Он направился в ванную, на пороге спальни помедлил.
– Только сделай одолжение: не перезванивай ему, как только я душ включу.
Я прищурилась, но Тайлер уже стоял ко мне спиной.
– И в мыслях не имела.
– Вот и хорошо.
– Не надо так, – начала я. – Не будь таким…
Он резко развернулся, одной рукой держась за дверную ручку, другой – указывая на меня.
– То есть это я таким быть не должен, да, Ник?
– Я была на нервах!
– Знаю, видел.
– Я не понимала, что делаю.
– Врешь.
Стоя в дверном проеме, он сверкал на меня своими синими глазами. Я сосредоточилась на беззвучно шевелившихся губах репортерши.
– Не хочу с тобой ссориться, Тайлер.
– Да уж конечно, я тебе не для ссоры нужен.
Слова были резкие, но с выражением лица даже в сравнение не шли. Ночью все казалось хорошо и правильно; дневной свет обнажил ошибочность этого впечатления.
– Прости. Только скажи: а я тебе для чего нужна?
Большие синие глаза, кажется, стали еще больше.
– Ты правда не знаешь, Ник?
Тайлер качнул головой, потер щеку.
– А вот за что, интересно, ты извиняешься? За вчерашнее? За прошлогоднее? Или за позапрошлогоднее? Или, может, за первый раз – тот самый, когда ты, ни слова мне не сказав, просто сбежала?
Я поднялась с дивана. Руки и ноги тряслись.
– Только не начинай, ладно? Не надо об этом сейчас.
Между нами действовало молчаливое соглашение: не обсуждать это. Не смотреть назад, не заглядывать в будущее.
В выпускном классе мы договорились: выждем год. Поднакопим денег, уедем вместе. Но тут пропала Коринна, и планы полетели к чертям. Дэниел забросил ремонт в гараже, отдал мне почти все деньги. Я уехала одна. Год проучилась в муниципальном колледже, затем перевелась в университет с идеальными условиями: студенческий городок, кредит на обучение. Там, замкнутая в кампусе, отделенная от мира, я провела четыре года. В безопасности. В изоляции. Вдали.
– Или ты извиняешься за то, что сменила номер телефона? – продолжал Тайлер, делая шаг ко мне. – За то, что через пять месяцев нагрянула сюда как ни в чем не бывало?
– Нет, не за это, Тайлер. Мы были почти детьми. Какой спрос с детей?
– А дети что, любить не могут? – Голос Тайлера смягчился. – Мы бы с тобой справились.
– Справились бы. Смогли бы. Сплошное сослагательное наклонение. Мы не справились, Тайлер. Не смогли.
– Потому что ты исчезла! В прямом смысле.
– Не исчезла, а просто уехала.
– Вчера была – назавтра след простыл. Это называется «просто уехала»? Я про твой так называемый отъезд вообще от Дэна узнал.
– Остаться я не могла.
Я сама своего голоса почти не слышала.
– Знаю, Ник. Но у нас ведь было серьезно. Я тебе обещание давал не на день, не на час. Оно в силе оставалось. По-любому.
Тайлер позволил мне сесть за руль своего пикапа, потому что его рука сильно распухла. Я все трогала собственное лицо, боялась нащупать нечто более существенное, чем ссадина на скуле и разбитая губа.
– Ник, скажи честно, ты в порядке? – спросил Тайлер.
– В порядке. Но как же они все меня достали – и Дэниел, и Коринна с этой ее вечной игрой. И папа. И вообще весь наш городишко.
– Съезжай на обочину, – сказал Тайлер.
– Где именно?
Темные извилистые улицы отнюдь не были переполнены машинами; местами и вовсе наш пикап оказывался единственным транспортным средством. Но шоссе то и дело выныривало из застроенных кварталов на простор, и тогда открывались горы, а на обочине появлялись ограждения, за которыми зияла пустота.
– Где хочешь.
Я догадывалась, почему Тайлер велел мне остановиться; мне и самой не улыбалось быть замеченной на шоссе.
– Пещера совсем рядом, Тайлер.
Я свернула на лесную дорогу, остановилась над обрывом, возле поляны. За деревьями пикап был почти незаметен. Я выключила двигатель.
И расстегнула ремень безопасности. Но Тайлер не стал меня обнимать. И не заглянул мне в лицо, прежде чем раскрыть объятия.
– Ник, ты знаешь: я буду о тебе заботиться. Буду тебя беречь. Я буду любить тебя вечно, Ник.
– Да, я знаю, – отозвалась я.
В чем в чем, а в этом я не сомневалась. Тайлер открыл бардачок, достал колечко. Лаконичное. Восхитительное. Совершенное. Две переплетенные серебряные полоски, между ними ряд крохотных синих камешков.
«Вечно». Это слово употребляют, когда вечность измеряется тремя-четырьмя годами. Когда от превращения в полноценную матрешку человека отделяет добрый десяток лет.
Во мне до сих пор живет упрямое жадное дитя, наивно полагающее, будто можно иметь сразу все. Что Тайлер возьмет да и превратится в Эверетта; что Эверетт станет Тайлером. Что главная матрешка откроется, выпустит остальных, и все они, сколько их ни есть, будут себе жить-поживать в симбиозе, и найдется человек, который захочет принять весь комплект. Так рассуждаешь в детстве, пока не сообразишь: каждый шаг – это выбор. Чтобы что-то получить, от чего-то нужно отказаться. Что все желания следует тщательно взвешивать с целью определить, какие из них сильнее – и чем ради них можно пожертвовать.
