А еще я знала, что он лгал.
Я избегала находиться с ним в одной комнате. Избегала говорить о нем. И Ханна Пардо это просекла. Не из моих слов выводы сделала, а из моих попыток дистанцироваться от Джексона. Из неохоты, с какой я комментировала его показания. Из нежелания как подтверждать их, так и отрицать. Я, как попугай, повторяла свое «Не знаю»; в конце концов, я и впрямь практически ничего не знала о Коринне.
К слову, мои показания погоды не сделали. Первой, как только услышала про тест на беременность, раскололась Байли. Мигом набила пресловутую «коробку» нашими тайнами и своими страхами. Сказала Ханне то, что Ханна хотела услышать: «Ник? Очень уж заносится, считает, что слишком хороша для нашей глуши. Только без нас она – ноль. Ноль». И еще: «Нет, мы не знали, что Коринна беременна; ребенок, конечно, Джексона, теперь понятно, о чем она в сообщении говорила. А Джексон, разумеется, ребенка не хотел». Ханна Пардо бросала хлебные крошки – Байли их подбирала, в свою очередь, выдавая Ханне скла́дную историю: Коринна, дескать, была импульсивная, безбашенная, она даже сарай рэндалловский спалила; Ник – та до сих пор дуется, что Коринна ее Тайлера пыталась соблазнить. А Дэниел всегда был чересчур резким с сестрой (ключевое слово – «резкий»). «На этот раз Джексон ни за что не простил бы Коринну, – продолжала Байли. – Он мне сам сказал».
Ясно – это Джексон. Больше некому. Не мог простить Коринну; ребенка не хотел.
Вот так Байли все по полочкам и разложила. Вышла целая история – с завязкой и с развязкой. Байли поверили, ведь она числилась среди лучших подруг Коринны. Мало того: каждый норовил добавить свою деталь: «Да я сама слышала, как Коринну в туалете рвало; она перестала короткие шорты носить – животик прятала. Джексон ее бросил, бедняжку. Да, бедная, бедная Коринна. Осталась наедине с беременностью; не знала, куда деваться».
До сих пор не понимаю, что на меня нашло, когда я узнала о показаниях Байли. Почему я ее толкнула, почему накричала на нее; почему сказала, что она, Байли, Джексона погубила. В конце концов, чтó мне Джексон?
А Байли и впрямь его погубила. Ее версию мигом приняли, хотя доказательств не было ни малейших. По ее милости Джексон торчит в этом занюханном пабе, по ее милости одинок, случайными связями пробавляется. Байли даже восприятие его внешности изменила: отныне, видя темные глаза с длиннющими ресницами, люди думали: «Ишь, буркалы какие; все-то этот Джексон высматривает, все-то вынюхивает. Слишком уж он хорош собой. От такого красавчика добра не жди. И вообще, в тихом омуте черти водятся».
«Ладно, пусть барменом работает. По крайней мере, будет на виду».
– Джексон, почему ты не уехал отсюда?
Он промолчал. Принялся с излишним усердием вытирать барную стойку; мускулы напряглись, татуировки заколыхались. Впрочем, я и сама догадывалась, в чем причина. Джексон выжидал. Надеялся на торжество здравого смысла.
– А ты почему все время возвращаешься, Ник?
– С папой проблемы. Нужна моя помощь.
– Значит, ты здесь исключительно ради папы?
Он снова усмехнулся. Я села на барный табурет.
– С каких это пор, Джексон, нормой считается пить за завтраком?
Он сжал губы, задержал на мне взгляд чуть дольше, чем следовало.
– Вообще-то, уже время ланча прошло.
Я покосилась на стенные часы. Секундная стрелка, прежде чем сделать очередной рывок, всякий раз вздрагивала. Наверное, я у себя в кухне около двух часов провела в полузабытьи. Компенсировала недостаток ночного сна.
– Чего тебе, Ник?
Я забарабанила по барной стойке пальцами; поймала себя на том, что так же вел бы себя папа; мысленно дала себе по рукам. Велела им лежать спокойно. Не трястись от избытка кофеина.
– Случайно не знаешь, где Тайлер работает?
– Там же, где и всегда.
– Брось, Джексон. Ты понимаешь, о чем я.
Офиса как такового у Тайлера не было. Они с отцом принимали заказы на своем же участке, возле дома. Тайлеру нравилось жить с родителями; даже достигнув возраста, в котором родительский дом обычно покидают, он не уехал. Спорил со мной: дескать, незачем тратиться на съемное жилье, лучше денег поднакопить.
Однажды я подошла к нему почти вплотную, поддразнила:
– Зато тебе придется раскошеливаться на мотель, когда вздумаешь девчонку снять.
Тайлер не смутился.
– Вовсе нет. Каждая девчонка где-нибудь да живет.
И, для полной ясности, он усадил меня в пикап, и мы поехали ко мне домой.
Теперь он жил здесь. Снимал квартиру над пабом. А где работал, я не знала – то ли возле родительского дома, то ли на каком-нибудь объекте.
Джексон швырнул тряпку на стойку, жестом указал: отойдем, а то посетители услышат. Мы встали в коридорчике между входной дверью и лестницей. Джексон понизил голос, наклонился ко мне.
– Слушай, Ник, не домогайся Тайлера. Хотя бы сейчас.
– Что ты несешь?
Посетители навострили уши. Я легко представила, какая сплетня скоро распространится по Кули-Ридж: «Джексон и Ник шептались о пропавшей. А стояли-то близехонько друг к дружке».
