– Я передумала, – сказала Байли. – Выбираю вызов.
– Нетушки, Байли, детка. Или правда – или пошла вон. Итак, повторяю вопрос: кого из наших с Ник парней ты не прочь заграбастать?
Я прилегла, опираясь на локти; я наблюдала, как ерзает Байли. Коринна поймала мой взгляд, усмехнулась.
– Всегда вызов выбирай, Байли, – сказала я.
– Тайлера, – произнесла Байли, жестоко покраснев.
Я рассмеялась.
– Лгунья.
Байли заговорила, глядя мне в лицо:
– С Тайлером тебе, Ник, везде зеленый свет. Тайлер весь такой положительный, что и про тебя люди думают гораздо лучше, чем ты есть на самом деле. Поэтому я бы выбрала Тайлера.
Коринна захохотала.
– Отлично сыграно, Байли.
Притянула Байли к себе, обняла сбоку, прижала крепко-крепко.
– Господи, как же я вас обеих люблю. Прямо до смерти. Гадючки вы мои.
Вот какого черта Байли и сейчас, через десять лет, врет? Зачем называет Коринну чудовищем, будто сама – белая и пушистая?
– Сама себя ты можешь любыми способами оправдывать, Байли. Ты всегда врала и не краснела.
– Только не прикидывайся, Ник, будто не понимаешь, о чем я. Я все слышала – тогда, на чертовом колесе.
Я тряхнула головой, сделала вид, что не помню.
– Вот нормальный человек такое подруге скажет, а? Да и не только подруге. Она больна была, Ник. Больна и заразна.
– Ты о чем?
Байли рассмеялась: мол, доходит до некоторых как до жирафа.
– Мне пора, Ник.
– Погоди. Можно, я тебе позвоню? Давай встретимся где-нибудь в другом месте, без всего вот этого.
Я имела в виду ярмарку, чертово колесо, нависшее над нами, каждым своим оборотом добавляющее нам недоверия и агрессии.
– Нет. Что было, то прошло.
Без сомнения, Байли что-то знала. Жаль, подумала я, Эверетта нет: уж он бы из нее правду вытянул, заставил бы исповедоваться. Я схватила салфетку с ближайшего столика, нашарила в сумочке ручку, нацарапала номер телефона.
– Передумаешь – позвони. Я пока в Кули-Ридж. С папой проблемы.
Байли сунула салфетку в задний карман брюк. Господи, до чего ж она была хороша. Каждый жест – словно в балете.
– Прощай, Ник.
– Твоя дочка просто прелесть, – сказала я.
Байли уже развернулась, пошла прочь. Откидывая волосы, в последний раз сверкнула на меня глазами.
– Надеюсь, она вырастет не такой, как мы.
На тилт-а-вирле визжало по железу железо, грохотали кабинки, разворачиваясь у самого края площадки. Слышался восторженный визг. Я попыталась сосредоточиться на этих звуках, всех вместе и каждом в отдельности – лишь бы растаяла картина: мы втроем на чертовом колесе, на самой верхотуре.
Едва ли я выглядела убедительно, силясь показать Байли, что не помню про тот случай. Кориннин тогдашний шепот на чертовом колесе за десять лет изрядно прибавил децибелов. Порой, думая о Коринне, я слышала только то, единственное, оглушительное слово.
Ледяные Кориннины пальцы поддерживают меня под локти. Дыхание щекочет ушную раковину. На заднем плане нервно, сдавленно хихикает Байли. От Коринны пахнет мятной жвачкой. Пальцы выстукивают на моих предплечьях что-то вроде морзянки.
– Прыгай, – шепнула Коринна.
Она велела мне прыгнуть с чертова колеса.
НАКАНУНЕ
День 6-й
До начала предрожденчика было еще несколько часов. Меня ждали в цокольном этаже церкви. Именно там десять лет назад нас собрал офицер Фрейз, чтобы разбить на поисковые группы; Фрейза-то я и представляла, думая о предрожденчике; а еще плакат с надписью «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», на котором два лица, Кориннино и Аннализино, беспрестанно трансформировались одно в другое.
– Значит, тебе к полудню надо быть?
Дэниел стоял на стремянке во дворе, держа водяную пушку.
– Ну да, я же сказала.
– Список составила? – Дэниел протянул руку.
– Ты что, прямо сейчас домом займешься? К продаже его станешь готовить?
Он повторил свой жест: мол, давай список.
– Конечно, Ник. Мне на предрожденчике все равно не место.
Я протянула список, Дэниел бегло прочел его.
– Так, водяная пушка – вот она. Бетонированием позже займусь; красить будем, если Тайлер поможет.
– Что, Тайлер должен прийти?
– Ключевое слово – «должен». Обещал, да пропал куда-то.
Дэниел сверкнул на меня глазами.
– Сделай одолжение, Ник: отодвинь от стен всю мебель, какую осилишь. Крупное я сам буду двигать. И принеси пленку. Она в багажнике.
Дэниел продолжил орудовать водяной пушкой. Мы готовили дом к продаже. Приводили его в порядок. Приводили в порядок свою жизнь. Двигались дальше.
– Ник, – сказал Дэниел. – Пленка. В багажнике. Шевелись.
К его внедорожнику я шла как мешком пристукнутая. В последние несколько ночей меня мучила бессонница, недосып сказывался на работе мозга. Я словно пробиралась сквозь туман, напрасно шарила в поисках какой-нибудь вехи. Я потянула из багажника пленку, пахнувшую химией. Прижала к груди целый ворох пластиковых полотнищ – неловко, так, что они застили дорогу. Представила, как легко таким полотнищем душить; как на месте преступления копы закрывают пленкой покойников. Вспомнила маму: она застилала пол в кухне, чтобы мы с Дэниелом, рисуя, его не забрызгали. Потом, когда мы складывали мольберты, пленка, вся в разноцветных кляксах, мазках и россыпях капель, сама казалась прекрасным побочным обстоятельством.