Десять лет назад я сделала выбор за нас обоих. Рванула пластырь со скулы – вместе с кожей. Рванула прочь из Кули-Ридж, думая, что насовсем. Но Тайлеру-то я не оставила ни выбора, ни даже права на последние слова. Исчезла, как он выразился…
– Да, я уехала, и теперь мне жаль. Но с тех пор десять лет прошло. Не могу же я все вернуть.
– Зато сама возвращаешься, Ник.
Что он имел в виду – возвращения в Кули-Ридж или к нему лично?
– Ты опоздаешь.
Тайлер запустил пальцы в волосы – медленно, с усилием. Бросил:
– Ты меня с ума сводишь.
И ушел в ванную. Зашумела вода, захлопали дверцы шкафчиков – Тайлер выпускал пар.
Так оно и бывает – мужчины от страсти себя не помнят. А провоцируют их женщины. Так что мужчины не виноваты.
Я закрыла глаза, облокотилась на разделочный стол, спиной к холодильнику, впилась ногтями себе в ладони и медленно досчитала до ста.
Другого пути, кроме как через главную дверь возле входа в паб, не было. Я низко опустила голову, чтобы не нарваться на знакомых. Проследовала за Тайлером к пикапу, скользнула внутрь, вжалась лбом в оконное стекло.
Мы ехали молча. Когда Тайлер свернул к моему дому, я нарочно замешкалась: взгляд за окно, пальцы на дверной ручке.
– Как тебе здесь, Ник? Нормально?
Тайлер говорил о доме – полупустом, покосившемся. Поджидавшем меня. И об участке Картеров, который обшаривала полиция с волонтерами. Я вышла из пикапа, но Тайлер сразу опустил пассажирское окно.
– Ник?
Я оглянулась. Стоило мне вернуться, как Тайлер тотчас расставался с очередной подругой. Когда же я сама была далеко, за меня действовала моя тень, житья Тайлеру не давала в Кули-Ридж. Не знаю, зачем он рвал отношения. Может, думал каждый раз: «Теперь все будет иначе, Ник больше не уедет». Но я уезжала, а он оставался – разбитый и раздавленный. И лишь в моей власти было положить этому конец. Сделать Тайлеру подарок. Расплатиться по счетам, компенсировать ущерб, причиненный мною.
Все равно ведь я не вернусь. С каждым годом расстояние только увеличивается.
– Я больше не могу с тобой встречаться, Тайлер.
– А, ну да, – отозвался он, интонацией давая понять: не поверил.
– Тайлер, я тебя прошу. Пожалуйста. Не будем больше видеться.
Он не ответил, только крепче вцепился в руль.
– Я тебе жизнь порчу, понимаешь?
Под его молчание и под его взглядом я пересекла двор, поднялась на террасу, отомкнула замок. Скрылась за дверью. Заперлась изнутри.
Наверное, когда Тайлер вот так вот пристально в меня вглядывался, он всю мою суть видел.
В доме что-то изменилось. Дом стал чужим, утратил характеристики убежища. Оброс вероятностями. Выпустил голоса, которые, оказывается, столько лет хранил среди стен. При солнечном свете гараж, видимый из окон гостиной, не представлял собой ничего особенного. А за гаражом растягивался в пространстве лес.
Нет, не могло мне здесь быть «нормально».
Я подъехала к церкви, остановилась, прошла в цокольный этаж, где офицер Фрейз собрал раз в десять меньше волонтеров, чем накануне. Он вручил мне карту, на которой наш участок был обведен оранжевым маркером, и направил меня к юноше и девушке. Оба были черноволосы, оба рылись в печенье и булочках, пожертвованных прихожанами; выбирали что повкуснее.
– Привет, – сказала я, не дожидаясь, пока девушка обернется.
– Привет, – ответила она с набитым ртом. В руке у нее был кусок фунтового кекса.
Она оказалась старше, чем я сначала подумала; моложе меня, да, но все-таки за двадцать ей уже явно перевалило.
– Ты с нами? – спросила девушка, кивнув на парня одних с ней лет.
Лицо у него было ничем не примечательное – если бы не двухдневная щетина, я бы его позабыла, едва отвернувшись. Наверное, брат и сестра, судя по цвету волос, решила я, а вслух сказала:
– Да, похоже на то.
– Меня зовут Бритт, – представилась девушка. – А это Сет.
Она склонилась над картой, и стали видны отросшие светлые корни ее волос. Наверное, я ошиблась: эти двое – не брат и сестра.
– Нам выпало искать у реки. Это будет нетрудно.
– Заедем в «Си-Ви-Эс», там и тачки оставим, – сказал Сет. – Мне «адвил» нужен или что-нибудь подобное.
Он многозначительно подмигнул, а Бритт шепнула:
– Похмелье.
И стала кормить Сета из рук фунтовым кексом.
Я поехала за пикапом Сета, остановилась у супермаркета, дождалась, пока Сет купит лекарство. Помимо «адвила», он купил пакетик леденцов и хрустел целлофаном, пока мы шли к лесу. Там Сет принялся поглощать леденцы один за другим, смачно причмокивая, стуча ими о зубы. Это продолжалось до самой реки, где звуки наконец-то заглушила бурная вода.