Дэниел дал мне денег перед отъездом, движимый каким-то извращенным чувством ответственности. Остался с недостроенным гаражом. «Это тебе на учебу» – так он сказал. Хорошая сестра не взяла бы. Но попробуй забудь все, когда у твоего брата нос перебит и ты знаешь, кто его перебил и почему. В общем, я глянула в Дэниеловы черные глаза и не сумела отказаться. Дэниел произнес: «Возьми их. Я так хочу. Тебе пригодятся».
А хотел он главным образом, чтобы я уехала.
Я выдвинула ящик письменного стола. Стопочкой, в сторонке, сложила блокноты, чтобы Дэниел сразу заметил мой конверт. Луч света из прихожей протянулся в глубь ящика, там что-то блеснуло холодным серебром. Вроде ключ. Я покосилась на дверь, сунула руку в ящик. Ключ был явно не от машины и не от шкафа. Скорее всего, от дома. Простеньким колечком ключ крепился к серебристому брелоку с гравировкой – замысловатые петли и завитки образовывали трудноузнаваемую букву «А».
Только не это.
Снаружи послышался смех. Экранная дверь скрипнула, открываясь.
Я схватила ключ. Конверт оставила на столе, а не в ящике, ключ сунула в карман.
– Эверетт! – позвала я. – Извини. Мне что-то нехорошо.
Они не спеша возвращались в дом, обсуждали, когда мы с Эвереттом снова приедем. Дэниел взял его визитку, обещал позвонить, если ему что-нибудь – хоть что-нибудь – понадобится. В сумерках мы пошли к машине, Эверетт держал ладонь на моем плече.
– Очень приятный был вечер, Николетта.
– Лгун, – отозвалась я.
Оглянулась на Дэниела, который провожал нас глазами, стоя у окна.
«А» может означать что угодно.
И ключ может быть от какой угодно двери.
И не надо заморачиваться. Не надо сразу думать на брата.
– Выходит, ты и не собиралась рассказывать мне про этого Тайлера?
Если бы путь домой вытянуть в прямую линию, он бы занял пять минут. Но шоссе вилось через лес, огибало гору; ехать предстояло не меньше двадцати минут.
– Ты же не станешь колотить меня из ревности к каждому бывшему? – Я хотела проверить, шутит Эверетт или не шутит. – Гм. Похоже, станешь.
– Не кокетничай, тебе не идет.
– Рассказывать нечего, Эверетт.
– Лора другого мнения.
– Местный колорит, и только. Слухи десятилетней давности до сих пор актуальны. Потому что никто никогда никуда не уезжал.
– Ты-то уехала.
– Я – да.
Эверетт нахмурился. Я его не убедила.
– Мы были почти детьми, Эверетт.
Он потянулся, прижался щекой к оконному стеклу. Искривил уголок рта.
– Тайлер был твоим кавалером на выпускном, да?
– Перестань, – ответила я. Со смехом – раз уж Эверетт решил меня подразнить. – Нет, не был он моим кавалером.
– Это с ним ты невинность потеряла? Дай угадаю: тебе – шестнадцать, место действия – заднее сиденье пикапа?
– Какой ты пошляк.
– Но я ведь прав? Прав?
Он осклабился.
– Нет, – отрезала я.
Не шестнадцать, а семнадцать. И не в пикапе, а в Тайлеровой комнате, на кровати, которая представляла собой простое основание с матрацем. И с дополнительным покрывалом – Тайлер стащил его с дивана, потому что помнил про мою вечную зябкость. Был мой день рождения, руки у Тайлера дрожали, когда он расстегивал пуговицы платья, и я накрыла его ладони своими, чтобы унять дрожь, чтобы помочь ему.
В машине было тесно и душно, я опустила оконное стекло, ветер ворвался внутрь, пробежал по моим волосам – неуловимый, как воспоминание.
– С тех пор целая жизнь прошла, Эверетт.
Я вырулила на подъездную дорожку, остановилась, но фары не выключила – пусть освещают голое крыльцо.
– Ну а вдруг этот самый Тайлер все-таки причастен к исчезновению Аннализы? Возможен такой вариант, а?
Господи, как ему не надоест?.. Я выключила двигатель – и сразу вокруг ожила, затрепетала ночь.
– Пока неизвестно, случилось ли с Аннализой что-нибудь вообще. Ее брат видел, как она пошла гулять в лес. Вернулась или нет – вот вопрос. Может, вернулась. Может, уехала отсюда.
– Нет, ну а Тайлер в принципе мог это сделать?
Мог ли Тайлер? Поди знай. Эверетт ухватился за мое молчание.
– Не хочу, чтобы ты здесь оставалась совсем одна.
– Пустяки.
– Твой бывший последним говорил с пропавшей девушкой. Ее, в свою очередь, в последний раз видели уходящей в лес. В тот самый лес, что подбирается к твоему дому. А этот твой Тайлер еще и ремонт у тебя делает.
– Тайлер мне зла не причинит.
Мы вошли в дом.
– Людям, Николетта, свойственно меняться. Десять лет – изрядный срок.
– Знаю.
Изрядный, ха. Люди – они как матрешки; у каждого первоначальная версия упрятана в последующую, и так до самой новейшей. Но те, прежние версии никуда не пропадают и не меняются, они так и сидят внутри. Просто их не видно. Тайлер остается Тайлером. Человеком, который никогда меня не обидит; сомнения тут излишни. Но в то же время Тайлер – и тот парень, что с восторгом смотрел на свою девчонку, замершую над пропастью на чертовом колесе; тот парень, что оттолкнул Коринну на глазах у целой компании и даже не подумал извиниться.
