– Тебе нужно всего лишь подумать о том, что ты хочешь нам показать, – объясняет он. – Позволь своим воспоминаниям течь свободным потоком. Хорошо? – не прекращая говорить, он пытается унять дрожь в своих руках, но его тело сотрясается от остаточных толчков магии души, и я чувствую, как у меня внутри все закипает. Наконец боль отступает, и с моих губ срывается облегченный выдох, а Бастиан крепко сжимает гладкий камень, делая вид, что ничего не произошло.
Нелли могла бы просто рассказать свою историю, но только воспоминания смогут заполнить все пробелы. С помощью магии проклятий Нелли может показать мне все, что ей известно об артефакте. В свою очередь, я должна заметить и расшифровать все подсказки.
– Нелли, так как мы будем возвращаться в твои воспоминания, тебе придется смазать камень своей кровью, – говорит Бастиан. – Вся основная работа ложиться на твои плечи. Я буду лишь направлять тебя в нужную сторону и проецировать воспоминания в камень. Не убирай руку, пока не покажешь нам все.
Нелли кивает и смотрит на меня, когда я откидываюсь на койку, положив больную ногу на подушки.
– Ты уверен, что это сработает? – спрашиваю я. – Она не обладает магией проклятий.
Бастиан бросает на меня косой взгляд. Вытащив свой клинок, он берет Нелли за руку и осторожно прижимает кончик лезвия к ее указательному пальцу. Подняв камень, он вытирает кровь целительницы о гладкую серую поверхность.
– Сработает, потому что я буду ее направлять. Точно так же, как прошлым летом, когда ты видела воспоминания Сиры.
Как странно видеть, насколько универсальна магия проклятий. Много лет я верила, что у этой пугающей магии есть только одна цель – запирать людей в самых странных видениях, какие только придумает ее обладатель. Но ее способность передавать мысли, образы или воспоминания от одного человека к другому – это наглядная демонстрация того, насколько разнообразной может быть магия. Она меняется и развивается, как живой организм. Вот чего я хочу для своего королевства.
Когда Нелли обхватывает камень обеими руками и закрывает глаза, Бастиан тоже прижимает к нему палец.
– Амора, прикоснись к камню, – говорит он, и я повинуюсь.
Сосредоточенно наморщив лоб, я прислушиваюсь к отдаленному пульсу магии, звучащему внутри меня. Магия Бастиана кажется прохладной и безмятежной. Она совсем не похожа на ненасытного, жестокого зверя магии души, и мне странно думать о том, что так и должно быть. То, что я практиковала всю свою жизнь, оказалось не магией, а проклятием. И, хотя способности Бастиана тоже требуют больших затрат внутренней энергии, эту усталость можно вылечить с помощью хорошего сна. В случае с магией души усталость может оказаться смертельной.
Наконец магия проклятий достигает пика, и меня уносит поток воспоминаний, которые Нелли передает через Бастиана.
Его зовут Роган Розенблад, и больше всего на свете я хочу, чтобы он посмотрел на меня.
По ощущениям это ничем не отличается от прошлого раза, когда я оказалась в воспоминаниях Сиры. Только на этот раз я не женщина, а маленькая девочка лет восьми. Роган Розенблад – мой отец, и я так отчаянно хочу его внимания, что мне начинает казаться, будто это мои собственные чувства.
Я наблюдаю за папой через щель в двери его кабинета, приоткрытой ровно настолько, чтобы я могла заглянуть внутрь. Как обычно, он сидит за своим столом, корпя над целой кучей пергаментов. Перед ним разбросаны всевозможные заметки, карты, схемы, путеводители по созвездиям и даже массивные тома старых морских легенд, обтянутые кожей.
Мне говорили, что задолго до моего рождения папа был моряком. Но он никогда не вспоминает о тех временах.
По комнате разбросаны пустые графины из-под эля и застоявшегося вина, а папины волосы растрепались оттого, что он постоянно проводит по ним руками и дергает за кончики, бормоча ругательные слова, которые мне нельзя повторять.
– Он должен быть здесь, – ворчит папа, и его голос звучит так низко и безумно, что у меня по коже бегут мурашки. – Он должен быть здесь. Проклятые пробужденные, почему его здесь нет? – вскочив с места, он ударяет кулаком по видавшему виды деревянному столу. Незажженная лампа летит вниз, разбрызгивая масло по соломенному полу. Солома и дерево жадно впитывают густую липкую жидкость, но папа этого даже не замечает. Только услышав мой удивленный вздох, он поворачивается к двери.
– Мэрайя? – тон его голоса острый, как бритва, и я отшатываюсь от двери, приготовившись бежать. Но уже слишком поздно. В кабинете раздаются тяжелые, пьяные шаги, которые с каждой секундой становятся все ближе. – Мне казалось, я велел никогда так не делать…
Папа распахивает хлипкую дверь, и его лицо искажается в замешательстве. Только посмотрев вниз, он замечает меня. Я дрожу, прижимаясь к стене и отчаянно желая стать такой же крошечной, какой я себя чувствую.
– Т-ты не спустился к ужину, – заикаясь, говорю я. – Я хотела… проверить…
Он вздыхает, и здесь, в тусклом свете коридора, я замечаю, что его влажные глаза налиты кровью. Грубо распахнув дверь, папа говорит: «Входи» – но в его голосе нет ни капли нежности. В нем нет того тепла, которое я так надеюсь найти.
