Всегда находился приятель приятеля, у которого имелся приятель – владелец ключа. К тому времени, как мы закончили школу, насчитывалось штук восемь дубликатов; передача такого дубликата от старших к младшим была вроде обряда инициации, сопровождалась набором опасных заданий, клятв, происходила непосредственно под пещерными сводами, в темноте, которая утрачивала привлекательность сразу после выпускного. Тогда уж уединения искали не среди холодных стен, не на сыром полу, а в мотеле на полпути к соседнему городишке. Когда Коринна пропала, копы физически не могли все закоулки прочесать. Слишком велико было пространство, слишком скудны ресурсы местной полиции. Помощь из штата уже после пришла. Вдобавок явных признаков насилия не наблюдалось, а Коринна достигла совершеннолетия. Наши копы не исключали, что девчонка попросту сбежала.
Но пещера – она-то как раз у самой дороги, что соединяет Кули-Ридж с ярмаркой. Асфальт не обновляли с тех пор, как шоссе перешло с местного финансирования на штатное. Где, как не в пещере, удобнее всего спрятать тело?
Копам мысль насчет пещеры подкинул Джексон. Через двое суток после исчезновения Коринны нас разбили на группы, и тогда Джексон спросил: «А в пещере вообще искали?» Деваться некуда – пришлось копам лезть под землю, пока мы все туда не полезли – отчаянные, с собственными фонариками и с дубликатом ключа.
Копы спускались в пещеру под нашими взглядами. Байли жалась к Джексону, прятала лицо у него на груди, тыкалась в футболку, уже и так измазанную тушью. Мы с Тайлером стояли, держась за руки, переплетя пальцы. Дэниел сложил руки на груди, глядел угрюмо, озабоченно. Копы притащили тяжеловесную штуковину, чтобы распилить цепи; штуковина им не понадобилась. Замок был открыт, цепи разъяты, ворота скалили черную пасть.
Джимми Брикс укомплектовался большим фонарем, полез первым; офицер Фрейз сдерживал нас, толпившихся возле входа. Мы ждали целую вечность; ожидание было как удавка, в летнем воздухе сгущался запах тления.
Копы шарили больше часа, а на поверхность вынесли одно-единственное колечко.
Очень красивое. Возможно, сделанное на заказ: две серебряные полоски, между ними ряд крохотных синих камешков. На следующий день это колечко, уже в пластиковом пакетике, легло передо мной на стол.
– Смотри внимательнее, – велел офицер Фрейз.
Некоторые камешки почернели от запекшейся крови. Я закрыла глаза, качнула головой.
– У Коринны такого не было.
Еще несколько недель полицейские пытались выяснить, откуда взялось кольцо. Мы об этом знали, потому что офицер Фрейз был женат на школьной секретарше, а она сболтнула о кольце в книжном клубе.
Кольцо пытались как-то соотнести сначала с Коринной, затем – с Джексоном; возили в ломбард. Увы, кольцо появилось с той же внезапностью, с какой исчезла Коринна.
Из ниоткуда.
В никуда.
Байли сказала: «У Коринны такого не было».
Джексон сказал: «У Коринны такого не было». Но копы в злополучное кольцо буквально вцепились; утверждали, что и нам не все о Коринне известно. Нечто привело ее к пещере, нечто заставило скользнуть внутрь. Коринна растворилась, ее кости вросли в гладкие своды, зубы стали каменной крошкой, платье – самой темнотой. Лишь кольцо, окровавленный кусочек металла, не подверглось превращению, и от него-то, считали копы, и надо плясать.
Иначе почему Джексон вообще дал наводку с пещерой? Не потому ли, что чувство вины его вынудило? Это ведь в человеческой природе – сознаваться. Отпущения искать.
Потом они снова запечатали вход в пещеру: навесили новый замок, новые цепи, новые ворота. Уничтожили ключ. Насколько мне известно, за последние десять лет взломов не было.
Возможно, эти ребята, на поляне, именно ради пещеры сюда и явились. Решили поискать Аннализу там, где мы в свое время искали Коринну. Знали больше, чем осмелились поведать копам.
Мы ради Коринны только что землю не рыли. Полиция забросила поиски – мы не опускали рук. Мы углубились слишком сильно – некоторым из нас так и не удалось вынырнуть.
«Здесь живет чудовище», – говорила Коринна. Хватала меня за руку, тянула под землю, задыхаясь от беззвучного смеха. Кричала: «Ну, давайте же, ловите нас!», и мы слышали шаги Джексона и Тайлера, и порскали в ответвления туннеля, а по пятам за нами следовали тонкие лучики фонариков.
И вот я стою у ворот в пещеру, и ржавое железо холодит мои пальцы, и слух ловит ночные шорохи, и утробным воем отзывается эхо. Замок заперт, цепь покрылась мхом, но он сдирается слишком легко, и вот уже ладони мои замшели.
Я сделала несколько шагов вдоль цепи, до замка и обратно. Потрясла решетку. Бесполезно – сработана на совесть. Даже не громыхнула, только чуть-чуть качнулась. Я крепче вцепилась в железо, щекой приникла к прутьям, вглядываясь в одну точку, туда, где за поворотом умирал свет.
– Эй! – прошептала я.
Слово запрыгало по камням, отталкиваясь от стен, будто мячик. Я кашлянула, предприняла вторую попытку:
– Аннализа!
