопрос исчерпан. Однако спустя какое-то время последовал новый вызов, и мне сказали:
— Вы утверждены инструктором отдела партийных органов и должны приступить к работе.
На мои слова, что мне еще предстоит защитить дипломную работу, на что уйдет какое-то время, мне показали решение Секретариата ЦК.
— Читайте: с 25 июля 1938 года тов. Попова Г.М. утвердить инструктором отдела руководящих партийных органов.
В мои функции, как инструктора отдела, входили изучение и подбор кадров для тяжелой промышленности. Вызовы и беседы с кандидатами, подготовка необходимых материалов для их утверждения на заседаниях Секретариата, Оргбюро или Политбюро ЦК. В связи с тем, что началась проверка кадров НКВД (время Ежова как наркома уже подходило к концу), мне поручили дополнительно изучить кадры Особого отдела Красной Армии. Итоги проверки я доложил Молотову, который в то время был заведующим отделом руководящих партийных органов.
В октябре 1938 года были сняты с работы первый секретарь Московского горкома партии Угаров и второй секретарь МГК ВКП(б) Братановский, а также ряд других ответственных работников. В конце месяца я был приглашен в кабинет к Маленкову, где находились первый секретарь ЦК партии Украины Хрущев и еще один посетитель, который не был мне знаком. Оказалось, что это — первый секретарь Донецкого обкома партии Щербаков. Маленков попросил меня доложить об итогах проверки Особого отдела Красной Армии. Затем разговор пошел о моем переходе на работу в Московский комитет партии в качестве второго секретаря. Очевидно, вопрос уже был предрешен, и меня только поставили в известность о принятом решении.
2 ноября 1938 года состоялся Пленум МК и МГК ВКП(б). Председательствовал на Пленуме Хрущев, по его предложениям Щербаков был избран первым секретарем Московского областного и городского комитетов партии, а я — вторым секретарем горкома и членом областного комитета.
В то время к партийным работникам предъявлялись строгие требования. Несколько позже, присутствуя однажды у Сталина, я услышал от него рассуждения по этому поводу. Он считал, что не менее 6–7 лет у партийного работника уходит на то, чтобы его узнали и он сам установил необходимые контакты. Затем он должен поработать лет пятнадцать. Таким образом, общий период деятельности партийного работника он определял в 20–22 года. В общем, его расчет был правильным, и ускорить первый период было возможно лишь за счет более интенсивной работы.
Как второй секретарь горкома, Георгий Михайлович курировал промышленность. В те годы особой заботой было укрепление материальной базы оборонной промышленности, и прежде всего авиационной. Наиболее важным из вопросов являлась специализация авиационных заводов. С обсуждением проблем авиационной промышленности связана первая встреча со Сталиным в Кремле. До этого, хотя он уже несколько месяцев был секретарем горкома, они встречались лишь на больших заседаниях. Может быть, потому, что это была первая деловая встреча и беседа, Георгий Михайлович описал ее подробно.
«Однажды, — рассказывал Попов, — мне позвонил Щербаков. Было это в октябре 1940 года. Он попросил зайти к нему и, когда я вошел в его кабинет, сказал: «Нас вызывают к товарищу Сталину. Поедем в Кремль».
От горкома до Кремля на машине всего несколько минут. Через Спасские ворота мы проехали к зданию правительства, к специальному подъезду, называвшемуся в обиходе «на уголок». Разделись и поднялись на второй этаж. По длинному коридору, на всем протяжении которого стояли чекисты — охрана резиденции Сталина — прошли в приемную, где нас встретил его помощник Поскребышев. Он доложил о нас и попросил пройти в кабинет.
Сталин был один. Мы поздоровались. Сталин, не начиная разговора, ходил по кабинету, как мы поняли, он кого-то ждал. Им оказался тогдашний нарком авиационной промышленности Шахурин, и с его появлением сразу стало ясно, по какому поводу нас пригласили. Доклад наркома был посвящен причинам задержки с выпуском самолетов, что по его заявлению происходило в основном из-за задержки с производством авиамоторов. Магнето для них делались на Московском заводе автотракторного оборудования и, естественно, мне, как отвечавшему за работу промышленности, пришлось давать объяснения.
Я старался держаться спокойно, в полемику не вступал, но в ходе разговора, когда возникала необходимость, излагал свою точку зрения. Беседа продолжалась около трех часов. После завершения проблем авиационной промышленности разговор перешел на другие вопросы. Помню, что речь шла о развитии станкостроения, а потом, довольно подробно, о строительстве гидростанций.
Сталин принес карту, разложил ее на столе и стал показывать, где, на его взгляд, следовало бы построить гидростанции. При этом зашла речь о размерах станций и турбин. Сталин высказался в том плане, что при строительстве гидростанций не следует увлекаться их размерами. После войны он вернется к этой проблеме, и мы станем свидетелями того, как начнет воплощаться в жизнь изложенный им в тот день план».
