о приезде заранее, думаю, он едва ли отважится это отрицать. Хватит ли только у вас духу не отступиться?
– Попытка – не пытка.
– Превосходно, Уотсон! Не то детский стишок про трудолюбивую пчелку, не то стихотворение Лонгфелло «Эксельсиор». Попытка – не пытка, прямо-таки девиз фирмы. Какой-нибудь дружественный туземец наверняка покажет нам дорогу.
И действительно, вскоре мы – в элегантном двухколесном экипаже, с кучером, восседавшим на козлах позади нас – уже катили мимо старинных колледжей. Свернув на подъездную дорожку, экипаж остановился у парадной двери прелестного особняка, окруженного лужайками и пурпурной глицинией. Все говорило о том, что профессор Пресбери ни в чем не знает неудобств, даже более того, живет в роскоши. В тот самый миг, как мы подъехали к дому, в одном окне появилась чья-то седая голова, и глаза за большими роговыми очками пристально оглядели нас из-под косматых бровей. Еще минута, и нас препроводили в святая святых – кабинет, а перед нами собственной персоной стоял таинственный ученый, чьи странные выходки привели нас сюда из Лондона. Впрочем, ни его внешний вид, ни манера держаться не выдавали и тени эксцентричности: мы видели перед собой представительного мужчину в сюртуке, высокого, строгого, с крупными чертами лица и полной достоинства осанкой, отличающей опытного лектора. И конечно же, внимание прежде всего привлекали его глаза: зоркие, наблюдательные и умные, невероятно умные.
Он взглянул на наши визитные карточки.
– Садитесь, пожалуйста, джентльмены. Чем могу служить?
Холмс подкупающе улыбнулся.
– Именно этот вопрос я собирался задать вам, профессор.
– Мне, сэр?
– Возможно, произошла какая-то ошибка, но мне передали через третье лицо, что профессор Пресбери из Кэмфорда нуждается в моих услугах.
– Ах вот как! – Мне показалось, что в серых проницательных глазах профессора вспыхнул злобный огонек. – Передали, стало быть? А позвольте спросить, кто именно сообщил вам об этом?
– Простите, профессор, но передали по ходу конфиденциального разговора. Если я и ошибся, беда невелика. Мне останется лишь принести свои извинения.
– Ну нет. Я не намерен так оставлять это дело. Вы пробудили мой интерес. Можете вы привести какое-нибудь письменное доказательство в подтверждение ваших слов – письмо, телеграмму, записку, наконец?
– Нет.
– Не возьмете же вы на себя смелость утверждать, будто я сам вас вызвал?
– Я предпочел бы не отвечать ни на какие вопросы.
– Еще бы! – насмешливо отозвался профессор. – Ничего, на этот-то вопрос легко получить ответ и без вашей помощи.
Он повернулся и подошел к звонку. На зов явился наш лондонский знакомец – мистер Беннет.
– Входите, мистер Беннет. Вот эти два господина приехали из Лондона в уверенности, что их сюда вызвали. Вы ведаете всей моей корреспонденцией. Вы отправляли что-нибудь человеку по фамилии Холмс?
– Нет, сэр, – покраснев, ответил Беннет.
– Это решает дело, – отрезал профессор, свирепо воззрившись на моего спутника. – Ну, сэр, – он подался вперед всем телом, опершись руками на стол, – положение у вас, на мой взгляд, довольно-таки двусмысленное.
Холмс пожал плечами:
– Я могу только еще раз извиниться за наше напрасное вторжение.
– Маловато, мистер Холмс! – пронзительно взвизгнул старик, и его лицо исказилось неописуемой злобой. Он преградил нам путь к двери, неистово потрясая кулаками. – Сомневаюсь, чтобы вам удалось так легко выкрутиться!
С перекошенным лицом, он в дикой ярости гримасничал, выкрикивая что-то бессвязное. Я убежден, что нам пришлось бы пробиваться к двери силой, если б не вмешательство мистера Беннета.
– Дорогой профессор, вспомните о вашем положении! – вскричал он. – Подумайте, что будут говорить о скандале в университете! Мистер Холмс – человек известный. Подобная грубость по отношению к нему неуместна!
Наш не слишком гостеприимный хозяин хмуро отступил от двери. А мы лишь порадовались, вырвавшись из его дома в тишину обсаженной деревьями подъездной дорожки! Холмса это происшествие очень позабавило.
– У нашего ученого друга пошаливают нервы, – изрек он. – Пожалуй, мы и впрямь вторглись к нему несколько бесцеремонно, зато нам удалось пообщаться с ним напрямую, что мне и требовалось. Но посмотрите, дорогой Уотсон! Он мчится в погоню! Злодей не желает оставить нас в покое.
Мы услышали, как кто-то бежит вслед за нами, но, к моему облегчению, вместо грозного профессора из-за поворота подъездной дорожки показался его секретарь. Тяжело дыша, он остановился возле нас.
– Мне так неудобно, мистер Холмс! Я хочу извиниться перед вами.
– Зачем, дорогой мой? Для человека моей профессии все это в порядке вещей.
– Я никогда не видел его в таком взвинченном состоянии. С ним становится просто страшно. Вы понимаете теперь, отчего мы с его дочерью в такой тревоге? А между тем ум его совершенно ясен.
