нков и сказал: «Так решило Политбюро, и прошу вас незамедлительно приступить к работе». В том же году, учитывая особое значение Москвы как столицы, где сосредоточены все правительственные учреждения, меня избрали секретарем ЦК ВКП(б).
Георгий Михайлович стал одновременно партийным руководителем — городской и областной партийных организаций и председателем Моссовета в непростое время, когда война уже завершалась и со всей остротой встали вопросы восстановления разрушенных врагом городов и сел, городского и областного хозяйства. Особенно пострадал городской транспорт, в годы войн он эксплуатировался на износ и представлял собой печальное зрелище. Нужно было срочно решать эту проблему, так как в таком крупном городе, как Москва, транспорт — это основа жизни. И тогда внимание было обращено на недостроенные перед войной линии метро: от Курского вокзала до Измайлова и от площади Революции до автозавода, носившего тогда имя И.В. Сталина.
Даже далеко не всем москвичам известно, что в труднейшие военные годы метростроевцы не прекращали работ по сооружению третьей линии московского метро, которая включала два радиуса и по общей протяженности составляла 12 километров. Для ускорения работ требовались тюбинги, горные машины, эскалаторы для станций. Были мобилизованы все ресурсы, включая и привлечение кадров строителей из Ленинграда, где перед войной также намечалось строить метрополитен. Но большую часть необходимых строителям машин и механизмов они получили с заводов Москвы и Московской области.
В истории, так нередко случается, остаются дела тех, кто был первым. Сколько статей в газетах и журналах было посвящено началу сооружения метро, имена героев Метростроя перед войной у всех были на слуху, о них написаны книги и созданы кинофильмы. А в полном смысле героический труд метростроевцев в годы войны и послевоенную пору до сих пор как бы остается в тени, хотя вне всякого сомнения они совершали подвиг, достойный высокой оценки и благодарности. Эти размышления имеют прямое отношение к запискам Г.М. Попова, потому что он один из первых московских руководителей, посчитавший своим долгом сказать добрые слова о делах метростроевцев в годы войны.
В своих воспоминаниях Георгий Михайлович замечает, что сам факт строительства метро в годы войны не остался незамеченным международной прессой. Зарубежная пресса писала, что, поскольку эти работы не останавливались даже в период самых жестоких боев, можно заключить, что большевики уверены в своей силе и не сомневаются в том, что разобьют врага. Таков был политический резонанс, и по своему воздействию он в известной мере сравним с парадом на Красной площади в ноябре сорок первого.
Однако, хотя столица и пострадала в годы войны, особенно от бомбежек вражеской авиации в первые месяцы, нанесенный ей ущерб был несопоставим с тем состоянием, в котором оказалась после изгнания врага Московская область. Практически полному разрушению подверглись 27 районов области, от большинства городов остались немногие кварталы. Задачи восстановления определялись в очень сжатые сроки: нужно было, с учетом того, что восстановительные работы шли по всей территории, где оставила свои тяжелые следы война, в кратчайший срок достигнуть довоенного уровня производства во всех основных отраслях и создать условия для удовлетворения потребностей людей, которые, пока шла война, мирились со многими нехватками, но закономерно рассчитывали на перемены с наступлением мирного времени. Так что в смысле нагрузки, писал Попов, мало что изменилось: его рабочий день по-прежнему часто заканчивался под утро, а через несколько часов он уже снова был на своем рабочем месте в горкоме или на каком-нибудь предприятии или стройке столицы.
В течение пяти послевоенных лет Георгий Михайлович нес свою тяжелую ношу, отдавая все силы и энергию сначала восстановлению городского и областного хозяйства, а затем их быстрому развитию. Нынешние москвичи воспринимают облик города, как давным-давно сложившийся и видят перемены лишь в новостройках последнего десятилетия. Отдавая должное сегодняшним городским властям, тем не менее нужно сказать о тех людях, благодаря стараниям которых начала преображаться столица. Георгий Михайлович не носил кожаной кепки, ставшей неотъемлемым штрихом в образе будущего градоначальника, но его популярность у строителей, да и вообще в городе и области, была не меньшей. Для него, как московского руководителя, не было таких дел, которые он считал бы не столь важными, касалось ли это освоения новой продукции или строительства комплекса зданий Московского университета на Ленинских горах, которые он, как многие старожилы города, называл Воробьевыми. Со строительством комплекса МГУ связан один из эпизодов с характерным для Попова решением.
Вопрос о месте размещения нового комплекса зданий Московского университета был решен лишь принципиально, но где именно на Ленинских горах его поставить, оговорено не было. «Меня в тот момент, когда обсуждались уже конкретные предложения, в Москве не было, и, вернувшись, я узнал, что по предложению А. А. Жданова, решено строить там, где сейчас находится смотровая площадка. Решение было принято волевым путем, без учета дальнейших перспектив развития университета, и опасности оползней в этом районе.
Пришлось идти к Сталину — только он мог отменить решение Жданова. Иосиф Виссарионович согласился с моим предложением отнести место расположения МГУ на 700 метров от обрыва. Но спросил:
— Это не дальше, чем стоит здание Коминтерна?
