Из-под приборной панели торчал комок проводов (притом что в рабочем состоянии был только один провод), сами же приборы были покрыты таким слоем пыли, что читать их показания было решительно невозможно. На обивке продавленной крыши красовались пришпиленные фотографии этой самой машины на знаменитых раскопках в Европе и на Ближнем Востоке. По заверениям профессора, его драндулет прожил жизнь куда более замечательную, нежели любой человек из числа всех тех, кого он знал. Однажды он увяз в песках Египта, да так, что его пришлось вытягивать верблюдами. Следом за тем, уже на иракской границе, в Восточной Турции, в него угодили две пули, а вдобавок на крышу ему рухнула статуя полтонны весом, которую профессор Петерсон похитил у грабителей, которые, в свою очередь, украли ее у одного международного торговца оружием. Впрочем, впоследствии выяснилось, что это всего лишь байка.
А в Бискупине[29], в заснеженной Польше, старичок «Рено», скатившись с насыпи, едва не задавил польского археолога, женщину, которую спасло лишь ее археологическое рвение – вернее, глубина сделанного ею же раскопа. В Нигерии его угнали, но тем же вечером бросили: угонщики вовремя обнаружили, что на заднем его сиденье расположился четырнадцатидюймовый гигантский бабуиновый паук.
Профессор, сев в машину, удерживал ногу на педали тормоза, пока Генри убирал из-под колес кирпичи, которые удерживали машину от падения со скалы.
В машине не хватало нескольких оконных стекол, а прозрачный люк в крыше проржавел насквозь еще в 1986 году в Африке – в сезон дождей.
В багажнике профессор устроил уютное гнездышко из одеял и гамаков – но не для того, чтобы спать, а чтобы в целости и сохранности перевозить археологические находки. Профессор гордился разложенными на заднем сиденье многообразными артефактами, точно подросток своими сексуальными достижениями.
Они молча катили вниз по горному склону. Затем выехали на железный мост – и тут профессора словно прорвало: он начал трещать без умолку. Но Генри слышал только рокот двигателя и временами странное постукивание под днищем, когда профессор придавливал тормозную педаль.
Только на первом светофоре при въезде в город Генри наконец мог разобрать то, что говорил профессор.
– А знаешь, однажды мою машину заполонили пчелиные волки[30].
Генри ответил, что не знает, восприняв это как шутку. На светофоре загорелся зеленый.
На следующем красном профессора вдруг снова стало слышно.
– …с выводком. Выводком!
Едва на светофоре переменился свет, профессор рванул поперек шестиполосного движения, чем привел в бешенство других водителей, и резко вырулил на боковую улицу. Водил он и впрямь рисково, что применительно к Афинам означало – вполне себе нормально. Несмотря на свои восемьдесят, он перенял у греков привычку не слишком обращать внимания на красный свет – и прибавлял газу, стараясь обогнать медленно ползущий впереди автомобиль по встречной полосе, даже когда замечал, что прямо на них несется другая машина.
Когда профессорский «Рено» свернул на другую боковую улицу, поуже, из-за припаркованной у бордюра машины на проезжую часть ступил человек. «Рено» задел его крылом – довольно крепко, и в следующее мгновение Генри заметил краем глаза, как он растянулся на тротуаре.
Профессор тут же дал по тормозам. Генри распахнул дверцу и кинулся назад – к неподвижно распластанному на земле человеку. На нем был мятый желтовато-коричневый костюм; пиджак с одной стороны, под рукой, рваный. Генри опустился на колени и принялся делать то, чему его учили на курсах первой помощи. Человек был жив и дышал, хотя лежал как будто без сознания. Один глаз у него был подбит, на лице виднелись швы.
– Боже мой, вы только поглядите! – возопил профессор. – Что я наделал! Боже мой, боже мой!
– Не знаю, насколько серьезно он пострадал, – скажу, когда он очнется и я поговорю с ним… может, придется везти его в больницу.
– Боже мой, – причитал профессор, – глазам своим не верю!
– Вижу, лицо у него побитое.
Тут лежавший на земле человек открыл глаза. Он глубоко вздохнул и взглянул исподлобья на двух склонившихся над ним мужчин.
– Что со мной? – вопросил он.
Профессора Петерсона и Генри передернуло от исходившего от него анисово-укропно-изюмного перегара, характерного для узо.
Профессор подтолкнул локтем Генри и чуть слышно проговорил:
– Он же пьян в стельку.
И уже громко прибавил:
– Да вот, случилась неприятность.
– Вы говорите по-английски? – обратился к незнакомцу Генри.
– Я сбил вас машиной, – прервал его профессор. – Вы оказались на проезжей части, помните? – Профессор наклонился ниже. – Мне очень-очень жаль, дружище.
Незнакомец попытался сесть.
– Нет-нет, я сам виноват, – запротестовал он. – Это все из-за выпивки.
– Вы пьяны? – спросил Генри.
Незнакомец, похоже, его не расслышал.
– Вам больно? – допытывался Генри.
– Вроде как не очень, – со странной улыбкой ответил незнакомец.