Я проверила, не перемещена ли табуретка возле задней двери. Глядела долго, не могла припомнить, так она стояла или не так. Вроде сдвинута. Самую чуточку. Или это только кажется?
– Ты в порядке? – крикнул из комнаты Эверетт.
– Да. Просто задумалась.
– Иди в постель.
– Я не устала.
Наши отражения в темном окне. Эверетт приближается. Ерошит мне волосы, откидывает хвост со спины на плечо. Целует меня в шею сзади.
– Пойдем ляжем.
Я перевела взгляд на темное пространство за нашими отражениями, у древесных корней.
Повторила:
– Я не устала.
Почувствовала тяжесть ключа в кармане. Зубчики впились в кожу – как целый ряд вероятностей, ни одна из которых не желает потесниться.
НАКАНУНЕ
День 12-й
Что-то в этом доме происходило.
Может, скелеты в шкафах шевелились, как папа выразился накануне. Вроде – бред полусумасшедшего; однако, отчаявшись найти зацепку, и в таком бреде смысл углядишь. Кроме меня, многие в городе отчаялись; им-то папины слова за улику и сойдут.
Я позвонила Эверетту, попросила совета насчет папы. Эверетт обещал разрулить. Но он-то в Филадельфии, а я – здесь; и он не перезвонил после вчерашнего разговора. Если Эверетт срочно не подскажет, как унять копов, они и мой дом обыскать не преминут. Станут шарить всюду, как я шарила всю сегодняшнюю ночь. Пока не сообразила: папа имел в виду шкаф у себя в комнате. Я пока только содержимое своего собственного шкафа перетрясла. В шкафу Дэниела вообще было пусто.
А папа говорил про встроенный шкаф возле их с мамой спальни.
Я туда сунулась, но обнаружила только старую рабочую одежду (больше она папе не понадобится), пару стоптанных тапок (выбросить их, а то воняют) да несколько монет в пыли на полу.
Торопливо, с лязгом, я «листала» железные плечики, прощупывала швы, выворачивала карманы. Впустую. Кончилось все моим сидением на полу, над грудой тухлого тряпья, – одинокая девочка, которая пытается не заплакать.
«Вот что бывает, когда слушаешься сумасшедших, Ник».
«Вот чем такое кончается».
Я поднялась, глубоко вдохнула, чтобы унять дрожь в руках. Не очень помогло. Предприняла вторую попытку. Ткнулась лбом в стену, распластала ладони на штукатурке. Поневоле уставилась в пол.
Пыль; в пыли валяется заколка – наверно, еще мамина; у левой моей ступни – пара шурупчиков: во время óно закатились в угол. Вот если бы я медленно теряла разум – где бы я важные вещи стала прятать? Босой ногой я пощупала шурупчики, перевернула их. Шляпки оказались выкрашены белой краской. Такой же, как стены. Я подняла голову. Точно надо мной располагалось вентиляционное отверстие с решеткой, в решетке недоставало двух нижних шурупов, а шуруп в правом верхнем углу был закручен кое-как, до половины. Я вдохнула. Похоже, нашла. Проверить, сию же минуту. Дрожащими руками я принялась откручивать шуруп. Вот он упал на пол, вентиляционная решетка повисла на единственном шурупе, открылся темный прямоугольник – вход в туннель.
Снизу я не могла заглянуть внутрь, но запустила туда руку и сразу нащупала блокноты на спиральках. Вытащила их, выронила; они с шорохом упали, а несколько листков-вкладышей медленно спланировали. Я поднялась на цыпочки, глубже запустила руку в туннель, выгребла новые бумаги, новые блокноты, новую пыль. Это все – или в туннеле осталось еще нечто? И сколько других тайников хранит наш дом, сколько папиных секретов скрывает? Мне представились кипы бумаг в пространствах меж стен – как замурованные скелеты.
Одежду я отпихнула к стене, взобралась на эту кучу, залезла в вентиляционное отверстие по самый локоть. Пальцы уперлись в стену – туннель образовывал прямой угол, кардинально менял направление – с горизонтального на вертикальное. Я принялась доставать последние бумажки, я как раз тащила пожелтевший лист, когда зазвонили в дверь.
Черт.
Черт, черт, черт.
Не успела. Провозилась с тряпьем. Неужели так быстро оформили ордер на обыск? Знают они, что конкретно искать? И где?
Я замерла, затаив дыхание. Моя машина – прямо у террасы. Очевидно, что я сама – дома.
Звонок повторился; затем послышался глухой стук в дверь. Я не обязана открывать. Может, я вообще ушла на прогулку. Может, в ванной моюсь. Может, за мной друзья заехали. Впрочем, какая разница? Если у них есть ордер, мое присутствие им вовсе не нужно. Сами справятся.
Со стоном я запихнула находки обратно в вентиляцию. Комкая листы, заталкивала их как можно глубже. Закрутила решетку двумя шурупами, и тут звонок снова зазвонил, и я не успела закрутить третий шуруп, и сунула его в карман, и бросилась вниз по ступеням – растрепанная, помятая, словно только что из постели.
Так даже натуральнее.
В прихожей я глубоко вдохнула, искривила рот нарочитым зевком, открыла дверь. Солнце светило Эверетту в спину. В одной руке он держал мобильник, другую занес, чтобы снова постучать. Он просиял, когда я бросилась ему на шею. Слава богу. Эверетт. Не полиция, а Эверетт.