МАМА (на заднем фоне – папе): Кажется, он там сбился с толку.
Трубку берет папа.
ПАПА: Приезжай домой, сынок.
ГЕНРИ: Спасибо.
ПАПА: Перезвони нам из гостиницы – расскажешь во всех подробностях.
Молчание.
ПАПА: Мы понятия не имели, что у тебя умерла подруга и ты бросил работу. Приезжай домой, хоть ненадолго. А не хочешь работать, у тебя есть бабушкино наследство – на первое время тебе хватит.
Глава сорок девятая
Рядом с телефонной будкой стоит мотороллер «Ямаха» с драным сиденьем. В соседнем здании кто-то орудует сверлом. Мимо со свистом проносятся автобусы. На светофоре зажигается зеленый – старики слишком долго плетутся на первой передаче. Служащие единым потоком выкатываются из банка – и тут же рассыпаются в разные стороны.
Девчушка укладывает себе волосы пластмассовым фиолетовым феном. У железной стенки ларька гниют давно заброшенные листы клееной фанеры. Тротуар весь серый от пыли. Дорожное ограждение местами сдвинуто машинами. В магазине напротив женщина вывешивает табличку. На ней написано: «МЕГАБАЗАР».
Другая девчушка с пластмассовым феном. Мужчина в тапочках – стоит, курит и читает газету. На мотороллере проезжает девчонка. На футболке у нее написано: «Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, НО…» Вдалеке виднеется лысая, опаленная солнцем гора.
Еще одна девчушка с пластмассовым феном.
Мужчины в стареньких поло перебирают пальцами четки. Мужчины толпятся и вокруг тебя. Им нечего делать – просто хочется почесать языком. Проходит время. Они успевают набраться впечатлений, чтобы чуть погодя обсудить их за столом на кухне при свете ламп.
Когда-то и тебе было одиноко.
Стоя на пересечении улиц Леофорос Ирун Политекне-айоу и Харилау Трикупи, ты понимаешь: чтобы обороть одиночество, тебе нужно обороть свой страх. Когда-то ты боялся отчужденности – теперь же тебя страшит прошлое.
Когда Афины находились под турецким владычеством, Пирей являл собой безлюдную пустошь – кусок пыльной земли на окраине города, где тут и там громоздились развалины. Даже название его было позабыто. Но мало-помалу он возродился из пепла и заполнился людьми, машинами, кораблями, велосипедами; шумными рынками – рыбными и мясными; жесткими лимонами с иссушенными зелеными листьями; стариками с газетами и низенькими столиками с пластмассовыми фенами и загребущими ручонками.
Глава пятидесятая
Теперь совершенно ясно, как отныне будет складываться твоя жизнь. В сущности, она должна стать настолько предсказуемой, что может показаться, будто ты видишь ее из-за угла какой-нибудь афинской улицы.
Ты представляешь себе, как бросаешь пакет с рыбой где-нибудь у телефонной будки – и отправляешься домой в Англию.
Там ты будешь перебирать артефакты из своего детства и потом решишь, как будешь жить дальше.
У тебя такое чувство, будто все это уже происходит.
Месяцы молчаливого отчаяния…
Потом ты будешь писать заявления в управления музеями, чтобы тебя взяли куда-нибудь на работу.
Придется подыскать квартиру.
Папа грузит твои вещи в «Лендровер».
Мама набивает багажник консервами из буфета, притом что некоторые банки просрочены.
Папа набирает мелочь для паркомата. Прохожие видят битком набитую машину, которую предстоит разгрузить. Тебе придется снова привыкать к большому городу – привыкать к направленным на тебя тысячам глаз.
Потом обед вместе с родителями в пустой квартире: на столе – готовые блюда из ближайшей закусочной, торгующей навынос. Запах свежей краски.
Отец, как всегда, преисполнен оптимизма. В углу, как украшение, стоит удочка.
Первое время работать ты будешь ровно и обзаведешься друзьями.
Вечерами будешь чаще всего сидеть дома и смотреть телевизор. А в теплые денечки будешь ходить с товарищами по работе в пивнушку и наблюдать за сидящими на бокалах осами.
На работе тебя будут считать робким молодым человеком лет тридцати.
Кто-нибудь воспылает к тебе тайной страстью.
Никто не узнает, что на самом деле ты старик, пропащий человек с глубокой, неутолимой печалью на сердце. И если кто-нибудь будет подходить к тебе и плакаться – у него, мол, дед или бабка, или тетка больны раком, а двоюродный брат на днях разбился утром на машине, ты, конечно, будешь принимать нарочито участливый вид.
Со временем ты встретишь в Лондоне девушку по имени Хлоя или Эмма – может, в пабе, а может, возле уборной в книжном магазине «Фойлз» на Чаринг-Кросс-Роуд. Она сама представится. Чуть старше тебя. Побоку робость. Ты найдешь о чем поговорить. Она любит книги – училась в Кембридже, правда, очень давно. Одинокая. Она почувствует глубину твоей души, даже не зная тебя. Будет уже поздновато – а вы даже не заметите. Ты предложишь ей пойти прогуляться. Она остановится в «Маркс энд Спенсер» – перекусить. Ты будешь смотреть, как она берет с полок всякую всячину и складывает все в корзинку. И ты будешь носить корзинку следом за ней. Она спросит – ты ел, и ты скажешь – нет. Ты будешь любить ее до обеда и после. Это будет первой же ночью в череде многих таких же. Матерям захочется узнать все и сразу. В домах надо будет навести лоск. Тебя позовут в компанию ее друзей, остроумных и милых, – они подвыпьют и начнут перемывать тебе косточки.
