При этих словах мы все обернулись. В прямоугольнике двери стояла высокая красивая женщина – таинственная квартирантка миссис Уоррен. Она медленно приблизилась, ее бледное лицо было полно тревоги, напряженный, испуганный взгляд прикован к темной фигуре, лежавшей на полу.
– Вы убили его! – пробормотала она. – О, Dio mio[130], вы убили его!
Потом она перевела дыхание и с радостным криком подпрыгнула. Она кружилась по комнате, хлопала в ладоши, ее карие глаза горели восторгом и изумлением, с губ срывались тысячи прелестных итальянских возгласов. Ужасно и удивительно было смотреть на эту женщину, охваченную радостью при виде такого зрелища. Вдруг она остановилась и вопрошающе взглянула на нас.
– Но вы! Ведь вы полиция? Вы убили Джузеппе Джорджано? Правда?
– Мы полиция, сударыня.
Она вгляделась в темные углы комнаты.
– А где же Дженнаро? Дженнаро Лукка, мой муж? Я Эмилия Лукка, мы оба из Нью-Йорка. Где Дженнаро? Он только что позвал меня из этого окна, и я помчалась со всех ног.
– Это я позвал, – сказал Холмс.
– Вы! Но как вы узнали?
– Ваш шифр несложен, сударыня. Вы нужны нам здесь. Я был уверен, что стоит мне подать знак Vieni[131], и вы обязательно придете.
Прекрасная итальянка взглянула на Холмса с благоговейным страхом.
– Не понимаю, откуда вам все это известно, – сказала она. – Джузеппе Джорджано… как он… – Она замолчала, и вдруг ее лицо осветилось радостью и гордостью. – Теперь я поняла! Мой Дженнаро! Это сделал мой прекрасный, чудесный Дженнаро, который охранял меня от всех бед, он убил чудовище собственной сильной рукой! О, Дженнаро, какой ты замечательный! Есть ли на свете женщина, достойная такого мужчины!
– Так вот, миссис Лукка, – сказал прозаичный Грегсон, положив руку на локоть синьоры так же бесстрастно, как если бы она была хулиганом из Ноттинг-Хилла. – Пока мне еще не совсем ясно, кто вы такая и зачем вы здесь, но из того, что вы сказали, мне вполне ясно, что вами заинтересуются в Скотленд-Ярде.
– Одну минуту, Грегсон, – вмешался Холмс, – я полагаю, эта леди и сама не прочь дать нам кое-какие сведения. Вам понятно, сударыня, что вашего мужа арестуют и будут судить за убийство человека, который лежит перед нами? Ваши слова могут быть использованы как доказательство его виновности. Но если вы полагаете, что ваш муж действовал не в преступных целях и желал бы сам, чтобы о них узнали, то, рассказав нам все, вы очень ему поможете.
– Теперь, когда Джорджано мертв, нам ничего не страшно, – ответила итальянка. – Это был дьявол, чудовище, и ни один судья в мире не накажет моего мужа за то, что он убил его.
– В таком случае, – сказал Холмс, – я предлагаю запереть дверь, оставив все как есть, пойти вместе с этой леди к ней на квартиру и принять решение после того, как она расскажет нам всю историю.
Через полчаса мы все четверо сидели в маленькой гостиной синьоры Лукки, слушая ее удивительный рассказ о зловещих событиях, развязки которых нам довелось быть свидетелями. Она говорила по-английски быстро и бегло, однако весьма неправильно, и для большей ясности я несколько упорядочил ее речь.
– Родилась я в Посилиппо, неподалеку от Неаполя, – начала она, – я дочь Аугусто Барелли, который был там главным юристом, а одно время и депутатом от этого округа. Дженнаро служил у моего отца, и я влюбилась в него, ибо в него нельзя не влюбиться. Он был беден и не имел положения в обществе, не имел ничего, кроме красоты, силы и энергии, и отец не дал согласия на брак. Мы бежали, поженились в Бари, продали мои драгоценности, а на вырученные деньги уехали в Америку. Это случилось четыре года назад, и с тех пор мы жили в Нью-Йорке.
Сначала судьба была к нам очень благосклонна. Дженнаро оказал услугу одному джентльмену-итальянцу – спас его от головорезов в месте, называемом Бовери, и таким образом приобрел влиятельного друга. Зовут его Тито Касталотте, он главный компаньон известной фирмы «Касталотте и Замба», основного поставщика фруктов в Нью-Йорк. Синьор Замба много болеет, и все дела фирмы, в которой занято более трехсот человек, в руках нашего нового друга Касталотте. Он взял моего мужа к себе на службу, назначил заведующим отделом и проявлял к нему расположение, как только мог. Синьор Касталотте холост, и, мне кажется, он относился к Дженнаро как к родному сыну, а я и мой муж любили его, словно он был нам отец. Мы сняли и меблировали в Бруклине небольшой домик, и наше будущее казалось нам обеспеченным, как вдруг появилась черная туча и вскоре заволокла все небо.
Как-то вечером Дженнаро возвратился с работы и привел с собой соотечественника. Звали его Джорджано, и он тоже был из Посилиппо. Это был человек колоссального роста, в чем вы сами могли убедиться – вы видели его труп. У него было не только огромное тело, в нем все было фантастично, чрезмерно и жутко. Голос его звучал в нашем домике как гром. Когда он говорил, там едва хватало места для его громадных размахивающих рук. Мысли, переживания, страсти – все было преувеличенное, чудовищное. Он говорил, вернее, орал, с таким жаром, что остальные только сидели и слушали, испуганные могучим потоком слов. Глаза его сверкали, и он держал нас в своей власти. Это был человек страшный и удивительный. Слава Создателю, что он мертв!
