Карен Аддельсон ответила не сразу. Ей понадобилось целое мгновение, чтобы собраться с мыслями. Такую же тактику применял Эверетт. «Выдержи паузу, успокойся, стабилизируй ситуацию. Не выдай своих эмоций, перехвати козырь».
– Нет. Полицейский мне не позволил.
Я резко отодвинулась от стола. Гнев у меня всегда сопровождался слезами, как будто эти две эмоции имели общий корень. А от слез я еще больше злилась – на собственную слабость. Вот бы мне быть самоуверенной, вот бы хладнокровно предъявлять людям требования, как Эверетт. Меня хватило лишь на то, чтобы пулей вылететь из кабинета.
Папе понадобился почти час, чтобы узнать меня. Все это время я сидела с ним, ждала. Наконец в папином мозгу что-то щелкнуло. Папа взглянул на мое фото, повел глазами на оригинал.
– Ник, – произнес он, постукивая пальцами по тумбочке, – помнишь, у тебя была подруга, а у нее – брат? Ник, ты знала, что этот брат – полицейский? Я вот не знал…
– Все хорошо, папа. Я все улажу. Только скажи, о чем он тебя спрашивал. Скажи, что ты ответил.
Я встала, закрыла дверь. Папа искоса следил за моими действиями.
– Он спрашивал об этой девушке. Которая пропала.
Я вздрогнула.
– Ты не обязан отвечать. Десять лет прошло. Марк, пожалуй, и не помнит…
– Нет, я не о Коринне говорю. То есть о Коринне тоже. Но не только о ней. Я о другой. Забыл, как ее…
– Аннализа Картер? Папа, ты никак не можешь быть свидетелем. Ты здесь находишься вот уже… – Я кашлянула. – В общем, когда Аннализа пропала, ты был здесь.
– Как давно я здесь, Ник? Сколько времени? Это очень важно.
Я ответила не сразу.
– Почти год.
Он втянул ртом воздух.
– Я опоздал.
– Папа, о чем они спрашивали?
Нужно было удержать его в сознании.
– Спрашивали, хорошо ли я ее знал. А еще – о твоем брате. Они всегда о нем спрашивают. Зря он так поступил.
Папа глядел на мой висок. Казалось, он видел отметину десятилетней давности, оставленную Дэниелом. Словно все случилось минуту назад. Папин взгляд пробудил память плоти – саднящую боль. Языком, изнутри, я пощупала щеку, ожидая ощутить вкус крови. Один удар с разворота – и Дэниел стал пожизненным подозреваемым.
– Он хотел знать, как я считаю – связаны две пропажи или нет. Связана Коринна с Аннализой или нет. В этом доме, Ник, слишком много всего.
– В доме нет ничего особенного, папа. Клянусь тебе.
– Как же нет, когда есть? Мне нужно… Я, знаешь, вел записи. Когда память стала отказывать. Для себя. Я…
Дверь открылась, вошла медсестра.
– Миссис Аддельсон зовет вашего отца на медицинское освидетельствование. Собирайтесь, Патрик.
Говоря, медсестра избегала моего взгляда.
Папа встал, направился к двери. По пути положил мне на плечо свою тяжелую руку и шепнул:
– Скелеты, Ник. Найди их. Найди их первой.
По дороге домой я сделала несколько звонков. Ни один абонент не ответил. Дэниел выехал на объект. Тайлер был занят работой. Эверетт не взял трубку, но скинул эсэмэс: «У меня совещание, позже перезвоню».
А возле дома меня ждала Лора. Полулежала на деревянных ступенях террасы, в неудобной позе, опершись на локти.
Мы с Лорой не имели привычки сваливаться друг другу на голову. С предрожденчика вообще не разговаривали. Что это за известие, которое нельзя сообщить по телефону?.. Едва дыша, с колотящимся сердцем, я направилась к террасе. Увидела цветочные горшки и контейнеры; выдохнула.
– Привет, – поздоровалась Лора. – Дэн сказал, в саду новые растения не помешают. У меня руки чешутся что-нибудь благоустроить, а дома выдумку приложить уже не к чему. Я бы сама растения посадила, да не могу – еще опрокинусь на спину и стану ногами сучить, как жук перевернутый. Извини.
– Ну что ты. Не надо было так напрягаться. В любом случае спасибо.
– А еще, – продолжала Лора, – я приехала извиниться за субботнее. За моих подруг.
Я качнула головой.
– Забудь. Все нормально.
– Нет, не все. У них бывает: сначала говорят, потом думают. А так они славные. Хотя это, конечно, их не оправдывает.
– Ладно, принимается, – сказала я, лишь бы Лора замолчала.
Я уселась рядом с ней на ступенях.
– Пригласила бы тебя в дом, но, боюсь, там еще жарче. Выпьешь чего-нибудь?
– Спасибо, все в порядке. А ты занята? Может, по саду пройдемся? Я бы тебе рассказала, как за растениями ухаживать…
В голосе Лоры настолько явно сквозила надежда, что я не смогла отмахнуться. Не в той я была ситуации, не в том настроении, чтобы гнать собеседников. Ни Дэниел, ни Тайлер, ни Эверетт не ответили на мои звонки; мне осталось только переваривать папину фразу. «Скелеты, Ник», – сказал папа. И мой разум изъявил желание нырнуть вслед за папой в кроличью нору.
От Лоры пахло садом; запах пропитал ее всю, словно она сама пустила корни, раскинула ветви с пышными соцветиями. То ли кожа у нее стала прозрачной, то ли вены потемнели от дополнительной порции крови, но только мне мерещились знаки, вроде рун или иероглифов; знаки, говорящие: здесь зреет жизнь.
