Ты понимающе киваешь – после вы молча проходите с километр.
– Простите за такой вопрос, – извиняется Себастьян. – А, может, вас все-таки привела сюда еще какая-нибудь причина?
По пастбищу на склоне холма разгуливают беспрестанно жующие коровы. В воздухе пахнет травой и навозом.
– Хотел узнать, есть ли у нее родня.
– Все еще любите ее?
Ты молчишь, потому что это правда. Затем слова потоком срываются с твоих уст – и в порыве чувств ты признаешься Себастьяну, что Ребекка была беременна.
Он замирает на месте и дотрагивается до твоей руки.
– Вашим ребенком?
Ты киваешь.
Похоже, он взволнован больше, чем ты ожидал.
Ни один из вас не в силах двинуться дальше.
Через несколько мгновений Себастьян как будто хочет тебя о чем-то спросить, но только качает головой.
– Что было, то было, – говорит он. – Рад, что рассказали – больше об этом никто не узнает, обещаю.
Вы долго бредете, не говоря ни слова.
Дорога становится все уже. Себастьян объясняет, что ее проложили для лошадей и небольших повозок. Потом он указывает на придорожное кафе, где Натали с Ребеккой работали еще девчонками.
Ты вспоминаешь про дневник – но молчишь. Ты не знаешь, что и думать, – тебе кажется, что ты уже никогда не узнаешь, чья Дельфина дочь на самом деле и что она чувствует. Станешь дознаваться – сделаешь несчастной девчушку, окруженную любовью и не подозревающую о трагедии, которая сдерживает тебя.
– Когда я сюда приехал, – продолжает Себастьян, – деревня уже почти опустела. Для молодежи, если честно, здесь не было никакой работы, а старики или поумирали в одиночестве, или перебрались в дома престарелых – в город, поближе к своим детям.
– А вы-то сами как здесь оказались?
– Буквально врезался – в каменную стену, так-то вот.
Себастьян останавливается и жадно и глубоко вдыхает воздух.
– В тот день, спозаранку, – продолжал он, – я принял дозу в укромном уголке на Северном вокзале в Париже и под кайфом преспокойно забрался в «Мерседес» – его бросил там, у вокзала, какой-то придурок, даже зажигание не выключил.
– Вы удивлены? – спрашивает Себастьян.
– Немного, – отвечаешь ты.
Теперь он шагает быстрее. Ты шагаешь рядом и слушаешь, силясь найти в его словах поучительную мудрость.
– Я ехал и ехал, незнамо куда, – мчал, куда глаза глядят. Потом, кажется, свернул с шоссе и покатил по сельской местности, пока не прикатил сюда. А потом бах – врезался в стену.
Очнулся я через несколько часов, на рассвете, весь засыпанный битым стеклом и камнями, проломившими ветровое стекло. Только не подумайте, Генри, что я вру, – лучше послушайте, что было дальше. Я выбрался из машины – и тут же влюбился.
Себастьян снова останавливается и широко раскидывает руки.
– Благодаря совершенной глупости я попал в сказку.
Себастьян, как тебе кажется, старше тебя.
У него есть брат-даун, и со временем он хочет перевезти его сюда. Затем вы выходите к заброшенному амбару. Его серые каменные стены покосились и поросли свисающим гроздьями мохом.
Себастьян прислоняется к калитке и закуривает.
Двор кишит цыплятами – они снуют вокруг битого «Мерседеса», который служит им курятником, и что-то поклевывают. Все окна в машине выбиты. Передок – весь всмятку. На крыше – знак:
Себастьян смеется.
– Драндулет выдает яркая краска, – замечаешь ты.
– Очень скоро цыплята позаботятся о нем – обгадят его сверху донизу. – Он хохочет. – Эта часть моей жизни давно в прошлом.
Себастьян ведет тебя вокруг амбара, показывает птичьи гнезда, ульи и засаженные низенькими зелеными кустиками квадратные участки, обнесенные проволокой, которая обозначает границы его огородов.
– Короче говоря, как бы там ни было, я купил дом-развалюху за пятнадцать тысяч евро, привел ее в надлежащий вид и открыл небольшую кофейню, правда, работает она только летом – Дельфина, представьте себе, работает там официанткой, – благо у меня нашлась старенькая кофеварка эспрессо, ну а для детей, пожалуйста, кока-кола и всякая прочая газировка. И вот однажды я встретил Натали – она заглянула ко мне в кофейню, когда приехала из парижского пригорода вместе с Дельфиной, чтобы продать дом своего деда. Но дом все никак не продавался.
– Почему?
– Из-за плесени. Слишком близко к озеру, вода подмыла снизу – и все испортила. Но в этом доме прошла большая часть ее жизни, да будет вам известно: она выросла в нем вместе с сестрой, и, хотя он здорово обветшал, ей было жалко избавиться от него целиком – и он все так и стоит. Хотите – покажу.
Ты киваешь, а потом думаешь – тебе же этого совсем не хочется.
Подступая по высокой траве к калитке, ты решаешь сжечь дневник. Бог знает, кто его писал, думаешь ты. В этом смысле тебя постоянно терзали сомнения, а теперь тебе и вовсе стало наплевать.
Дельфина растет счастливой, а правда – та же ложь, только в нее все верят.