Ничего, кроме эха.
Я подступилась к воротам с другого угла, стала дергать металлические прутья, что шли параллельно стене; искать изъян. Я трясла их, пока с поляны не донесся девчачий голос:
– Ты тоже это слышишь, да?
Я поспешила скрыться за деревьями, пока меня не обнаружили.
На миг меня охватила паника – неужели заблудилась? Я ведь сто лет одна по лесу не гуляла. Но в памяти всплыли и наша с Тайлером поляна, и тропа, на которой мы, нетерпеливые, обычно встречались. Я пошла на шум речной воды, к дому.
Потная от того, первого прилива страха, измазанная землей, я выбралась к нашему участку.
На подъездной дорожке стояла машина Дэниела. Я замерла, не смея шагнуть во двор. Прокралась к задней двери, ведшей на кухню, прислушалась, вычисляя, где именно сейчас находится брат. Он говорил по телефону, топал довольно громко.
– Просто скажи, у тебя она или нет.
Пауза. Шаги по дощатому полу.
– Не ври. Скажи, что она в порядке. Мы поссорились, и она… она… Не знаю. Обиделась, наверное.
Снова шаги.
– Да нет же, я приехал, смотрю – машина на месте, вещи тоже, а ее самой нет.
– Дэниел, ты?
Я вошла через заднюю дверь, так же, как и уходила. Он шагнул из-за угла, все еще с мобильником возле уха.
– Ладно, проехали, – сказал Дэниел, нажал «отбой» и сунул мобильник в карман. – Привет, Ник. – Нарочито растянул слова, упер руки в бока, лицом изобразил облегчение. – Где ты была?
– Воздухом дышала.
Он уставился на мою одежду – ту же самую, что и вчера. Помрачнел.
– Это в лесу, что ли?
– Нет. По дороге гуляла. – Кашлянув, я добавила: – Не знаешь, в пещере искали?
Морщинка меж его бровей стала глубже, уголки рта опустились.
– Ты о чем, Ник?
– Я говорю, полиция в пещере искала?
Под его быстрым взглядом я сжала кулаки, чтобы он не заметил на ладонях следов мха и ржавчины.
– По-моему, они и без нас разберутся. Нечего нам лезть в расследование, добра от этого не будет.
– А пещеру все-таки надо проверить.
– Ник, – произнес Дэниел, жестом веля мне слушать, – разговор есть.
На секунду я подумала, он сейчас начнет извиняться, и приготовилась делать то же самое.
– Речь о папе. У меня новости – и хорошие, и плохие.
Нет, извинений не будет.
– Во-первых, – продолжал Дэниел, – назначена дата слушания.
Мы дважды давали показания под присягой, что папа недееспособен; писали, с помощью Эверетта, заявление, просили назначить опекуном Дэниела, а в случае его смерти – меня.
– Слушание через два с лишним месяца, – сказал Дэниел.
– Два с лишним?
– Да. И если папа будет упираться, откажется подписывать разрешение на продажу дома, нам придется ждать, пока вступит в силу договор об опекунстве.
– Я поговорю с папой.
Дэниел кашлянул.
– Ехала бы ты домой.
Наши взгляды скрестились. Вечно Дэниел распоряжается, вечно решает, оставаться мне или уезжать; кто ему такое право дал? И почему он хочет меня сплавить?
– Я думала, тебе помощь нужна. Ты же сам говорил. Ты просил меня приехать.
– Без тебя разберусь, – отрезал Дэниел.
Лицо стало непроницаемым. Как обычно.
– Я поговорю с папой, – повторила я. – Он все подпишет. Мы продадим дом.
Дэниел кивнул. Уставился за окно, на лес.
– Следующий раз, когда затеешь рассветную прогулку, прихвати мобильник. Просто чтобы я не волновался.
На парковке у «Больших сосен», прямо на первой линии, стоял полицейский фургон. Сама парковка была полупуста. Внутренний голос велел мне заехать с тыла. Нерационально, конечно, а все же так спокойнее.
Едва я вышла из машины, как парадная дверь «Больших сосен» распахнулась, и на пороге возник полицейский. Я затаилась за открытой дверцей машины, плотнее сложила стопку документов. В походке полицейского уловила что-то знакомое – он глядел строго себе под ноги, руки держал в карманах. Волосы, угольно-черные, были подстрижены коротко и аккуратно, линия волос подчеркивала матовую смуглость кожи. Джексон называл этот оттенок «коричным» – когда говорил о Байли. Словно ее национальность имела особый аромат – пряный, вкусный.
– Марк? – окликнула я. – Марк Стюарт?
Тот самый полицейский, которому Аннализа отправила эсэмэс-сообщение: «У меня есть вопросы по делу Коринны Прескотт. Готова обсудить их в любое время».
Марк Стюарт. В «Больших соснах».
Он замер на полпути к полицейскому фургону, который стоял на спецполосе, выделенной синим цветом. Я бросилась к Марку, сандалии без задников шлепали по асфальту, бумаги под мышкой растрепались. Зажав их локтем, я замахала, стала указывать на себя. Сердце прыгало, билось о грудную клетку.
– Я – Ник Фарелл. Помнишь меня?
Его глаза округлились, но он быстро замаскировал удивление кивком и улыбкой.
– Привет, Ник. Давненько мы не…
Хвост фразы повис в воздухе, между нами.