Глава двадцать шестая
Наступило утро – как другая жизнь.
Тронутые недвижным ярким светом, занавески будто застыли.
От давешних ее раздумий не осталось и следа: их словно смыло потоками сна.
Она проснулась в охваченной огнем комнате – в проблесках утра. Генри лежал на животе, руки его покоились на простыне.
Потом его глаза открылись.
Он посмотрел на нее – но не улыбнулся.
– Ты здесь, – проговорил он.
– Я?
– Я ждал.
Ребекка положила ладонь ему на лоб.
– Ты все еще видишь сон?
Генри быстро сел.
– Что тебе снилось? – спросила она.
– Не помню, – ответил он.
– Что-нибудь плохое?
– Не помню. Забыл.
– Если плохое, расскажешь?
– Да, само собой.
– Во сне мы переживаем странные чувства, – сказала Ребекка, отворачиваясь. – Интересно, будем ли мы чувствовать то же самое, когда умрем.
Было еще очень рано – спешить было некуда.
Они сели на «Веспу» около девяти и вскоре влились в транспортный поток – он нес их мимо громад жилых и заводских застроек, под облезлыми мостами, мимо кладбищ ржавых автомобилей, недосягаемых фруктовых садов, лепящихся к каменистым выступам. Наконец, дорога вынесла их на открытый жаркий простор, где были только песок и опаленные зноем деревья.
Ребекка уткнулась головой в спину Генри. Она чувствовала дрожь мотора, передававшуюся через его тело. Она чувствовала смертельную усталость. Ее неумолимо клонило в сон.
На ней была та же одежда, что и в тот день, когда она рисовала мужчину с обнаженной грудью. Она представила себе, как он и сейчас у себя на кухне кипятит полотенца. Как больничный фургон забирает чистое и выгружает грязное. Надо будет непременно нарисовать и ее. Дымящуюся кастрюлю. Вот только как изобразить пар, думала она. Ребекка вспомнила Эдварда Хоппера[37] – как он, стараясь держать кисточку под нужным углом, выводил плавный изгиб оконного стекла на «Полуночниках»[38]. Как из кофемашины струится пар. В тот день, когда он писал эту картину, шел дождь. И он, как доподлинно известно, пил кофе. Его жена Джо тем временем спала в соседней комнате, высвободив одну ногу из-под одеяла. И его кисть двигалась в такт ее дыханию.
Когда они прибыли на раскоп, «Рено» там не было. Генри поставил мопед. Они сняли каски и отнесли их в палатку.
Внутри было прохладно и темно. Артефакты лежали в ящичках, будто погруженные в глубокий сон.
Генри накачал Ребекке стакан воды из пластмассовой бочки. А потом – себе.
– Прости за прошлую ночь, – сказал Генри.
– Многое прояснилось.
Генри осторожно поставил стакан и признался, что почувствовал невероятную близость к ней – такую, какой у него еще никогда ни с кем не было.
– Возьми меня, – прошептала Ребекка.
Он взял ее и уложил на длинную скамью.
Он не остановился, даже когда они услышали, как к палатке, глухо урча, подкатил «Рено».
– Генри, я что-то слышу.
– Не волнуйся, им еще надо будет подложить кирпичи под колеса.
За стеной палатки, в мире, в некотором смысле отстраненном от их близости, Ребекка услышала, как хлопнула дверца машины, – потом послышались два отдаленных голоса.
Один принадлежал профессору, другой, менее отчетливый и уверенный, – кому-то помоложе.
Они быстро оделись, и Ребекка снова прислушалась к голосам снаружи. Генри неспешно поцеловал ее в губы.
– Спасибо за вчерашний рассказ о детстве, – сказал он. – А теперь пошли встречать гения, которого мы чуть не угробили.
Глава двадцать седьмая
Ребекка откинула полог палатки – в глаза ей ударило солнце. Увидев ее, Джордж замер на месте. Вздыбив ногами клубы пыли.
– Ребекка?
Быстро моргая, она направилась к Джорджу, но не дойдя нескольких футов, остановилась.
– Что с тобой?
Следом за тем из палатки вышел Генри.
– Вот, Джордж, – сказал он, – это моя подруга.
Профессор покачал головой.
– Может, я стал стар и никак не возьму в толк… только Джордж, похоже, знаком с Ребеккой… а стало быть, теперь мы все знакомы друг с дружкой.
Генри открыл рот от удивления.
– Когда же вы успели познакомиться?
Джордж просто смотрел перед собой в полном изумлении.
– Что ж… – вступила в разговор Ребекка. – Мы вроде как были друзьями, когда я только перебралась в Афины.
– Почему же ты мне никогда о нем не рассказывала? – с напускным укором спросил Генри.
– Рассказывала, – возразила Ребекка. – Он и есть тот самый американец.
– Господи! – с усмешкой проговорил Генри. – Так ты имела в виду Джорджа?
Джордж обвел взглядом окружавшие его лица, не совсем понимая, что все это значит. Прошло какое-то время, и Джордж начал смутно догадываться, что благодаря случайному стечению обстоятельств два главных героя его новой жизни, два самых дорогих ему человека вот-вот вычеркнут его из своей жизни во избежание всякой двусмысленности. Он почувствовал обжигающий холод одиночества. Вспомнил нью-хэмпширское кладбище – и ему вдруг захотелось туда, где все просто и спокойно. В освещенный преломленным солнечным светом фруктовый сад. У бесконечного моря под ногами, обдающего пеной имена мертвых.