Речь шла о здании, которое позже занял ВЦСПС, а в ту пору там была ленинская школа Коминтерна. Я ответил, что не дальше.
— Тогда целесообразно отодвинуть, скажите, что со мной согласовано.
Воодушевленный удачным ходом разговора, я предложил создать группу из ведущих архитекторов, чтобы построить действительно впечатляющий комплекс. Сталин одобрил и это предложение. Думаю, это тот случай, когда проявленная настойчивость пошла на пользу. Сейчас, спустя годы и годы, я могу сказать, что в том разговоре я имел за спиной сильную поддержку, по сути дела, я говорил от имени группы зодчих, которые попросили меня отстоять их позицию, которая не нашла понимания у Жданова.
Вспоминая о послевоенных стройках, хотел бы сказать, что многие из них замышлялись еще перед войной. Что же касается «высоток», то помимо других целей, Сталин считал, что их сооружением мы увековечим нашу победу в Великой Отечественной войне, а также продемонстрируем, что страна успешно восстанавливает народное хозяйство и набирает темпы. Он всегда учитывал политическую сторону хозяйственных решений, в чем людям нашего поколения, многократно приходилось убеждаться».
Отношения между Сталиным и Поповым еще не получили беспристрастной оценки историков. Конечно, Георгий Михайлович в силу своего положения не мог не знать о допускавшихся Сталиным нарушениях законности, об интригах в его окружении и многом другом, что попозже обобщенно назовут «последствиями культа личности». Но, очевидно, либо руководствовался правилом древних: «о мертвых или только хорошее, или ничего», либо не мог уподобиться тем, кто, пролив над гробом вождя слезу, тут же принялся его развенчивать. Во всяком случае в своих воспоминаниях он только несколько раз возвращался к мысли, что деятельность Сталина должна быть рассмотрена и оценена объективно, поскольку это была незаурядная личность.
Проще представляется вопрос, почему Сталин был расположен к Попову. С одной стороны, он ценил в нем решительность и твердость, умение держать слово, с другой — Попов, всегда бывший в гуще народа, знавший настроения в коллективах, не боявшийся прямо высказывать свою точку зрения и отстаивать ее, был для Сталина одним из тех немногих людей в его окружении, через мнение которых он мог проверить правильность своих суждений. В этом, в частности, убеждает история, рассказанная самим Георгием Михайловичем.
Это только кажется, что сегодня много любителей переложить финансовые трудности государства на рядовых граждан. Подобных инициаторов хватало и в прошлом, особенно сразу после войны, когда ощущался дефицит средств. «Однажды вечером мне позвонили в Моссовет (я находился в эти часы в Исполкоме) и попросили приехать в Кремль, — вспоминал Попов. — В кабинете у Сталина находились все члены Политбюро и, судя по их виду, разговор был горячий. Сталин сходу задал мне вопрос:
— Как вы относитесь к тому, чтобы повысить квартирную плату по всему государству?
— Отрицательно, — не задумываясь, ответил я.
— Почему?
Я ответил, что такая мера — повышение квартплаты, а ее, как я понял, предлагалось повысить в два-три раза, конечно, избавит от дотаций коммунальному хозяйству, но больно ударит по трудящимся, чья зарплата и так невысока. Напомню, это было в 1948 году, когда последствия войны еще ощущались.
Молотов (это было его предложение) стал говорить, что в некоторых капиталистических странах квартплата составляет 30–40 процентов от зарплаты, тогда как у нас — до 10 процентов. Я возразил ему, что у нас имеются другие расходы у трудящихся в виде налогов и взносов в общественные организации, потом только недавно повышены тарифы на транспорт и электроэнергию…
Сталин сказал, что не знал, что уже повышены тарифы, и обратился к председателю ВЦСПС В.В. Кузнецову — что он думает по этому поводу? Кузнецов поддержал мою позицию. Возникли две точки зрения. Какую поддержать?
Сталин несколько минут ходил по кабинету. Потом, остановившись около меня, спросил:
— Сколько вам нужно времени, чтобы представить в Политбюро ЦК доклад по этому вопросу?
Я назвал три месяца. Сталин согласился на такой срок, подобная отсрочка никого не ущемляла, хотя в то же время означала отложить вопрос в долгий ящик. Поэтому я не торопился с предоставлением доклада, тем более, что никаких напоминаний не последовало. Убежден, что Сталин, поразмыслив и все сопоставив, пришел к выводу, что такая мера оказалась бы слишком болезненной для населения страны».
Годы, связанные с пребыванием Г.М. Попова на высоких должностях в Москве, настолько богаты событиями, что рассказ о них можно продолжать и продолжать. Именно в бытность Георгия Михайловича председателем Моссовета столица торжественно отметила свое 800-летие. Столица на глазах становилась современным городом, в котором памятники старины гармонировали с новостройками. У Георгия Михайловича были огромные планы, он много времени проводил с архитекторами, обсуждая, какой должна быть Москва — столица могущественного государства, чей авторитет в мировой политике в послевоенные годы неизмеримо вырос.