Затем у нее с ноги срывается босоножка – ее начинает кружить в водовороте и безвозвратно уносит прочь. Ты помнишь, где видел эту босоножку. Помнишь обе ее босоножки – 37-го размера, лежавшие утром у постели.
Проснувшись, ты увидел, как какие-то женщины в парандже копошатся в поисках снеди в своей поклаже, помещавшейся на багажной полке у них над головой.
Где-то скулил младенец.
Почему же она не повернула назад и не поплыла к тебе?
В сотнях милях отсюда, в Греции, было утро. Деревья ломились от апельсинов даже зимой. Ты представил себе вереницы машин на светофорах. Такси на гавных проспектах вокруг площади Омония[59]. Старушки в черном, посиживающие на церковной паперти в жестких башмаках, повернутых в одну сторону. Ты представил себе и свою старую квартирку. Письменный стол со столешницей, в которой отражались пролетавшие за окном птицы.
Площадь под твоим балконом. Афины на рассвете – дышащая прохладой синева.
Медленно гаснущие звезды.
На рассвете город пламенеет. Каменные статуи ярко розовеют, оживая на несколько мгновений, а затем снова блекнут – бледнеют, забывая о мновенной вспышке жизненной страсти.
Из самолета ты вышел последним. В аэровокзале нашел место, где можно выпить кофе. Женщины за соседним столиком листали журнал и над чем-то смеялись.
Ты написал на салфетке имя Ребекки и отложил ее в сторону.
Несмотря на две лишние чашки кофе по-арабски, угнетающее действие успокоительного все никак не прекращалось. Тебе надо было снова в самолет. Ты доплелся до ближайшей билетной стойки и попросил билет на ближайший рейс. В сонном оцепенении ты увидел, как служащий хлопнул об стол твоим паспортом.
– Идите прямо к выходу 205, – сказал он. – Вылет ради вас задерживают.
Ты схватил документы, даже не взглянув на них, прошел контроль безопасности и поднялся на борт. Едва пристегнувшись ремнем безопасности, ты снова провалился в сон.
Через несколько часов ты облетал вокруг Афин, сам того не ведая.
Глава сорок вторая
Битый час ты преспокойно проторчал в аэропорту, ни о чем не догадываясь.
Ты даже ничуть не насторожился, потому что не знал, где находишься, пока не оказался в помещении аэровокзала.
Но здесь все было по-другому. Это был другой аэропорт – такого ты еще не видел.
Ты подумал – может, послать факс Джорджу, но он наверняка захочет встретить тебя. А ты должен был сам разобраться во всем.
Тебя годами носило по свету – и вот наконец ты вернулся туда, откуда начались твои странствия, только теперь ты чувствовал себя куда более одиноким, чем прежде.
Багажник такси закрывался неплотно.
Дороги, что вели в Афины, были не те, какими они тебе запомнились. Кругом громоздились магазины с огромными витринами, глядящими на автостраду, и рекламные щиты в ярких огнях, призывающие сделать остановку в каком-нибудь уютном местечке, чтобы спокойно перекурить и выпить кофе.
Новый аэропорт весь так и сверкал.
Немного робея, ты спросил таксиста, куда тебя занесло. Тот глянул в зеркальце заднего вида.
– В Афины, – безразлично бросил он в ответ. – В Грецию.
Ты попросил, чтобы он отвез тебя в какую-нибудь приличную гостиницу.
– Приличную? – переспросил он.
– Приличную.
– Самую приличную? – Он разговаривал с тобой, поглядывая на тебя в свое зеркальце.
– Просто приличную.
– Схвачено, – сказал он. – Просто приличную.
– Спасибо.
– Только не в самую приличную… потому что в самой приличной управляющим работает дядюшка жены моего брата.
Проскочив несколько тоннелей и контрольный пост, таксист спросил, где ты вырос. С минуту ты колебался.
– В Афинах.
– Здесь?
– Да.
– И ваши родители греки?
Тут тебя осенило: ведь ты археолог и, больше того, знаешь все про кости, мертвецов, погребальные обряды и традиции. Ты человек образованный, доктор наук. Учился в университете. И однажды повстречал девушку.
– У меня здесь была любимая девушка.
Таксист перестроился на другую полосу.
– Девушка – здесь, в Афинах?
– Да, девушка – здесь, в Афинах.
– И поэтому у вас такой тревожный вид? – сказал таксист и рассмеялся.
– Тревожный вид – у меня?
Таксист мгновение-другое наблюдал за тобой в свое зеркальце.
– И такой худосочный, – прибавил он, выковыряв что-то из-зубов.
Проехав молча километров пятнадцать, он заговорил снова. И спросил, какой у нее адрес. Ты покачал головой.
– А фамилия?
И вдруг ты понял: несмотря на новый аэропорт, контрольные посты, магазины и гладкие дороги, ты снова в Афинах. Вернулся туда, где началась и закончилась твоя жизнь.
– Когда вспомните, – гнул свое таксист, – скажите, у меня есть друг, уж он-то поможет вам ее разыскать.
Тебе хочется, чтобы он прикусил язык.
– Она была гречанка?
– Француженка.
– Ну, – проговорил таксист, – тогда дело дрянь.
