Не могу не сказать, что пока фронтом командовал Жуков, дела шли удовлетворительно. Но в сентябре его направили в Ленинград, а командование фронтом принял Буденный. В то время Сталин еще верил, что старые, легендарные командиры покажут себя. Но Буденный не смог удержать фронт. Произошла трагедия — немцы стремительно приближались к столице. В начале октября Западный фронт снова принял Г.К. Жуков, срочно вызванный Сталиным из Ленинграда. Это были самые тяжелые недели в обороне столицы, ее судьба в полном смысле висела на волоске…»
К этому времени Георгий Михайлович решением Государственного Комитета Обороны был отозван с фронта. Ему было предложено сосредоточиться на работе московской промышленности, которая и раньше насчитывала немало оборонных предприятий, а сейчас вся была переведена на военные рельсы. Еще раньше, когда началась эвакуация заводов на восток, сразу была поставлена задача производить передислокацию таким образом, чтобы в Москве оставались мощности для обеспечения нужд фронта. Именно в это труднейшее время подтвердилась правильность той линии, которая во многом была ориентирована на развитие оборонной промышленности.
Только сегодня нам становятся известны многие подробности октября сорок первого. По трудно понятным причинам под грифом секретности оказались документы, связанные с обстановкой в столице в середине месяца. Большей нелепости, чем многие годы предлагала официальная пропаганда, трудно вообразить. Из рассказов тех, кому в те дни довелось быть в столице, известно о панике, охватившей часть москвичей, о беспорядках, к счастью, пресеченных быстро и решительно. Хотя об этом уже шла речь в очерке о В. П. Пронине, обратимся и к воспоминаниям Георгия Михайловича Попова. Это один из тех человеческих документов, которые рассказывают суровую правду, ничего не приукрашивая, называя вещи своими именами. Попов не скрывает, что в тот момент не всегда оказывались на высоте даже некоторые из тех людей, которые занимали высокие посты в партии и государстве. Впрочем, послушаем рассказ самого Попова.
«16 октября у меня зазвонил телефон, установленный для специальной связи, и, подняв трубку, я услышал голос Щербакова: — «Нас просит срочно подъехать Берия». Кабинет наркома НКВД находился в здании на площади Дзержинского. При нашем появлении Берия поднялся из-за стола и сказал:
— Немецкие танки в Одинцово…
В те годы это был пригород столицы, от него до центра Москвы пятнадцать — семнадцать километров. Утром я был там и никаких немецких танков не видел. Однако промолчал — возможно, у наркома более поздние сведения.
Берия, между тем, сказал нам, что ГКО считает необходимым приступить к минированию заводов, фабрик, мостов, дорог и других важнейших сооружений в городе. На это я ответил, что прежде нужно остановить работу предприятий, иначе мы можем поставить под угрозу жизни многих людей.
Очевидно, доводы мои показались им резонными, и они сказали, что нужно доложить товарищу Сталину. Вдвоем они отправились в Кремль, а меня попросили подождать их в кабинете Берия. Чтобы не терять время, я вызвал на Лубянку всех секретарей райкомов партии.
Вскоре появился Щербаков, он привез решение ГКО. В нем говорилось, что в связи с приближением немцев начать мероприятия по минированию, но, как я и предполагал, до его проведения прекратить работу предприятий. Мне и заместителю наркома генералу Серову было поручено собрать в НКВД находившихся в Москве руководителей ведомств и взять под свой контроль выполнение директивы Государственного Комитета Обороны.
Как и следовало предполагать, решение о прекращении работы заводов и фабрик повлекло за собой новые вопросы. Требовалось, например, обеспечить выдачу месячной заработной платы, организовать отправку людей к месту нового нахождения ранее эвакуированных предприятий, не допустить расхищения материальных ценностей… В этом смысле очень важным было решение ГКО, объявлявшее Москву на осадном положении. Сообщение об этом появилось в газетах 19 октября.
В течение недели я не покидал здания НКВД. Мы работали круглые сутки. Хотя сообщение о немецких танках в Одинцово и оказалось ошибочным, положение оставалось тревожным. Нужно было быть готовым к самому худшему. Только спустя семь дней я смог ненадолго заскочить в горком партии. Никогда не забуду эту картину.
…Я шел по пустынным коридорам мимо пустых кабинетов. Навстречу мне попалась только буфетчица, вся в слезах. Никого не оказалось и в приемной первого секретаря, но сам он находился в кабинете.
— Где же сотрудники, почему никого нет в горкоме? — спросил я.
— Всех отправили в Горький, надо спасать актив.
— А кто же будет защищать Москву? — невольно вырвалось у меня.
Мы стояли напротив друг друга, и в этот момент я понял, насколько мы разные люди. Не хочу говорить ничего о нем плохого — Александр Сергеевич немало сделал для нашего государства, был крупным партийным деятелем. Но трудно забыть растерянные, испуганные глаза и его слова «надо спасать актив». Так и не добившись внятного ответа, я решил действовать самостоятельно, поскольку понимал, что городской комитет должен быть на месте и активно действовать.