Довольно скоро, на следуйщий день после Рождества, ты придешь в гости к ее родителям. Ты будешь смеяться над шутками ее отца и разглядывать ее детские фотографии, а родители будут то и дело вздыхать; все происходит очень быстро. Ее младший братец будет покуривать травку у себя в комнате – и даст затянуться пару раз тебе. Он скажет, что ты классный малый, и потом спросит, как тебе Лондон, – а может, даже признается, что он «голубой», хотя на самом деле это окажутся всего лишь его юношеские домыслы.
Она поцелует родителей на прощание, а ты, задержавшись в дверях, скромно помашешь им рукой. Потом в машине она передаст тебе всякие приятности, которые сказал про тебя ее отец. И вы оба рассмеетесь.
Для нее это роман – у тебя такое уже было.
Лет через пять у вас родится первенец – девочка. Она сразу же станет вашей любимицей. Она будет хихикать, откликаясь таким образом на яркие цвета, жесты и прочие штучки, вроде падающего со стола хлеба. Немного погодя она голышом будет бегать от тебя, отказываясь одеваться. Она станет плакать, когда ты будешь забирать ее из школы, а еще – когда будешь отвозить ее в школу. Она будет звать тебя по ночам, не зная зачем. Тебя ожидает повышение по службе, а затем тебе предстоит курировать большую выставку, о которой будут писать все газеты. На страницах светской хроники ты будешь узнавать и про кое-кого из друзей Хлои или Эммы… Ты будешь тщательно выбирать рожденственские подарки для Хлои или Эммы в лондонском «Либерти»[63].
А еще тебя ждут романтические выходные в живописной провинции или один длинный выходной в Нью-Йорке.
Спустя годы ты заведешь интрижку с девицей много моложе тебя – но мимолетное увлечение только упрочит твою привязанность к Хлое или Эмме: тогда ты поймешь, что ближе друга у тебя не будет.
Джордж снова запьет – и умрет от какой-то болезни, вызванной пьянством, не то на Мальте, не то на Корсике. И ты об этом даже не узнаешь. Кваритиру его обчистит сын домовладелицы, а книги его вместе с рукописями отправятся на помойку.
Затем однажды, во время долгой поездки в машине, твоя дочурка, ставшая уже подростком, спросит, наклонившись к тебе с заднего сиденья, помнишь ли ты свою первую любовь.
Хлоя или Эмма возьмет тебя за руку и сожмет ее в сильнейшем порыве ревности – но так ничего и не узнает.
Глава пятьдесят первая
Через несколько часов после того, как ты возвращаешься к себе в гостиницу из музея в Пирее, тебя снова желает видеть полиция. Администраторша звонит тебе и просит спуститься.
Когда двери лифта открываются, полиции уже и след простыл.
Администраторша протягивает тебе тетрадку – большинство страниц из нее выдрано.
– Что это?
– Не знаю, – отвечает администраторша и передает тебе на словах все, что ей сказала полиция. Соседка, позвонившая им позже, смекнула, что видела тебя раньше – как ты заходил к той девице, которая жила там раньше. Может, ты искал ту самую тетрадку, которую она нашла там же.
– А как она догадалась?
– Ума не приложу, – сказала администраторша.
Ты раскрываешь тетрадку в лифте. Видишь надпись. На французском. Похоже, сделана детской рукой.
Ты наполняешь ванну и берешь тетрадку с собой.
Стоя голышом между ванной с прозрачной водой и зеркалом, ты угадываешь почерк. Присаживаешься на край ванны. Определенно, это ее рука – точно.
Тетрадка пахнет деревом. Все страницы в пыли.
Никаких дат – только отдельные записи: коротенькие, неразборчивые заметки на трех страницах.
Читаешь ты медленно. Некоторые слова не разбираешь. Нужен французский словарь.
После ванны ты заправляешь лист бумаги в пишущую машинку и перепечатываешь отдельные фрагменты, которые можешь прочесть. Смотришь на часы – они бесшумно показывают: 4:16.
Все, что, как тебе казалось, ты знал о Ребекке, перечеркивалось этими страницами – несколькими фразами из дневника.
Тебе кажется, что обрывочные записи на языке, который ты едва понимаешь, вводят тебя в заблуждение.
Правда выглядит простой и жестокой: она не доверяла тебе настолько, чтобы открыть тайну, сокрытую на этих страницах. И теперь твои воспоминания о ней, подобно портрету ребенка, неподвластному ни времени, ни смерти, вдруг разом состарились перед твоим внутренним взором и стали рушиться.
Воспоминания, которыми ты жил и которые берег, – все фальшь.
А твое несказанное счастье, решающий миг торжества, равно как и твоя жестокая, безутешная скорбь, были плодом не более чем забавной интриги – несерьезного греческого романа.
Глава пятьдесят вторая
Наверняка это дневник Ребекки: ведь ты узнаешь ее почерк, и там упоминается Линьер-Бутон, название ее деревни, которое ты все никак не мог вспомнить.