Он стал приходить все чаще и чаще. Но я знала, что Дженнаро, как и я, не испытывал радости от его посещений. Мой несчастный муж сидел бледный, равнодушный, слушая бесконечные разглагольствования насчет политики и социальных проблем, что являлось темой разговоров нашего гостя. Дженнаро молчал, но я, хорошо его зная, читала на его лице чувство, какого оно не выражало никогда раньше. Сперва я подумала, что это неприязнь. Потом поняла, что это нечто большее. То был страх, едва скрываемый, неодолимый страх. В ту ночь – в ночь, когда я прочитала на его лице ужас, – я обняла его и умоляла ради любви ко мне, ради всего, что дорого ему, ничего не утаивать и рассказать мне, почему этот великан так удручает его.
Муж рассказал мне, и от его слов сердце мое оледенело. Мой бедный Дженнаро в дни пылкой одинокой юности, когда ему казалось, что весь мир против него и его сводили с ума несправедливости жизни, вступил в неаполитанскую лигу «Алое кольцо» – нечто вроде старых карбонариев. Тайны этой организации, клятвы, которые дают ее члены, ужасны, а выйти из нее, согласно правилам, невозможно. Мы бежали в Америку, и Дженнаро думал, что избавился от всего этого навсегда. Представьте себе его ужас, когда однажды вечером он встретил на улице гиганта Джорджано, того самого человека, который в Неаполе втянул его в организацию и на юге Италии заработал себе прозвище Смерть, ибо руки его по локоть обагрены кровью убитых! Он приехал в Нью-Йорк, скрываясь от итальянской полиции, и уже успел создать там отделение этой страшной лиги. Все это Дженнаро рассказал мне и показал полученную им в тот день бумажку с нарисованным на ней алым кольцом. Там говорилось, что в такой-то день и час состоится собрание, на котором он должен присутствовать.
Это ничего хорошего не сулило, но худшее ждало нас впереди. С некоторого времени я стала замечать, что Джорджано, придя к нам – а теперь он приходил чуть ли не каждый вечер, – обращается только ко мне, а если и говорит что-нибудь моему мужу, то не спускает с меня страшного, неистового взгляда своих блестящих глаз. Однажды его тайна обнаружилась. Я пробудила в нем то, что он называл любовью, – любовь чудовища, дикаря. Дженнаро еще не было дома, когда он пришел. Он придвинулся ко мне, схватил своими огромными ручищами, сжал в медвежьем объятии и, осыпая поцелуями, умолял уйти с ним. Я отбивалась, отчаянно крича, тут вошел Дженнаро и бросился на него. Джорджано ударил мужа так сильно, что тот упал, потеряв сознание, а сам бежал из дома, куда вход ему был закрыт навсегда. С того вечера он стал нашим смертельным врагом.
Через несколько дней состоялось собрание. По лицу Дженнаро, когда он возвратился, я поняла, что случилось нечто ужасное. Такой беды нельзя было себе представить. Общество добывает средства, шантажируя богатых итальянцев и угрожая им насилием, если они откажутся дать деньги. На этот раз они наметили своей жертвой Касталотте, нашего друга и благодетеля. Он не испугался угроз, а записки бандитов передал полиции. И вот решили учинить над ним такую расправу, которая отбила бы у других охоту противиться. На собрании постановили взорвать динамитом его дом с ним вместе. Бросили жребий, кому выполнять это чудовищное дело. Опуская руку в мешок, Дженнаро увидел улыбку на жестоком лице своего врага. Конечно, все было как-то подстроено, потому что на ладони мужа оказался роковой кружок с алым кольцом – приказ совершить убийство. Он должен был лишить жизни самого близкого друга – за неповиновение товарищи наказали бы его, и меня тоже. Дьявольская лига мстила отступникам или тем, кого боялась, наказывая не только их самих, но и близких им людей, и этот ужас навис над головой моего несчастного Дженнаро и сводил его с ума.
Всю ночь мы сидели обнявшись, подбадривая друг друга перед лицом ожидающих нас бед. Взрыв назначили на следующий вечер. В полдень мы с мужем были уже на пути в Лондон и, конечно, предупредили нашего благодетеля об опасности и сообщили полиции все сведения, необходимые для охраны его жизни.
Остальное, джентльмены, вам известно. Мы не сомневались, что нам не уйти от своих врагов, как нельзя уйти от собственной тени. У Джорджано были и личные причины для мести, но мы знали также, какой это неумолимый, коварный и упорный человек. В Италии и в Америке без конца толкуют о его страшном могуществе. А сейчас уж он, конечно, использовал бы свои возможности. Благодаря тому, что мы опередили врагов, у нас оказалось несколько спокойных дней, и мой любимый обеспечил мне убежище, где я могла укрыться от опасности. Сам он хотел иметь свободу действий, чтобы снестись с итальянской и американской полицией. Я не имею представления, где он живет и как. Я узнавала о нем только из заметок в газете. Однажды, выглянув в окно, я увидела двух итальянцев, наблюдавших за домом, и поняла, что каким-то образом Джорджано обнаружил наше пристанище. Наконец Дженнаро сообщил мне через газету, что будет сигнализировать из определенного окна, но сигналы говорили только о необходимости остерегаться и внезапно прервались. Теперь мне ясно: муж знал, что Джорджано напал на его след, и, слава Богу, подготовился к встрече с ним. А теперь, джентльмены, скажите: совершили мы такое, что карается законом, и есть ли на свете суд, который вынес бы обвинительный приговор Дженнаро за то, что он сделал?