В последующем Георгию Михайловичу довелось часто встречаться со Сталиным, выполнять его многочисленные поручения. В своих воспоминаниях он приводит другие эпизоды, характеризующие Сталина. Но для читателя интересны именно те первые впечатления, с которыми Попов возвращался из Кремля. «Какое впечатление произвел на меня Сталин? — размышлял он. — Передо мной был человек в возрасте 60 лет, удивительно уравновешенный, с глуховатым голосом, говоривший неторопливо и лаконично. Чувствовалось, что, если он ведет речь о том или ином вопросе, то он хорошо его продумал и у него есть уже определенное решение. И. В. Сталин показался мне человеком целеустремленным, не способным в силу своего характера отвлекаться на мелочи…»
Это было время, когда войну ждали, к ней усиленно готовились, и все же само начало ее оказалось неожиданным, по крайней мере потому, что произошло это значительно раньше, чем предполагали. Г.М. Попову о нагрянувшей беде просигналили настойчивые гудки автомобиля в 4 часа утра у его дачи в пригороде Москвы. У ворот стояла машина первого секретаря МГК и Московского обкома Щербакова. Александр Сергеевич сказал:
— Георгий, началась война. Полчаса назад немцы перешли нашу границу. Идут тяжелые бои…
Мы мчались в Москву по самому кратчайшему пути. В голове бились мысли: какие меры нужно принять в первую очередь, как избежать паники, какими силами организовать охрану важных объектов города и оборонных предприятий… Можайское шоссе… Арбат… Красная площадь… Вот и подъезд горкома партии. Я вбежал в свой кабинет.
Первые указания, которые поступили в эти предутренние часы от горкома партии в районы столицы, сводились к следующему: прекратить неограниченную продажу сахара, соли, спичек, мыла, хлеба; выдачу денег из сберегательных касс; срочно собрать секретарей райкомов, работников МК и МГК, Моссовета. Одновременно намечалась программа более широких действий. В памяти сохранились все пункты: мобилизация актива для разъяснения обстановки и программы действий; формирование частей народного ополчения; формирование истребительных батальонов и создание рот из коммунистов и лучших беспартийных; организация производства вооружения и боеприпасов для Красной Армии; организация производства армейского обмундирования; обеспечение продовольствием жителей Москвы и в этой связи введение карточной системы и поднятие сельскохозяйственного производства; эвакуация на Восток населения — женщин, детей, стариков; эвакуация заводов и фабрик; мобилизация населения на строительство оборонительных сооружений на дальних и ближних подступах к Москве; введение трудовой повинности; организация местной противовоздушной обороны; обеспечение Москвы топливом и электроэнергией; мобилизация всех видов транспорта; организация движения доноров; обеспечение политического подъема, мобилизация рабочих и служащих под лозунгом: «Все для фронта, все для победы!» Скажу откровенно: некоторые из этих пунктов кое-кому показались преждевременными, но очень скоро развитие событий подтвердило правоту нашей позиции. Надежды на скорый разгром врага нетрудно понять: слишком часто мы повторяли: «Красная Армия всех сильней».
Несколько лет назад, к 50-летию Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов, Мосгорархив выпустил богато иллюстрированный сборник мемуаров и документов «Москва военная». Из вступительной статьи составителей следовало, что цель этого труда — дать объективную картину жизни столицы в военные годы, осветить все подробности битвы за Москву, рассказать о тех, кто внес наибольший вклад в разгром гитлеровских полчищ. В связи с таким анонсом тем более странно, что среди очерков о московских руководителях военных лет не оказалось рассказа о М. Г. Попове, авторы сборника ограничились лишь упоминанием его фамилии в контексте ряда статей и в подписях к нескольким снимкам. Это как-то не укладывается в тезис об объективности повествования.
Роль Георгия Михайловича Попова в обороне Москвы, да и вообще в победе над врагом, безусловно, заслуживает самых высоких оценок. В хранящихся в архивах документах Ставки главного командования есть приказ, подписанный Тимошенко, Сталиным и Жуковым 29 июня 1941 года, через неделю после начала войны. Он касается формирования резервной армии, и текст этого приказа гласит: «Создать Военный Совет при Командующем резервной армии в составе генерал-лейтенанта т. Богданова, т. Попова и т. Круглова».
Создание резервных армий, как потом оценят историки, было очень правильным и важным шагом. «Хотя наш фронт и назывался резервным, — писал Попов, — но таковым он был лишь в самом начале. События развивались очень быстро, и из резервного уже вскоре он стал действующим, а затем преобразован в Западный фронт, командование которым принял Г.К. Жуков. Создание оборонительной линии протяженностью почти в 500 километров позволило почти три месяца сдерживать натиск врага.