– Вот эти – тенелюбивые, – говорила между тем Лора, указывая на горшки. – Для палисадника идеально. – Лора наморщила лоб, вгляделась пристальнее. – Интересно, что за зверюга здесь рылась?
Я встала со ступеней, подала ей руку. Лора оправила платье, вытянула шею, стала смотреть вверх.
– Сам-то дом очень добротный. Его бы чуть подремонтировать. Знаешь, Дэн рад, что ты приехала.
– Странный у него способ выражать радость.
– Просто он загружен. Разрывается между работой, отцом, домом и моей беременностью. Он устал. – Лора улыбнулась. – Хочу его попросить, чтобы крыло к дому пристроил. Только, наверное, лучше потом, когда все утрясется.
Она взмахнула рукой, имея в виду то ли наш дом, то ли все вместе.
– Ты права.
Я подхватила горшки покрупнее, пошла на задний двор. Лора следом несла пару маленьких горшочков, говорила на ходу:
– Да знаю я, знаю – он далек от идеала. И у вас с ним свои терки. Но он о мистере Фарелле заботится, и о нас тоже. Он станет хорошим отцом – это же видно, правда?
– Конечно, – отозвалась я.
Потому что это был правильный ответ, именно такого Лора и ждала.
Однако Лора нахмурилась, словно насквозь меня видела.
– Тогда, Ник, он был почти ребенком. Как и ты.
Похоже, они с Дэниелом это обсуждали. Похоже, Дэниел ей всю нашу подноготную раскрыл; сделал Лору чем-то большим, нежели просто новым членом семьи. Втянул ее в наше прошлое – а заодно и в будущее. Лора прислонилась к стене, вперила в меня пристальный взгляд.
Я со вздохом кивнула, отерла ладони о брюки.
– Ну с чего начнем?
Сотовый зазвонил, когда я мылась в душе, наблюдала, как вертятся в сливном отверстии кусочки грязи. Я выпростала руку из-за шторы и нажала громкую связь, чтобы не намочить телефон.
– Алло! – сказала я, ожидая услышать либо Дэниела, либо Эверетта.
Голос был под стать моим воспоминаниям, а воспоминания резали по сердцу. Сдавленно, быстро, еле слышно в трубке произнесли:
– Это Байли.
– Привет, – машинально сказала я.
Глупее ответа и не придумаешь.
Я выключила воду и стояла в ванне голая. С волос капало, плечи покрылись гусиной кожей.
– Завтра твоего отца повезут в полицию на допрос. – Байли дала мне время на вдох и добавила: – Не понимаю, зачем тебе об этом говорю.
В нашем городе все тайное рано или поздно становится явным. Секреты выбалтывают в постели, за обеденным столом, в пабе; открывают родным, приятелям, соседям. И даже бывшим подругам.
Меня затрясло. Мысли плясали, в мозгу оформлялся список важных дел – расплывчатый, нечитабельный. «Эверетт. Нужно позвонить Эверетту».
– Я твоя должница. Не знаю, как тебя благодарить.
Слова эхом отозвались от стен ванной, пришлось затаить дыхание, иначе я не расслышала бы ответ Байли.
Она выждала несколько секунд.
– Это нетрудно: держись от меня подальше.
Что ж, если я со своими долгами рассчитываюсь, возможно, и Байли есть за что платить.
Кое-как обмотавшись полотенцем, я набрала номер Эверетта.
– Извини, я как раз собирался тебе перезвонить.
– Мне нужен совет, – сказала я.
– Насчет опекунства? Вы уже давали показания под присягой, да?
– Копы допрашивают папу. Насчет преступления. Эверетт, он не в своем уме. – Голос у меня дрогнул. – Не знаю, чего папа им наговорил и чего еще наговорит. Я должна прекратить этот ужас. Пожалуйста, объясни, как это сделать.
– Погоди, погоди. Я не понял: что происходит?
Я выдала некоторые факты. О девушке, что пропала десять лет назад. О другой девушке, которая пропала на днях, чем вызвала у полиции всплеск интереса к тому, давнему случаю. Получилось отрывочно и истерично. Сквозь слезы.
– Я разберусь, – сказал Эверетт.
– А мне что делать? К кому идти?
– Не волнуйся. Позвони в лечебницу, дай им мой телефон, скажи, чтобы связались со мной, если хоть кто-нибудь – неважно, кто – станет искать встречи с твоим отцом. Припугни: если допустят такое, мы их засудим. Правда, прецедентов не было, но им про это знать необязательно.
Я все сделала, как велел Эверетт. Позвонила Карен Аддельсон; не дрогнув голосом, изложила автоответчику свои требования (трижды отрепетированные перед зеркалом). Затем набрала Дэниела, передала слова Байли и наставления Эверетта. Снова попыталась связаться с Тайлером. Думала и ему оставить голосовое сообщение, но решила, что лучше не надо. Любая запись – хоть на бумаге, хоть звуковая – может стать уликой, если копы снова начнут выколачивать из нас показания. Они и так уже считают, что у Тайлера был мотив. И прецедент с голосовым сообщением был. Еще тогда. Его тоже подшили к делу Коринны Прескотт, он пылился в виртуальной «коробке».
Коринна оставила Джексону сообщение. «Прости», – сказала она, и голос ее надломился. Совсем не похоже на Коринну – извиняться, да еще с запинками. Женщина-следователь, присланная из столицы штата, дала мне прослушать запись. Пыталась по моему лицу понять, знаю я, о чем Коринна речь ведет, или нет. «Прошу тебя, Джексон, вернись. Пожалуйста. Я буду на ярмарке. Там меня найдешь. Я на все согласна. Только не делай этого. Пожалуйста, не надо».