Я сказал Щербакову, что нужно немедленно вернуть работников горкома. Пройдя в свой кабинет, я связался с заместителем председателя Моссовета П.В. Майоровым и предложил ему немедленно отправить в Горький автобусы. На другой день кабинеты и коридоры горкома ожили. Теперь уж трудно вспомнить, все ли вернулись. Но дело не в этом: важно, что удалось быстро поправить ошибку. Это, тем более важно, что ситуация в Москве оставалась достаточно сложной.
В нашей исторической литературе немало написано о торжественном заседании в честь 24-й годовщины революции, о знаменитом параде на Красной площади, с которой в сорок первом войска уходили прямо на фронт. В воспоминаниях Г. М. Попова любопытна такая деталь: Сталин ясно понимал тот эффект, который произведет проведение военного парада, когда враг стоял у стен Москвы. «Закончив речь, Сталин подошел ко мне, — вспоминал Попов, — с силой положил руку на плечо и спросил: «Передают ли парад на весь мир?» Я ответил, что передают. Сталин сказал: «Проверьте еще раз». Я проверил и подтвердил, что передача идет, но что начало речи записано не очень хорошо. После парада (об этом мало известно) Сталин специально повторил свою речь для записи. Для меня, как партийного работника, это был предметный урок тому, как важно публичное выступление».
Большую часть войны, оставаясь вторым секретарем МГК ВКП(б), Георгий Михайлович выполнял поручения ГКО как уполномоченный этого органа. Вначале это было связано с Москвой, с ее предприятиями и конструкторскими бюро. Но потом он стал получать новые и новые поручения, связанные с общегосударственными задачами. Дело, конечно, было не в каком-то особом расположении к Попову, хотя находились люди, относившие его к числу «любимчиков» вождя, а в уверенности Сталина, что на Попова можно положиться. Сегодня много пишут о строгости и жестокости Сталина, все это соответствует фактам. Но в отличие от многих, кто подчеркивает эту сторону, Попов в своих воспоминаниях говорит, что нельзя не учитывать и всю сложность ситуации, в которой любая распущенность, безответственность, несвоевременное выполнение задания могли дорого обойтись.
В своих воспоминаниях Георгий Михайлович приводит эпизод, относящийся к началу 1942 года, когда его по предложению Сталина неожиданно назначили уполномоченным ГКО по подшипниковой промышленности. «В тот момент производство подшипников было узким местом, сдерживавшим развитие производства военной техники. Находившиеся ранее в Москве подшипниковые заводы были эвакуированы на Волгу: 1-й ГПЗ — в Куйбышев, 3-й ГПЗ — в Саратов. Особенно неважно шли дела на 3-м заводе.
Сталин подписал мандат и, вручая его мне, сказал:
— Вылетайте немедленно.
Надев шинель, он направился к выходу, но на полпути остановился и, повернувшись ко мне, добавил:
— Передайте секретарю обкома Власову, что если в ближайшие дни не будут приняты эффективные меры по улучшению работы завода, ЦК снимет его с работы.
Через несколько часов мы уже были в Саратове. Вместе со мной прилетели еще два крупных специалиста по организации подшипникового производства, в том числе бывший главный инженер ГПЗ-1, на чью помощь я рассчитывал. Причины отставания с выпуском подшипников удалось выяснить без особого труда: все шло от того, что на многих участках образовалась диспропорция по отношению к общему плану производства. Тут же совместно с работниками завода и представителями обкома наметили конкретный план, как поправить положение. Мне показалось, что Власов обижен, что какие-то приезжие из Москвы распоряжаются, не считаясь с тем, что он же заявил — обком сделает все.
Тогда я пригласил его к себе в гостиницу и, хотя поначалу не собирался этого делать, передал ему слова Сталина. От услышанного Власов так разволновался, что на лбу у него выступили капли пота. Он сказал, что все понял. После этого разговора мы попили с ним чаю и уже спокойно обсудили положение и какие шаги обком должен предпринять. В заключение скажу, что задание ГКО было выполнено».
Можно только поражаться, откуда брались силы у Попова, совмещавшего в одном лице столько обязанностей. До сих пор речь шла о конкретных поручениях Государственного Комитета Обороны, но его характеристика была бы неполной, если не упомянуть, что с его именем связано широкое внедрение поточного метода производства. Бывший сотрудник ЦИТа, он понимал все преимущества этого метода, и не случайно по его инициативе в октябре 1942 года созывается пленум городского комитета, на котором ставится и этот вопрос. Не будем скрывать: далеко не у всех его идея находила поддержку. Говорили:
— Идет война, до таких ли проблем сегодня?
— Именно потому, что идет война и нужно, где только возможно, переходить на передовые методы, — отвечал секретарь горкома.
Война продолжалась, когда на его плечи легли новые обязанности — в декабре 1944 года Георгия Михайловича Попова избирают председателем Московского Совета народных депутатов трудящихся. В постановлении ЦК ВКП(б) говорилось, что в то же время он остается секретарем горкома партии. Тогда никто не предполагал, что в том же декабре тяжело заболеет Александр Сергеевич Щербаков, и почти полгода Попову придется выполнять и его работу, а после кончины Щербакова в мае 1945 года, на объединенном пленуме его изберут первым секретарем МГК и МК ВКП(б), оставив за Поповым и пост председателя Моссовета. «Я попытался убедить, что следует рассмотреть другой вариант, но меня вызвал Мале