Но сейчас мне все равно; папа никогда не пускал меня в свой кабинет, и я даже не помню, когда в последний раз с ним разговаривала. Я с радостью цепляюсь за эту возможность.
– Между прочим, я тоже люблю карты. – Я искоса смотрю на него, в надежде, что мне удалось произвести на него впечатление. – А еще я знаю все главные созвездия и умею по ним ориентироваться. Мы с моей подругой хотим стать моряками, прямо как ты! Она будет капитаном, а я штурманом. Если только… ты не решишь снова отправиться в плавание. Тогда я могла бы стать твоим штурманом. Если ты не против.
– О, я точно отправлюсь в плавание, – прямо говорит он, и мое сердце уже готово взлететь ввысь. – Как только пойму, куда мне плыть. Но я не возьму тебя с собой.
Мое сердце падает вниз, застревая где-то в горле. Я прекрасно понимаю, что папа никогда не возьмет меня в плавание, но в глубине души я надеялась, что он хотя бы подумает над моим предложением. Каждую ночь я изучаю карты и книги по навигации. Я могла бы быть очень полезной, если бы только он дал мне шанс.
Меня охватывает печаль, но я не подаю виду. В конце концов, папа никогда не показывает своих эмоций. Может быть, морякам не положено этого делать. Может быть, это испытание, и я тоже не должна проявлять своих чувств.
– Ты что-то ищешь? – Я сажусь на край маленькой кровати позади него. Задрав подбородок, я стараюсь говорить как можно серьезнее, чтобы быть достойной его внимания.
К моему удивлению, это работает. Папа не прогоняет меня прочь, не бросает на меня испепеляющий взгляд. Он просто садится в кресло и проводит обеими руками по своим светлым волосам, со вздохом дергая их за кончики.
– Да, – коротко говорит он, и я колеблюсь, не зная, расспрашивать ли мне дальше или молчать. В конце концов, я решаюсь на что-то среднее.
Совсем тихо, почти надеясь, что меня не услышат, я спрашиваю:
– А что именно?
Кресло тревожно скрипит, когда папа откидывается назад и делает большой глоток из графина. Даже отсюда я чувствую его дыхание, сладкое от рома.
– Ты действительно хочешь знать, Орнелл?
Мое нутро подсказывает, что мне лучше уйти; я никогда не видела папу в таком состоянии, и здесь что-то не так. Но прежде, чем я успеваю пошевелиться, он снова начинает говорить, и я не решаюсь его прервать. Он еще никогда не говорил так много в моем присутствии. Я должна быть счастлива, что мне выпала такая удача.
Я медленно киваю.
– Я ищу ту, которая владеет моим сердцем, – его голос звучит ровно и уверенно, каждое слово словно удар. – Я хочу вернуть свою любимую женщину в мир живых.
Все мое тело немеет.
– Но… мама и так жива, – я знаю, что это наивные слова, но они все равно срываются с моего языка. Папа никогда не говорил про любовь, никогда не вкладывал в свои речи таких сильных эмоций. Должно быть, все дело в роме, потому что его остекленевшие глаза все больше наливаются кровью, и с каждым новым глотком он начинает говорить все быстрее и быстрее.
– А Корина мертва, – он скрипит зубами. – И сколько бы раз я ни пытался ее спасти, мне этого не удавалось. Скажи, ты это читала?
Закинув ноги на стол, папа указывает на книгу по мореплаванию, затянутую в плотный кожаный переплет. Передо мной открыта страница с необычной картинкой, на которой птица летит в город, парящий в облаках. Я никогда не читала эту книгу, но мне известно, что в ней описаны легенды Визидии, о келпи, гидрах или Луске. Мама говорит, что все эти истории были придуманы пьяными матросами, которые не знали, как еще скоротать долгие, одинокие вечера.
– Существует легенда о пробужденных – четырех покровителях, которые стали первыми созданиями богов. Каждому из них было дано задание защищать землю, море, небо и человечество. Они стоят на страже нашего мира, потому что в их телах заключена божественная сила. Если человек сможет достать хотя бы одну чешуйку с их кожи или перо из их крыльев, он станет самым могущественным человеком в мире. – В глазах папы загорается такой голодный огонь, что мои руки начинают дрожать. Испугавшись, я прижимаю ладони к коленям. – Но их магия имеет свою цену. Чтобы получить то, чего ты больше всего хочешь больше всего на свете, нужно отдать то, что ты любишь больше всего на свете.
– Когда мне было восемнадцать, – продолжает он, – я обручился с женщиной, ради которой был готов сдвинуть звезды. Ее звали Корина. Мы должны были пожениться следующим летом, но однажды она отправилась на рыбалку со своим отцом и больше не вернулась. Никто из нас не подозревал, что это была вовсе не рыбалка, а охота на русалок. Браконьеры хотели украсть чешую с их хвостов, но русалки использовали свои гипнотические голоса, чтобы убить всех, кто был на борту корабля. Нам с Кориной больше не суждено было увидеться, но я не мог принять такую судьбу. Только услышав о ее смерти, я сразу понял, что мне нужно найти способ вернуть ее назад. И не важно, какую цену мне придется за это заплатить.