– Слишком ясен! – отозвался Холмс. – В этом-то и заключался мой просчет. Очевидно, его память работает куда более точно, чем я предполагал. Кстати, нельзя ли нам, раз уж мы здесь, взглянуть на окно спальни мисс Пресбери?
Мистер Беннет, раздвигая кусты, вывел нас на такое место, откуда нам открылась боковая стена особняка.
– Вон оно. Второе слева.
– Однако, до него и не добраться. Впрочем, обратите внимание: внизу вьется плющ, а водосточная труба может послужить опорой.
– Мне, честно говоря, не влезть, – признал мистер Беннет.
– Вполне допускаю. Для любого нормального человека это, несомненно, опасная затея.
– Я вам еще кое-что хотел сказать, мистер Холмс. Я достал адрес того человека, которому профессор шлет письма в Лондон. Одно он, по-видимому, отправил сегодня утром, и я списал адрес с промокательной бумаги. Недостойный прием для личного секретаря, но что поделаешь!
Холмс глянул на листок и спрятал в карман.
– Дорак – странная фамилия! Славянская, как я понимаю. Что ж, это – важное звено. Мы возвращаемся в Лондон сегодня же, мистер Беннет. Не вижу смысла оставаться. Арестовать профессора мы не можем: он не совершил никакого преступления. Поместить его под наблюдение тоже нельзя: пока невозможно доказать, что он сумасшедший. Действовать на текущий момент не представляется возможным.
– Да, но как же быть нам?
– Немножко терпения, мистер Беннет. События получат развитие в самом скором времени. Либо я ничего не понимаю, либо во вторник можно ждать кризиса. В этот день мы, естественно, будем в Кэмфорде. При этом нельзя отрицать, что обстановка в доме не из приятных, и если мисс Пресбери сможет продлить свой визит…
– Это нетрудно.
– Тогда предложите ей побыть в Лондоне, пока мы не сможем заверить ее, что всякая опасность миновала. Тем временем пусть профессор делает все, что ему заблагорассудится, не перечьте ему. Если будет пребывать в добром расположении духа, глядишь, все и обойдется.
– Смотрите, вон он! – испуганно шепнул Беннет, и мы увидели сквозь ветви, как высокий мужчина вышел из дома, огляделся. Стоял, чуть подавшись вперед, покачивая руками перед собой, поворачивая голову то вправо, то влево. Его секретарь, махнув на прощание рукой, покинул нас, и вскоре мы увидели, как он подошел к своему шефу и оба направились в дом, горячо, можно сказать, даже возбужденно что-то обсуждая.
– Видимо, старый профессор сложил два и два, – поделился со мной Холмс, когда мы возвращались в гостиницу. – От этой короткой встречи у меня осталось впечатление, что ум у него на редкость ясный и логичный. Вспыльчив как порох, не спорю, а впрочем, его можно понять: поневоле вспылишь, если к тебе приставили сыщиков, причем, как ты подозреваешь, не кто иной, как твои собственные домочадцы. Боюсь, нашему Беннету сейчас приходится несладко.
По пути Холмс завернул на почту, чтобы отправить кому-то телеграмму. Ответная пришла вечером, и Холмс протянул ее мне.
«Побывал на Коммершл-роуд, видел Дорака. Учтивый, богемец, пожилой. Владелец большого универсального магазина.Мерсер».– Мерсер появился после вашего ухода, – объяснил Холмс. – Я ему поручаю всякую черновую работу. Это важно, получить информацию о человеке, с которым у нашего профессора такая секретная переписка. Национальность напрямую связывает его с той поездкой в Прагу.
– Слава Богу, наконец у чего-то с чем-то обнаружилась связь, – сказал я. – Пока что, кажется, перед нами целый набор необъяснимых событий, не имеющих ни малейшего отношения друг к другу. Каким образом, например, можно связать злобный нрав волкодава с поездкой в Богемию или то и другое – с человеком, который ночами ходит по коридору на всех четырех конечностях? А самое необъяснимое – эти ваши даты.
Холмс усмехнулся и потер руки. Замечу, кстати, что этот разговор происходил в гостиной старинной гостиницы «Шахматная доска» за стоявшей на столе бутылкой знаменитого портвейна, о котором не так давно вспоминал мой друг.
– Ну что ж, давайте прежде всего поговорим об этих датах. – Он свел кончики пальцев с видом учителя, который обращается к классу. – Из дневника этого милого молодого человека явствует, что нелады с профессором начались второго июля и с тех пор – насколько я помню, с одним-единственным исключением – повторяются через каждые девять дней. Вот и последний приступ, тот, что случился в пятницу, падает на третье сентября, а предпоследний – на двадцать пятое августа, на день раньше, чем следует. Ясно, что о простом совпадении речи быть не может.
Я был вынужден согласиться.
– А потому условимся исходить из того, что каждый девятый день профессор принимает какое-то лекарство, оказывающее кратковременное, но очень сильное действие. Под его влиянием природная несдержанность профессора усугубляется. Рекомендовали ему это снадобье, когда он был в Праге, теперь же снабжают им через посредника – богемца из Лондона. Все сходится, Уотсон!
– А собака, лицо в окне, крадущийся человек в коридоре?