Себастьян открывает калитку и рассказывает тебе про английский «Спитфайр»[68], на который он наткнулся в лесу за домом. Он сказал, что его спрятали там бойцы Сопротивления[69] во время войны, после того как тот разбился при вынужденной посадке на болотистом поле. Когда его огородный бизнес пойдет в гору, он собирается купить запчасти для самолета, чтобы тот мог летать, а заодно – поставить на крыло Дельфину, говорит Себастьян.
Вы проходите через один травяной луг, потом через другой – и вот ты видишь вдалеке высокий дом Себастьяна. С белыми ставнями. Над крышей – в вышине плывут облака.
– Вы купили дом вместе с кофейней? – спрашиваешь ты.
– Это секрет, – смеется он. – Мы его ни у кого не покупали – просто живем там.
– А чей он – знаете?
– Да, – отвечает Себастьян. – Одной семьи – они перебрались после войны в Париж, потому как были коллаборационистами.
– Вам известно что-нибудь про мать Ребекки?
– В общем, да, – отвечает Себастьян.
– Она в Париже?
– Да. А вы откуда знаете?
– Ребекка рассказывала.
– А Натали не в курсе, – признается Себастьян.
– Не в курсе чего?
– Что я виделся с ней.
– Она правда бросила их?
– Да – им повезло, что все так вышло.
– Почему же?
– У нее были проблемы – с головой, такие же, как и у ее матери.
– У бабки Ребекки?
– Ну да. Она утопилась в озере, когда мать Ребекки была еще совсем маленькая.
Глава пятьдесят восьмая
На другое утро, проснувшись, ты спускаешься вниз. Холодает. Осень не за горами. В камине, сложенном из камня, потрескивает и шипит огненный цветок. Себастьян во дворе – колет дрова длиннющим топором.
Кошка, перестав есть, глядит на тебя. Ты еще только собираешься ее приласкать, а она уже урчит.
Перед завтраком ты решаешь пройтись – поразмять ноги и подышать бодрящим утренним воздухом.
Видеть Натали тебе больше не хочется. Она чужачка в обличье той, которую ты когда-то любил. А после нее любить кого-то еще невозможно. Потому-то у тебя на сердце кошки скребут, спасу нет.
Может, завтра ты отправишься домой – в Уэльс.
Ты натягиваешь ботинки и тихонько выходишь через заднюю дверь. Ручку поворачиваешь очень осторожно. Утренний воздух дышит прохладой. Над полями, низко-низко, стелется туман.
Миновав огороды Себастьяна, ты протискиваешься через калитку на пустынное пастбище.
И тут слышишь:
– Эй, Генри!
Оборачиваешься – глядишь через низенькую изгородь.
– Это я, Дельфина! – слышится детский голосок.
– Да, узнаю.
Ты протискиваешься обратно через калитку и встречаешь ее с другой стороны.
– У меня для тебя сюрприз, – говорит она.
– Правда?
– Да, правда.
– Ты что встала в такую рань, Дельфина?
– А я люблю рано вставать, – говорит девочка. –
И Себастьян тоже, зато мама дрыхнет все утро, а иной раз и ему не дает вставать с постели – скучища.
Она достает из кармана ломоть багета и протягивает тебе.
– Завтрак, – говорит она.
– Может, поделим пополам? – предлагаешь ты.
– Нет, это тебе – у меня есть, – говорит она и до
стает из кармана пригоршню голубики.
На Дельфине черное шерстяное двубортное пальтиш
ко, варежки и вязаная шапочка. А из-под пальто проглядывают пижамные штанишки, заправленные в резиновые сапоги. На штанишках – мультяшные лягушки.
– Так ты пришла, чтобы выпустить лягушек на волю? – Каких еще лягушек?
– У тебя на пижаме.
Дельфина осматривает свои ноги.
– Нет, эти мне еще пригодятся.
Девчушка показывает на ямки, которые она выкопала
ложкой в грязи.
– Ты любишь мышей?
– Люблю, – говоришь ты.
– А вот Себастьян не любит, поэтому я сделала им
здесь домик.
– В грязи?
– Здесь им веселей.
Дельфина наклоняется и достает из потайной норки пластмассового мышонка. Размером с твой большой палец. У него коричневая мордочка и нарисованная рубашечка со шнурочком.
– И ему тут нравится?
– Здесь его дом – дай свою руку.
Ты даешь ей руку.
– Можно я суну ее к нему в норку?
– Как хочешь.
– А не боишься?
– Нет, не боюсь.
– А мышиных какашек?
– Мышиных какашек? – переспрашиваешь ты.
– Вдруг там мышиные какашки?
– Его? – уточняешь ты, показывая на пластмассового мышонка.
– И его мышат.
– Ничего страшного, – говоришь ты.
– А Себастьян говорил, что они вредные. И мне несдобровать. Так он кричал.
– Мышиные какашки?
– Да, если до них дотронуться… они ядовитые, говорил Себастьян.
– Значит, там есть какашки?
– Дай твою руку, Ханри. Ну пожалуйста.
Она снова хватает твою руку и тянет ее в щелку, в грязи. Просовывает туда, а сама отходит.
– Нащупал?
– Кого?
– Не кого – какашки?