– Причина – в Аннализе Картер, – продолжал Джексон. – Тайлеру дело шьют. Еще и тебя нелегкая принесла.
– Откуда ты знаешь про дело?
– Неважно. Ты масла в огонь не подливай, договорились?
– В какой еще огонь?
Джексон взглядом не позволил мне продолжить.
– Я обручена. Мне просто нужно поговорить с Тайлером, вот и все.
– Тебе просто нужно держаться от него подальше. Аннализа… она была…
Джексон не закончил фразу. Задумался.
Для меня Аннализа была тринадцатилетней девчонкой. Я тогда уехала; я не видела, что из нее выросло.
– Ну и какая же она была, Джексон?
– Одержимая. – Он кашлянул и продолжил мысль: – Помешалась на Коринне. Вечно вертелась в пабе. В доверие ко мне втиралась. Выспрашивала.
– О чем? О том, что с Коринной произошло?
– Не совсем. Ее не только и не столько само исчезновение занимало, сколько личность Коринны.
Джексон покосился на посетителей, зашептал мне в ухо:
– Откуда-то вызнала ее любимые фразочки. Произносила их Коринниным тоном. Те самые фразочки, Ник, которые Коринна мне одному говорила. Меня жуть брала. Меня – взрослого парня. Аннализа… она просто играла в Коринну. – Джексон стиснул челюсти, напрягся всем телом. – Я бы с ней никогда… Знаешь, я ее боялся. Никого и ничего так не боялся, как эту… А копы все равно меня допрашивали. Не далее как сегодня утром. Наверняка сейчас они уже Тайлера имеют, они ведь тоже интересовались, где он работает. А потом и за твоего брата примутся.
Джексон плотнее сжал губы и отвернулся.
– Глупости, – сказала я. – Дэниел-то здесь с какого боку?
Джексон передернул плечами.
– Говорят, Аннализа часто ему звонила. Здесь его искала, вот как ты ищешь Тайлера. Говорят, пару месяцев назад твоя невестка уезжала к сестре, несколько дней у нее жила. Не знаю, есть тут связь или нет. Слухи. Сама понимаешь – людям только повод дай.
Слухи. Они на пустом месте не возникают. Дэниел не говорил, что Лора уезжала. С другой стороны – разве он обязан мне докладывать?
– Просто скажи, где он работает.
– Я правда не в курсе, – ответил Джексон, глядя в сторону.
Солгал. Снова.
Он ушел, я осталась стоять в коридорчике. Стояла и чувствовала: теряю связь с семьей. А я ведь воображала, что держусь крепко; я столько усилий прикладывала. И вот во время приступа паники я потеряла заодно и остатки гордости. Я пошла за Джексоном в зал, где, оправдав чаяния ранних посетителей, спросила довольно громко:
– Кто-нибудь знает, где искать Тайлера Эллисона?
Человек, пивший виски, кашлянул в кулак. Я прошла к нему, остановилась совсем рядом.
– Вы знаете, да?
Я склонилась к нему так низко, что от перегара глаза заслезились. Он держал стакан, словно щит. Улыбнулся, сделал глоток.
– Не. Просто любопытствую: чего в нем такого особенного, что куколки вроде тебя его по пабам разыскивают?
Тот, кто пил пиво, нахмурился, качнул стаканом: дескать, подойди-ка.
– Ты – дочка Патрика Фарелла, да?
Первый, с виски, не посмел встрять. Я кивнула.
– «Эллисон констракшн» заключила договор с железной дорогой. Строят новую станцию. Финансирование из городского бюджета, будь он неладен.
Последовал смачный глоток пива и стук стакана, резко поставленного на стол.
– Для туристов, так их и растак.
Первый, который пил виски, стал бурчать насчет денег – мол, лучше бы шоссе залатали или в школах ремонт сделали.
– Там его и найдешь, лапуля. А как папа?
– Да неважно, – сказала я. – Хуже ему.
– Дом, стало быть, продавать будете? Так я слыхал.
– Пока не знаю.
Я действительно не знала. Папа отказался подписывать бумаги. А дом – он сейчас был вроде верхушки айсберга.
По пути к выходу меня перехватил Джексон.
– Не наделай глупостей, Ник.
Словно эхо давних слов, тех, что я подслушала у реки. «Не наделай глупостей», – шепнул Джексону Тайлер, и тут я хрустнула сучком. Они оба обернулись и резко сменили тему. Позже Тайлер предупредил меня: «Джексон сказал копам, что после ярмарки ее не видел. Что вообще ее не видел в тот вечер».
Но это была ложь.
Я сама видела Джексона с Коринной. После ярмарки. Но что было бы, заяви я об этом? В городишке вроде нашего, где из пары фактов могут целую историю состряпать, где ей в поддержку таких историй – полная «коробка»?
Требовался козел отпущения. Персонаж, которого можно очернить и упечь в тюрьму, чтобы дальше жить спокойно. Актер на роль чудовища.
Поэтому я промолчала. Моих показаний хватило бы, чтоб запечатать «коробку». Чтобы появился полноценный обвиняемый.
Джексон был крепким орешком, не из тех, с кем проходили номера Коринны. Следствие пыталось представить Джексона этаким разобиженным мальчишкой; некоторые в эту версию даже и поверили. На самом деле ни при чем там был ребенок или ссора какая-то непонятная. Просто Джексону нравилось, когда Коринна его «доводила»: осаживала, вынуждала к разрыву.