– Надеюсь, вы не думаете, что Дебби убил я?
– Нет, мистер Марри, думаю, что и вы ее не убивали, – ответил Пауэлл голосом великомученика. – Лично я полагаю, что это было самоубийство, но и для такого утверждения у меня нет никаких данных. Предварительное слушание назначено на завтра, и я не удивлюсь, если факт самоубийства не будет признан доказанным. Чтобы не причинять лишнее горе родственникам, суды признают самоубийство самоубийством только при наличии очень веских доказательств. Благодарю вас за помощь в расследовании, мистер Марри. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – ответил я и положил трубку.
Итак, Джо каким-то образом вышел сухим из воды. Я ему не верил. Я не верил ему ни на йоту.
Я налил большую порцию виски и попытался уснуть. У меня в голове звенела мелодия колыбельной песенки «Три слепых мышонка». Наконец я задремал. Мне приснилась тощая фермерша, которая бегала, размахивая огромным ножом.
Утром в субботу за мной заехал Кэш. Он оделся специально для Хенлейской регаты – блейзер, белые брюки и невероятно яркий галстук в пурпурную, золотую и серебряную полоску. Он приехал на сером «Астон-мартине» шестидесятого года. Я не очень хорошо разбираюсь в старых спортивных автомобилях, но мне показалось, что такую же модель я видел в фильме про Джеймза Бонда. Я не мог скрыть свое восхищение и чуть было не стал осматриваться в поисках скрытых пулеметов и приспособленных для катапультирования сидений.
Кэш заметил мою реакцию и осклабился в довольной улыбке.
– Нравится? – спросил он. – Я помешан на старых автомобилях. У меня в Штатах старый «мерседес» и два «ягуара». Летом в выходные я обожаю кататься в «мерcе» с опущенным верхом.
– Должно быть, в седом старом Лондоне ощущения другие, – заметил я.
– О да. Но мне здесь нравится. Видишь ли, к европейцам, особенно к британцам, привыкаешь не сразу.
– Что ты имеешь в виду?
– При первой встрече от них всегда за милю несет враждебностью. Ты всего лишь поздороваешься, но тебе сразу кажется, что ты нарушил какие-то правила этикета. Когда их узнаешь поближе, они оказываются отличными парнями. Не сочти за оскорбление.
– Я и не думал обижаться. Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Британцы не любят иметь дело с незнакомыми им людьми.
Я вполне мог себе представить ужас, который охватывает какого-нибудь сдержанного британского клиента при первой встрече с Кэшем. Но затем клиент постепенно поддается его чарам.
– И не говори. Сначала британец обязательно несет какую-нибудь чепуху насчет того, что все они очень осторожны и консервативны. Можно подумать, что покупка казначейского векселя была самым рискованным приключением в его жизни. Но после недолгих уговоров он как зверь бросается на мои облигации. Я живу в Британии год и за это время совершил несколько очень удачных сделок.
Мы остановились перед светофором. Кэш сосредоточился и при первой возможности рванул с места так, что стоявший бок о бок с нами «порше» словно застыл на месте. Лавируя между машинами, Кэш продолжал:
– В Лондоне многие понятия не имеют, что такое сделки с облигациями. Если они скормят какому-нибудь швейцарскому гному на миллион долларов бумаг нового выпуска, то уже считают, что они продали облигации. Чепуха. Они ничего не понимают. Продажа облигаций – это движение огромной массы денег по всему свету. Это финансирование одной части света другой. Понимаешь, о чем я?
Я кивнул и вжался в спинку сиденья, потому что в этот момент Кэш, стремясь поскорей преодолеть особенно забитый участок дороги, вырвался на полосу встречного движения и ракетой устремился вперед. Казалось, он не слышит рева автомобильных клаксонов, который подняли возмущенные водители.
– Расскажу тебе одну историю про то, как крутятся деньги. В Бостоне был один парень, который хотел вложить пятьсот миллионов долларов в еврооблигации. Мы напечатали три новых выпуска и отдали ему половину каждого. Через три месяца мы становимся обладателями обеспеченных недвижимостью облигаций, от которых не можем избавиться. Облигаций на пятьсот миллионов долларов. Кредитные ставки вырастают в три раза. Тогда я убеждаю того парня из Бостона, что в конечном счете ему нужны не еврооблигации, а закладные. Он продает свои еврооблигации и покупает наши, обеспеченные закладными.
Итак, наша фирма решила одну проблему. Беда в том, что теперь у нас на пятьсот миллионов никому не нужных еврооблигаций. Я выжидаю неделю. Трейдер в отчаянии, он никак не может продать свои еврооблигации. Кредиты снова вырастают в три раза, и я решаю позвонить своему приятелю из калифорнийской страховой компании, у которого на руках миллиард долларов. Он хотел бы их во что-то вложить, но во что именно – он не знает. Получается, что для него я нашел идеальное место для инвестиций.
Рассказывая эту историю, Кэш постоянно смеялся.
– Знаешь, почему меня зовут Кэшем? Слышал когда-нибудь поговорку «cash is king»*? < Наличные – это король (англ.).> Так вот, я – король наличных денег. Я ими управляю. Менеджеры разных фирм верят, что они распоряжаются деньгами своих фондов, но на самом деле ими распоряжаюсь я. Парни вроде меня приводят деньги в движение, а я – самый ловкий из таких парней. И как только деньги начинают двигаться, часть их попадает в мой карман. Знаешь, сколько составляют комиссионные от полумиллиардной сделки с тройной ставкой кредита? Прикинь.