Генри и профессор Петерсон помогли ему подняться. Он представился как Джордж. Брюки у него тоже порвались – прореха была в крови.
– Простите, Джордж, мы вас чуть не угробили, – извинился Генри, – но скажите, откуда у вас на лице все эти кровоподтеки и швы?
– А, вся эта красота? – нечаянно обронил Джордж. – Обычное недоразумение.
– Вы были в больнице? – спросил профессор.
Джордж покачал головой.
– Пустяки, человеческое тело способно вынести и кое-что похлеще.
– Ладно, Джордж, я профессор Петерсон, провожу археологические раскопки здесь, в Афинах, и снимаю угол при университете, понятно? Давайте-ка поедем прямо ко мне. Там Генри – у него, кстати, имеется диплом об окончании курсов первой медицинской помощи – вас как следует осмотрит и решит, нужно ли отправить вас на рентген.
– Раз, по-вашему, меня и правда нужно осмотреть, – сказал Генри, – что ж, поехали.
Генри помог Джорджу забраться на заднее сиденье «Рено».
– Здесь у вас грязновато, – пробормотал Джордж.
– Может, тебе сесть за руль, Генри? – предложил профессор.
– Откуда у вас тут такая грязища? – снова проговорил Джордж.
– Разве вы ничего не слыхали о гигантских бабуино-вых пауках? – удивился профессор.
– Ничего, если честно, – отозвался Джордж.
Генри наблюдал за ним в зеркало – но не со спокойной уверенностью или облегчением, а со странным сочувствием, словно догадавшись, что за этими синяками и дрожащими губами скрывается забытый всеми мальчишка.
Глава двадцать третья
Кабинет профессора Петерсона являл собой самое небезопасное место во всем университетском городке. Книги, сложенные в стопки высотой футов десять, опасно торчали в разные стороны. И на самой высокой стопке, снаружи, аккурат посередине, висела табличка:
«Пожалуйста, ступайте ОЧЕНЬ осторожно, иначе я могу нечаянно свалиться прямо вам на голову».
В кабинете стояло три дубовых стола с длиннодуговыми настольными лампами, которые профессор оставлял включенными, даже когда уходил. Основной рабочий стол был завален самоклеящимися листочками бумаги – каждый был испещрен важными пометками и наблюдениями к размышлению. Там же, в кабинете, висела огромная карта, утыканная кнопками и исписанная авторучкой. В пепельнице громоздилась горка трубочной золы, а в помещении витал аромат познания, замешанный на запахе старой бумаги, пыли, кофе и табака.
– Всегда мечтал о таком жилище, – признался Джордж, следуя за Генри меж книжных стопок к видавшему виды дивану.
– Как музей, а, Джордж?
– Самый что ни на есть настоящий, – проговорил Джордж.
– Не обращайте внимания на обивку, – сказал Генри, когда они подошли к дивану. – Когда-то это ложе принадлежало одной польской княжне, с которой у профессора, по его словам, был роман.
– А как к нему попало ее кресло?
– Кто его знает, – ответил Генри. – Даже представить себе не могу профессора Петерсона в обществе женщины, если только она не мумия.
– Здорово, что вы так много времени проводите вместе, – сказал Джордж.
– Ну мы вместе работаем.
– Так даже лучше. А каково с ним было в детстве?
– В детстве?
– А мать к вам приезжает?
– Моя мать?
– Я имею в виду – на раскопки, – горячо пояснил Джордж.
– Нет, – в полном смущении ответил Генри. – Моя мать никогда не приезжала и не работала со мной.
– Значит, вы работаете на пару с отцом.
Генри рассмеялся.
– Джордж, профессор Петерсон мне не отец.
– Правда?
– Ну в некотором смысле… он мне как второй отец.
– Это чувствуется, – заметил Джордж, оглядывая комнату. – У вас не найдется чего-нибудь выпить?
Генри воззрился на него с легкой насмешкой.
– Ну, может, после того как я вас осмотрю… Кажется у профессора где-то тут осталось немного односолодового виски.
Джордж расположился на стареньком диване.
– Если хотите, чтобы я осмотрел ваши коленки, вам лучше снять брюки.
Джордж покорно начал раздеваться.
– И рубашку сниму, – сказал Джордж. – Спина у меня, чувствую, тоже в ссадинах.
– Хорошо.
– Кровь из носа уже не идет?
– Да вроде нет.
Джордж разделся до трусов в тонкую полоску, оставшись в черных туфлях, черных же носках на подвязках. Генри раскрыл маленькую железную коробочку с красным крестом на крышке и достал оттуда салфетки, марлю, тампоны и дезинфицирующее средство. Затем осторожно ощупал ногу Джорджа – в том месте, где у него была ссадина.
– Как ни странно, имеется только припухлость, и то весьма незначительная, – сказал Генри. – Так что, рентген, думаю, не понадобится, если, конечно, вы не скрываете травму посерьезней.
– Травму посерьезней?
Генри пристально взглянул на него.
– Джордж, у вас что-нибудь серьезно болит?
Джордж задумался.
– Вроде нет.