Джордж, слабо улыбаясь, пошел следом за профессором в палатку, но Генри догнал его и схватил за руку.
– Я понятия не имел, что у нее уже есть друг, – сказал Джордж. – Она ничего мне не говорила.
Генри молча смотрел на него.
– После поговорим.
– Ладно, – согласился Джордж.
– Не хочу, чтобы пострадала наша дружба, – признался Генри.
Комок злости у Джорджа в горле исчез, как не бывало.
– Я немного расстроился, вот и все, – сказал Джордж. – Мне очень…
– Понимаю, – отозвался Генри. – Там поглядим и во всем разберемся.
Профессор все утро только и делал, что делился своими замечаниями по поводу столь удивительного стечения обстоятельств, благодаря которому выяснилось, что Джордж с Ребеккой были знакомы друг с другом.
Затем, после обеда, он переключился на различные совпадения, случавшиеся в жизни уже с ним, и вспомнил несколько особенно запутанных событий, произошедших в Синайской пустыне в 1974 году, – они до сих пор так и остались загадочными и все продолжали мучить его.
Джордж из вежливости рассмеялся.
Ребекка провела оставшуюся часть утра в яме вместе с Генри, наблюдая, как он, исполнившись терпения и надежды, соскребает грязь со своих находок. А потом она пошла в палатку проведать Джорджа.
– Привет! – сказала она.
– Привет! – пробурчал Джордж, не отрываясь от словаря.
– Ты в порядке?
– Не совсем, – ответил Джордж. – Ну теперь хотя бы ясно, за что ты его полюбила. – Тут он поднял глаза на Ребекку. – На твоем месте я бы тоже расстался с собой ради него.
– О, Джордж, я вовсе не собираюсь расставаться с тобой.
– Знаю, – вздохнул Джордж, – хоть мы и спали с тобой, да только никогда не были вместе.
Ребекке хотелось прикоснуться к его руке, но она очень испугалась – как он на это отреагирует.
– А вот бросить пить я пока не готов, – закючил он.
Недолго постояв с ним в нерешительности, она вышла из палатки.
Весь остаток дня Джордж изучал разные черепки и таблички. Ему частенько приходилось справляться в своих книжках – он держал их раскрытыми, заложив нужные страницы очищенными камешками. Профессор разносил каждые полчаса чашки с горячим чаем и диетическое печенье и между делом, заглядывая Джорджу через плечо, просматривал сделанные им переводы.
После чая профессор Петерсон поблагодарил Джорджа за скрупулезный подход к работе. А потом, ровно в три, он раздал каждому по небольшой порции вина – и они оторвались от работы. Джордж осушил свою порцию одним глотком. Профессор плеснул ему еще, сказав: «Ну все, Джордж, с тебя довольно!»
Ребекка с Генри переглянулись.
За стенами палатки небо мало-помалу темнело.
– Давненько не видывал я таких туч, – заметил профессор, приподняв полог палатки и выглянув наружу. – Будет знатная буря.
– Если пойдет дождь, яма завтра, пожалуй, превратится в болото? – предположила Ребекка.
– А может, и нет, – возразил профессор Петерсон. – На солнце все просыхает довольно быстро. И все же по различным соображениям я бы туда не полез… зато по тем же соображениям, положа руку на сердце, у меня есть все основания отправить вас троих на острова – проветриться.
– На острова – проветриться? – удивился Генри.
– А как же лотки? – спросил Джордж. – Тут же непочатый край работы.
– Эти артефакты, Джордж, пролежали здесь примерно двадцать семь веков. Так что лишний день погоды не сделает. Впрочем, по логике вещей, то, что важно для вас, не может не иметь значения и для меня.
– Вы действительно даете нам выходной? – спросил Генри.
– Ну да. И даже готов его вам оплатить – всем троим.
– И мне? – изумилась Ребекка.
Профессор кивнул.
– Тут есть какой-то подвох, верно? – сказал Генри.
– Никакого подвоха, – подмигнув, возразил профессор. – Мне нужно на денек уехать из Афин, а вы меж тем получше познакомитесь друг с дружкой, потом вернетесь и с новыми силами продолжите искать остальные кости той лидийки.
К тому времени, когда они закончили разговор, над палаткой сгустились тучи.
Афины уже не походили на скопище ярких огней – от них осталось одно лишь жалкое воспоминание.
Они взялись укреплять пологи палатки, когда на нее с глухим стуком упали первые капли дождя.
– Все в «Рено»! – крикнул профессор. – Уносим ноги!
– Я поеду на мопеде, а вы возьмете их обоих к себе, – предложил Генри.
– Да брось ты его, послезавтра я тебя сюда довезу – иначе по такой погоде пропадешь.
Они вчетвером втиснулись в «Рено-16» и открыли пару зонтов, которые лежали у профессора Петерсона на заднем сиденье, чтобы сквозь прохудившийся люк в крыше им на голову ничего не падало, – ни дождь, ни снег, ни вулканический пепел.