Ты ничего не узнавал, пока не оказался в самом городе. Пока не миновал гостиницу «Афины-Хилтон», со стеклянной скульптурой бегуна, затем площадь Синтагма, «Отель Гранд Бретань»; тебя захлестнули воспоминания, хотя они вроде бы не были связаны со всем, что тебя окружало. Город казался каким-то чужим – как будто он тебя забыл.
Когда вы подъехали к гостинице, таксист попросил тебя расплатиться по счетчику, а еще возместить пошлину, которую он заплатил на контрольном посту. Ты ничего не понял. Решил, что он водит тебя за нос. И спросил, сколько ты ему должен на самом деле. Тут подошел менеджер, глянул на счетчик, отсчитал пошлину из своих денег и осведомился, угодно ли тебе, чтобы он включил эту сумму в твой счет за проживание.
Они оба воззрились на тебя с изумлением. Новые Афины застали тебя врасплох.
Ты отсчитал таксисту еще пятьдесят процентов «на чай».
– Узнаю старые добрые Афины, – сказал ты на ломаном греческом.
И таксист с менеджером дружно усмехнулись.
– Будь она гречанка, я бы вам помог, – сказал таксист, снова садясь за руль.
Менеджер подхватил твой тяжелый портфель и открыл тебе дверь.
На стойке регистрации стояла корзиночка с зелеными яблоками. Ты попросил номер, и регистраторша набрала что-то на компьютере.
– Вы надолго прибыли в Афины? – спросила она.
У нее были накладные ногти – они щелкали всякий раз, когда она к чему-то прикасалась.
– Не знаю.
– На неделю?
– Может, на несколько часов.
– На несколько часов? Мы сдаем номера минимум на две ночи, – пояснила она.
– Годится.
– Вам приходилось бывать в Афинах раньше?
– Не помню.
Регистраторша прыснула.
– Не помните?
– Я имею в виду – здесь все так изменилось.
– Ну да, конечно, – согласилась она.
– А может, это я стал другой.
– Номер совсем небольшой, – сказала она, – зато с дивным балконом, если не боитесь высоты.
Глава сорок третья
Когда ты проснулся, шел дождь.
Ты услышал смех в коридоре, потом скрежет сервировочной тележки. Кому-то в номер доставили обед.
Ты открыл балконные двери. В доме напротив ты увидел двух девиц – они курили и о чем-то болтали. На веревке сохло белое нижнее белье.
Ты налил себе горячую ванну. Вода оказалась слишком горячая – ты снова оделся и пошел искать кофемашину. Так нигде и не обнаружив ее, ты спустился в вестибюль.
В лифте вместе с тобой ехал мужчина с ребенком. У обоих с собой было по полотенцу. Ты посмотрел на ребенка, потом на кнопки лифта. Интересно, думал ты, какая боль острее – от того, что уже случилось, или от того, что уже никогда не случится. Ты сел за столик – светловолосый крепыш бармен подал тебе эспрессо. Он кивнул тебе, но не поклонился. Ты проследил за ним взглядом до барменской стойки – зайдя за нее, он нацепил очки и тут же постарел.
Ты молча поглядывал в окно. Чуть погодя к тебе вернулся бармен – с пирожным. На нем были те же очки. С минуту он постоял рядом.
Ты не мог взять в толк, с какой стати он угостил тебя пирожным, но тебе все равно было приятно.
Был воскресный вечер, и воскресенье ощущалось во всем.
А ведь пару лет назад неподалеку отсюда ты хотел свести счеты с жизнью.
Когда ты вернулся к себе в номер, ванна уже остыла, а горячей воды больше не было. Ты разделся и нагишом юркнул в постель. Интересно, что сейчас поделывает Джордж, думал ты. Он жил с какой-то девушкой – итальянкой. И боялся сообщать тебе подробности, потому как беспокоился – вдруг это тебя огорчит.
Ведь покидая Афины два года назад, ты отрешился от всего нового.
Ты не помнил, как уснул.
Потом настал другой день.
Ты проснулся и сел за стол.
Столешница у него была покрыта стеклом.
В его зеркальном отражении ты увидел Генри Блисса.
У стола было семь выдвижных ящиков, и все пустые. Тебе под дверь подсунули приглашение на послеобеденный чай. Ты глянул на балконные двери – и разглядел в стекле смутное отражение изможденного, исхудавшего человека в старенькой пижаме, одиноко сидящего за столом.
Было похоже, что снова собирался дождь.
Ваш малыш был бы сейчас старше твоего братишки.
На фоне неба за твоим окном виднелись смазанное пятно птичьей стайки, редкие кустики на каком-то далеком балконе и беспорядочная череда телевизионных спутниковых тарелок, простирающаяся вдаль, насколько хватал глаз.
Ты подошел к портфелю и достал пишущую машинку. Водрузил ее на стол и заправил в нее чистый гостиничный бланк. А то Джордж будет волноваться.
В номере ощущался едва уловимый цветочный аромат. Как будто ромашковый. Прежде ты всегда держал ромашку в шкафу над кухонной плитой. Иногда ты бросал немного ромашки в кастрюлю и заливал кипятком.
Ребекка обычно пила ромашковый чай, сидя за столом. А ты глядел на нее и радовался, потому что знал – она останется у тебя на ночь.
У тебя в портфеле лежали кое-какие записи. Глядеть на них было неприятно, но они освобождали тебя от того, в чем ты не мог себе признаться.