Наверху размещается зал с тремя высокими бронзовыми статуями. За долгие века они успели позеленеть – однако ж детали просматриваются на них до сих пор. Кажды бог простирает руку вперед. Ты садишься и долго глядишь на них.
И все никак не можешь взять в толк – руки у них дающие или берущие.
После того как давешним вечером тебя вырвало в ванной гостиничного номера, ты рыдал несколько часов кряду, лежа на полу, – а потом вдруг очнулся в другом городе. За ночь декорации, в которых ты играл свою маленькую трагедию, сменились на новые.
В следующем зале помещался фриз[61] – при виде него у тебя захватывает дух.
Взору твоему открывается запечатленная в мраморе часть твоей жизни.
На ложе покоится юная дева – мертвая. На нее глядят двое мужчин и ребенок. Над девой возвышается Асклепий, греческий бог врачевания, – его руки лежат на ее шее и спине. Он оживляет ее через спину. А двое мужчин с ребенком наблюдают.
Мать Асклепия умерла, когда он еще пребывал в ее чреве. Однако же его отец, зажав зубами нож, ринулся в пламя погребального костра, пожиравшего его жену. Он вспорол ей живот и достал из чрева своего нерожденного сына.
Повзрослев, мальчик понял, что обладает способностью врачевать. С годами его целительный дар становился все крепче – и вот однажды ему оказалось по силам воскерешать мертвых. За это Зевс поразил его молнией.
Ты вспоминаешь своего собственного отца. Представляешь себе набухшее чрево своей матери, всколыхнувшиеся воды, выносящие тебя из одного мира в другой.
Кажется, тебе нет смысла рисовать в воображении, каким мог бы быть твой брат: ведь он умер еще ребенком.
Мысли у тебя в голове мало-помалу упорядочиваются.
И ты понимаешь, что уже стал взрослым. Что юность прошла. Ее сменило знание, и тебе нужно научиться его хранить. А еще тебе нужно научиться смиряться с тем, что смерть – самая утонченная форма красоты и самая трудная для восприятия.
С этой минуты ты всегда будешь сознавать, что делаешь. И любое предчувствие будущего: радость или печаль, смятение или сожаление – отныне будет исполнено для тебя ощущением завершенности, омраченным тенями, которые в юности ты даже не замечал. Разнообразие чувств обретеет глубину восприятия. Ты станешь ценить самые ничтожные мелочи – и будешь ходить с самодовольно-радостным ощущением собственной обреченности.
Ты выходишь из музей и со своей рыбой в пакете неспешно бредешь по улице. Мимо машин, припаркованных бампер к бамперу. Мимо мясной лавки и парикмахерской. Мимо женщин, покуривающих в креслах.
Папаша несет на плечах сынишку. Во рту у папаши торчит сигарета, а мальчуган смеется. Он цепко держится за отцовские волосы. Они проходят мимо, как маленький локомотив.
И тут ты вспоминаешь своих родителей.
Вспоминаешь, как они, сидя в креслах, смотрят телевизор. Ты так давно с ними не виделся.
Ты посылал им открытки, изредка звонил – из Токио, Лондона или Бейрута. Они думают – ты не вылезаешь из командировок.
Ты неизменно сообщаешь им, что с тобой все в порядке.
И они неизменно сообщают своим друзьям, что с тобой все в порядке. «Он по горло завяз в своей Греции – все дела, дела», – оправдывается твой отец.
В конце улицы виднеется желтая телефонная будка.
А телефон синий, как море. Ты заходишь в будку.
Наклейка на телефонной трубке гласит:
Πρέπει να είστε η αλλαγή που επιθυμείτε να δείτε στον κόσμο
Ты так и не узнаешь, что она означает.
Ты решаешься позвонить. Ты обессилен, но предчувствие новой жизни окрыляет тебя. Ты чувствуешь, что тебе под силу вынести или принять все что угодно, а если твои надежды и помыслы не оправдаются, тебя это нисколько не огорчит и не удивит – и ты непремнно пойдешь дальше.
Ты набираешь номер оператора. Затем – телефонный номер родителей в Англии. Оператор просит тебя подождать. Он звонит.
В трубке снова слышится его голос.
После недолгой заминки связь налаживается – за счет абонента.
Глава сорок восьмая
ПАПА: Это 7501478?
ГЕНРИ: Привет, Па!
ПАПА: Генри?
ГЕНРИ: Алло!
Молчание.
ПАПА: Как ты там, сынок? Мы не разговаривали целую вечность.
ГЕНРИ: Знаю.
Папа, кричит вдаль: «Это Генри, дорогая».
ПАПА: У тебя все в порядке?
Молчание.
ГЕНРИ: Не то чтобы очень.
Молчание.
ПАПА: Ну что ж, думаю, все образуется.
Молчание.
ПАПА: Генри?
ПАПА (говорит вдаль): «Выключи телик на минутку, дорогая».
ГЕНРИ: Рад тебя слышать. Мама там рядом?
ПАПА: Рядом, рядом. Что там у тебя? Все в порядке? ГЕНРИ: С ней все хорошо?
ПАПА: Она смотрит «Истэндеров»[62]. Ты-то сам как? Вот она передает тебе привет.
Молчание.
ПАПА: Как там раскопки?
Молчание.
ПАПА: Генри?
ГЕНРИ: Я сейчас не работаю.
ПАПА (с подозрением): Решил отдохнуть?
ГЕНРИ: Да, отдыхал вот.
Молчание.
ПАПА (встревоженно): Эх ты!
Молчание.
ПАПА: Мы уже месяца два не получали от тебя вестей – мать начала беспокоиться. Последний раз ты звонил из Болгарии – с раскопок?