Я прикинул. Существуют разные системы подсчета комиссионных; согласно моим расчетам получалось чуть меньше миллиона долларов. Теперь я понял, почему Кэш может позволить себе дорогие игрушки.
– Но я вижу, что ты не такой, как все, – продолжал Кэш. – Ты не боишься рисковать. Если представляется возможность, ты готов поставить на кон большие деньги. Думаю, мы с тобой можем делать крупные дела.
Определенно, на Кэше замыкалась масса рынков облигаций. Ради него и ради таких, как он, я и ушел из своего старого степенного банка. Я не сомневался, что тоже смогу стать крупным игроком на этом рынке. Мы с Кэшем могли бы всех оставить в дураках.
Потом я мысленно стукнул себя по лбу. Наверно, Кэш говорил то же самое всем своим клиентам. Нет, он не специально завлекал их в сети, на Кэша работала его репутация. Но я не мог отделаться от одной мысли: когда Кэш катал своего бостонского приятеля в «мерседесе» с опущенным верхом, он, очевидно, так же презрительно отзывался о своих британских клиентах и партнерах.
– Ты еще сохранил связи с американскими клиентами?
– Регулярные связи я поддерживаю только с одним. У меня с ним, можно сказать, особые отношения. Но если вздумаю возобновить старые связи, мне достаточно поднять телефонную трубку. Клиенты меня не забывают.
На развязке мы свернули на автомагистраль М4. Движение и здесь было довольно плотным, но по крайней мере не было пробок. Кэш перестроился в правый ряд и, сигналя фарами, обгонял одну машину за другой.
– Каким образом ты попал в этот бизнес? – поинтересовался я.
– Как-то раз в баре я встретился с неким ирландцем. Мы жили в одном районе Бронкса, но прежде я его не видел. Мы быстро нашли общий язык и здорово набрались. Разница между нами была в том, что мне было двадцать лет, и я пришел в джинсах, а ему – пятьдесят, и на нем был дорогой костюм. У него выдался неудачный день. Я ему посочувствовал. Он спросил, чем я занимаюсь. Я сказал, что работаю в скобяной лавке. Он спросил, не хочу ли я поработать в его лавке. Я согласился. Я начал с разноса почты и сам пробивался наверх. Это была постоянная борьба.
– Как тогда было в Бронксе? Не опасно? – спросил я.
– Опасно, конечно, но только для чужаков. В своем квартале ты был в полной безопасности. Любой защитил бы тебя. Сейчас, когда на каждом углу продают крэк, конечно, все изменилось. Раньше тоже были преступления, убийства, но не без причин, а теперь тебя могут убить просто так. Меня от этого тошнит.
Я бросил взгляд на Кэша. Он стиснул зубы, его щеки порозовели. Воспоминания только расстроили его.
– В нашем районе живут умнейшие люди, – продолжал Кэш. – Но страна не обращает на них внимания, не замечает их. Я никогда не забуду, что тот ирландец сделал для меня. Я тебе не говорил, что потом купил этот бар?
– Нет, – сказал я.
– В самом деле купил. Это было прелестное небольшое заведение рядом с моим домом. Несколько лет назад пришлось его закрыть. Когда появился крэк, стало твориться что-то совсем дикое. Но я вывел на Уолл-стрит тридцать ребят. Кое-кто из них уже пошел далеко.
Кэш бросил на меня взгляд и улыбнулся. Он явно гордился тем, чего достиг он сам, и тем, что он помог добиться успеха другим. Я не сомневался, что ему было чем гордиться.
Хенлейская регата оправдала все мои опасения. День выдался самым обычным для июля в Англии. Резкие порывы ветра, ливневые дожди, которые, не успев закончиться, начинались снова.
Очень скоро все перестали даже делать вид, что их интересует регата. В палатке собралось около сотни сотрудников и клиентов банка «Блумфилд Вайс». Все поглощали лососину и запивали ее шампанским. Воздух был настолько насыщен влагой, что, казалось, стало даже трудно дышать. Душную атмосферу палатки дополнял неумолчный шум: стук дождевых капель по крыше, звон тарелок, одновременная болтовня по меньшей мере пятидесяти человек, изредка все эти звуки заглушал чей-то истерический смех – очевидно, результат неумеренного потребления шампанского. Великолепный отдых за городом, ничего не скажешь.
В толпе я заметил высокую Кэти, которая беседовала с группой японцев. Она перехватила мой взгляд, извинилась перед японцами и стала медленно, но верно пробираться сквозь толпу ко мне. О Боже, ее мне только не хватало.
– Надеюсь, вам здесь понравилось, – сказала она.
В ответ я пробормотал что-то насчет того, что прием «Блумфилд Вайс» превзошел все мои ожидания.
Кэти посмотрела на меня и рассмеялась.
– Ужасно, не правда ли? Не знаю, зачем мы все это устраиваем. Впрочем, думаю, некоторым нужен только предлог, чтобы в субботний вечер как следует напиться. Я здесь по обязанности. А вас как сюда занесло?