Я чуть не задохнулась, пока тащила пленку. Бросила ее у террасы, выдержала взгляд Дэниела.
– Ник, – произнес он с такой интонацией, словно крупнее неприятности, чем я, в его жизни не было.
– Мне что-то нехорошо, Дэниел.
Он выключил водяную пушку, слез со стремянки.
– Если здесь помогать не желаешь, отправляйся в церковь – может, там от тебя будет больше пользы.
Я кивнула.
– Наверное, вернусь поздно. У меня планы на вечер.
– У тебя планы на вечер? – переспросил Дэниел.
– Да, – сказала я. – У меня планы.
Планов никаких не было. Было единственное желание – оказаться подальше отсюда.
– Ночуй сегодня у нас с Лорой. Краска – она вонючая. Незачем тебе в доме травиться.
– Подумаю, – сказала я.
Дэниел кивнул.
– Ладно. Увидимся позже.
Может, причина была в близости церкви к полицейскому участку; может, в наличии кладбища, где рядом с дедом и бабушкой покоилась мама, не знаю. Меня здесь всегда озноб пробирал. Деревянные скамьи пахли сырой землей. Чтобы попасть в цокольный этаж, требовалось пройти по узкому нефу и обогнуть алтарь, и в этом чудилось нечто зловещее. Ребенком я каждое воскресенье проводила в церкви; после маминой смерти как отрезало. С Дэниелом то же самое случилось, кстати. А папа и раньше нечасто на службах присутствовал. Либо ему требовалось проспаться после субботних возлияний, либо просто выспаться. Тайлер ходил в церковь только со мной и только по моей просьбе. Словом, ничто больше не ждало меня под этой конусовидной крышей.
Церковь давно ассоциировалась у меня с прежней жизнью в Кули-Ридж. Стала частью уклада, к которому не собираешься возвращаться: воскресная служба, затем перекус (батончики-мюсли из «Си-Ви-Эс») в компании Коринны, Байли и еще кого-нибудь, с кем мы трое на тот момент водились. Летом мы ели, усевшись на капот машины, зимой – прямо в супермаркете. Люк Абердин косился на нас из-за кассового аппарата – мало ли что.
В последний раз я была в церкви три года назад, на венчании Дэниела и Лоры. Меня и тогда неприятно потряхивало. Я стояла возле алтаря в платье арбузного цвета (платье шили по Лориному заказу, без меня, наугад – я даже мерки свои Лоре не сообщала). Платье было длинновато – доходило до икр, вместо того чтобы едва закрывать колено; тянуло на груди и болталось в проймах. Мне запомнилось ощущение собственной неуместности.
После венчания я проскользнула в цокольный этаж, чтобы переждать, пока схлынет толпа. Там-то меня и нашел Тайлер – я сама с собой играла в дартс. Прищурив один глаз, я метила дротиком в мишень, когда послышались шаги, шорох снимаемого и швыряемого на стул пиджака.
– Миленькое платьице, – сказал Тайлер.
– Заткнись.
– Хочешь выбраться отсюда?
Тайлер провел меня тайным путем. В подсобке оказалась лестница, упиравшаяся в противоштормовую ставню, закрытую на кодовый замок. Тайлер помнил код еще с тех пор, как его компания ремонтировала церковь после наводнения. Тайлер всегда отыскивал выход. А Дэниел так и не простил мне, что не подошла поздравить его и Лору.
– Ник! – взвизгнула Лора при моем появлении.
Отделилась от матери и сестры, которые были заняты развешиванием гирлянд, вперевалку заспешила ко мне. Я улыбнулась.
– Дэниел сказал, вам помощь не помешает.
– Господи, конечно! – Лора подалась ко мне, понизила голос. – У мамы крыша поехала. Кэти ее занять пытается, но все без толку. Мама то ли в восторге оттого, что станет бабушкой, то ли боится новой роли – поди пойми.
Я кивнула с излишней поспешностью. Такая вот мелочь способна вызвать прилив невыносимой тоски. Тоска берется бог знает откуда, ее не ждешь, о ней не подозреваешь, пока она не захлестнет с головой. Моей маме не суждено развешивать розовый серпантин для предрожденчика. Как и мне не суждено шептать подруге на ухо: «У мамы крыша поехала». Моя мама никогда не станет бабушкой.
Лора сделала глубокий вдох, погладила живот, словно пытаясь справиться с коликой.
– Налить тебе пунша, Ник?
– Спасибо, не надо. Лучше озадачь меня.
– Идет. Кэти! Чем бы нам Ник озадачить?
Подбежала Кэти. Последовали подробные инструкции: повесь плакат, разберись с реквизитом для конкурсов, расставь капкейки на раскладных столиках: да не так – вот так. Наставляя, Кэти невольно косилась на доску объявлений, где копы разместили фото Аннализы, а заодно и план поисков – карту леса, разбитую на квадраты. Каждый квадрат был помечен буквой. Здесь нас собрали и разделили Брикс и офицер Фрейз. Я попала в группу С. Для поисков нам достался картеровский участок – от дома до самой реки. Дэниел попал в группу А (собственность Пайпера, включая заброшенный дом; как Дэниел потом сказал, ничего там не обнаружилось). Плюс участок семьи Макэльрей, плюс наш участок. Тайлер был в группе Е, вместе с остальными шарил на территории, прилегающей к начальной школе. И пусть не думают, что мы не заметили этого разделения.