Молчание.
ПАПА: Генри? Ты в порядке?
ГЕНРИ: Нет, если честно.
ПАПА (озабоченно): Что случилось?
Молчание.
ПАПА: Генри?
ГЕНРИ: Умер один человек, самый мой любимый.
Молчание.
ПАПА (тихим, испуганным глосом): Что?
Молчание.
ПАПА: Кто?
ГЕНРИ: Ты ее не знаешь.
ПАПА: Твоя тамошняя знакомая?
ГЕНРИ: Да, француженка.
ПАПА: И она умерла?
ГЕНРИ: Да.
ПАПА: И как же она умерла?
Молчание.
ПАПА: Внезапно?
ГЕНРИ: Ее раздавило насмерть.
Папа шепотом пересказывает все маме.
Мама вздыхает и хватает трубку.
ПАПА (на заднем фоне): Гарриетта!
МАМА: Генри?
ГЕНРИ: Мама?
Молчание.
ГЕНРИ: Как там «Истэндеры»?
МАМА: Идут себе помаленьку. А кто умер-то?
ГЕНРИ: Подруга. Во время землетрясения.
Молчание.
МАМА: Два года назад?
ГЕНРИ: Около того.
МАМА: А почему ты говоришь об этом только сейчас?
Молчание.
ГЕНРИ: Сам не знаю.
МАМА: А больше ничего не случилось?
ГЕНРИ: Разве этого мало?
ПАПА (на заднем фоне): Раньше он ни о чем таком не рассказывал.
МАМА: Раньше ты ни о чем таком нам не рассказывал. ГЕНРИ: Знаю.
МАМА: А надо было рассказать, Мы же твои родители.
Молчание.
ПАПА (снова в трудку телефона): Генри, почему же ты раньше ничего не сказал?
ГЕНРИ: Не знаю.
ПАПА: А мы-то думали, ты работаешь там с профессором себе в удовольствие.
ГЕНРИ: Так оно и было. По крайней мере, мне казалось.
ПАПА: А он что сказал об этом?
ГЕНРИ: Я с ним еще не виделся.
ПАПА: Что ты имеешь в виду?
Молчание.
ПАПА (крайне озабоченно): Генри, и он тоже умер?
ГЕНРИ: Кажется, нет.
ПАПА: Кажется? Генри, что происходит?
ГЕНРИ: Да жив он – просто я с ним давно не виделся.
ПАПА: Ты где?
ГЕНРИ: В телефонной будке, в Пирее.
МАМА (на заднем фоне): Где он сейчас?
ПАПА (на заднем фоне): Где-то в телефонной будке.
МАМА (на заднем фоне): И что он там делает?
ПАПА: А что ты там делаешь? Ты где?
ГЕНРИ: Пришел в музей. Я в Афинах.
ПАПА: А кто присматривает за раскопками?
ГЕНРИ: Я на время отлучился оттуда.
ПАПА: Почему?
ГЕНРИ: Я путешествовал.
ПАПА: Ну да, мы слыхали краем уха – командировки.
Молчание.
ГЕНРИ: А теперь вот не знаю, как жить дальше, но худшее уже позади.
ПАПА: Мы давненько не виделись, сынок.
МАМА (на заднем фоне): Давненько.
ПАПА: Давненько, Генри.
ГЕНРИ: Знаю.
ПАПА: У тебя есть деньги?
ГЕНРИ: Нет.
ПАПА: А живешь ты все там же, на квартире?
ГЕНРИ: Нет.
ПАПА: А где?
ГЕНРИ: В гостинице.
МАМА (на заднем фоне): А что с квартирой?
ГЕНРИ: Теперь там живут другие люди.
ПАПА: Генри, что с тобой происходит на самом деле? ГЕНРИ: После смерти Ребекки я скитаюсь.
ПАПА (на заднем фоне): У него умерла какая-то девица – зовут Ребеккой.
МАМА (на заднем фоне): Его подружка?
ПАПА (на заднем фоне): Гарриетта, а я почем знаю? ПАПА: Так ты там работаешь?
ГЕНРИ: Нет, пока только думаю.
ПАПА: О чем?
ГЕНРИ: О Ребекке. И о братишке.
Молчание.
ПАПА: Генри!
ГЕНРИ: Я думал о них все время.
Молчание.
ГЕНРИ: Папа?
Молчание.
ГЕНРИ: Теперь я чувствую себя хорошо.
ПАПА: Оно и видно.
Маме, на заднем фоне, хочется знать, о чем речь.
Папа говорит, что потом все расскажет.
ПАПА: Сколько тебе еще нужно времени, чтобы привести себя в норму?
ГЕНРИ: Минут пятнадцать.
ПАПА: Пятнадцать дней?
ГЕНРИ: Да.
ПАПА: Опиши нам в письме все подробно за пару дней до того, как надумаешь приехать, – мы встретим тебя в аэропорту.
Молчание.
ПАПА: Звони в любое время, сынок.
ГЕНРИ: Спасибо.
ПАПА: Мы с матерью и не ведали, что у тебя кто-то умер.
Трубку снова хватает мама.
ПАПА (на заднем фоне): Гарриетта!
МАМА: Кто эта Ребекка? Ты никогда про нее не рассказывал.
ГЕНРИ: Она моя знакомая.
МАМА: Девушка?
Молчание.
ГЕНРИ: Да.
МАМА: Подруга?
Молчание.
ГЕНРИ: Меня малость потрепало.
МАМА: А мы так по тебе соскучились!
ГЕНРИ: Правда?
МАМА: Ты ведь жил своей жизнью. И мы не хотели тебе мешать.
ГЕНРИ: У меня такое чувство, что я совсем запутался.