Я покачала головой. «Нет, сэр; нет, сэр; нет, сэр».
Его глаза изучали меня чуть дольше, чем следовало.
– Тогда отправляйся на поиски, – произнес Фрейз.
Прежде чем перейти к следующей группе, он скользнул взглядом по собравшимся.
Я точно знала, кого он высматривал.
Мы стартовали с задворок участка Картеров. Двинулись к реке. Поиски оказались утомительнейшим делом, а все из-за одной не в меру глазастой старушенции, которая постоянно отвлекалась и задерживала всю группу. Мы и так ползли, как улитки, а старушенция, высмотрев камень, сдвинутый с места, или кучу валежника, или зарубку на дереве, останавливалась, будто нашла настоящую улику. Ответственный за группу замучился повторять ей:
– Наша цель – Аннализа. Признаки места преступления пускай полиция определяет.
Мы шли разреженной цепью. Для разговоров расстояние между нами было великовато, и вообще, предполагалось, что мы не языками треплем, а прислушиваемся – например, к крикам о помощи. Время от времени одна из наших девушек сама выкрикивала:
– Аннализа! Аннализа Картер!
Конечно, в этом лесу могла ведь пропасть и какая-нибудь другая Аннализа.
У реки мы напоролись на соседнюю поисковую группу.
– Мы не на свой участок забрели, – сказала я.
Наш ответственный, Брэд, сверился с картой.
– Нет, все правильно. Берег нам обследовать. Это они не на свой участок забрели, а не мы. Эй, там! Ребята! Вы на чужом участке!
– Чего? – отозвались «соседи».
– Я говорю, вы на чужом участке!
Они громко заспорили, подняли шум, вызвали лесное эхо. Наш старший пошел к ним, их старший, тоже с картой наперевес, двинулся навстречу нашему. Я опустилась на пень, чтобы переждать эту грызню. Мы теряли время. Теряли силы. Никто не знал наверняка, где пресловутая граница между участками двух групп. Никто этого леса толком не знал. Никто в нем толком не ориентировался.
– Кажется, я что-то нашла!
Наша главная следопытша склонилась над кучей прошлогодних листьев, футах в десяти от воды. Девушка, выкликавшая Аннализу, закатила глаза. В пальцах у старушенции сверкнула, поймав солнечный луч, какая-то мелкая штучка. Старушенция прищурилась, вгляделась.
– Что это такое?
Я поднялась, медленно подошла к ней.
– Пряжка, – сказал кто-то из наших. – Не иначе, лесной фее принадлежала. Этакая малюсенькая.
– Наверное, от браслета? – предположила старушенция.
Она так и этак вертела находку. Внутри правильного круга, запачканного землей, красовались две буквы.
– МК, – проговорила старушенция. – Инициалы, что ли? Если так, значит, вещь не Аннализина.
– Господи, – сказала я. – Что ж, нам теперь весь хлам в лесу собрать?
– Вот зря вы эту штуку в руки взяли, – заметил мальчик-подросток, явно насмотревшийся детективных сериалов.
Старушенция нахмурилась, положила пряжку обратно на землю, поворошила притоптанные листья.
– Что уж теперь стараться, когда первоначальный вид нарушен, – сказала я. Взяла пряжку, повертела на ладони. – Это от собачьего поводка. Кто-нибудь знает, у Аннализы была собака?
– Вроде не было, – отозвался мальчик-подросток.
Брэд уже махал нам издали.
– Разобрались. Возвращаемся.
Я чуть замешкалась, пропустила остальных вперед, огляделась. Пряжку незаметно сунула в задний карман. Она была не с ошейника и не с поводка. И не с браслета. Я узнала логотип. Пряжка оторвалась от дамской сумочки.
Дорога домой заняла изрядно времени. Я заехала в «Си-Ви-Эс», пробила на кассе газировку, скользнула в туалет, выбросила пряжку в мусорное ведро, на выходе помахала Люку Абердину.
Я долго стояла перед домом, разглядывала его так и эдак, пыталась увидеть глазами чужака. Ничего особенного; ничего такого, что заставит задержаться, привлечет внимание. Жирная грязь чавкнула, когда я переступила с ноги на ногу. На террасе я помедлила. Пришлось сделать над собой усилие, чтобы войти в дом.
Потому что он хранил уйму тайн, в том числе моих. И Дэниеловых, и папиных. И тех, что принадлежали деду с бабушкой. Тайны были всюду – в стенах, под напольным покрытием, в фундаменте. Я представила: вот Коринна встряхивает канистру с бензином, вот я подношу спичку к выщербленной ступеньке террасы. Мы стоим слишком близко, мы слышим треск древесины. Пламя охватывает дом, превращает в руины, в пепел и дым. Перекидывается на ближайшее дерево, с него – на лес; поглощает все и вся.
– Ты чего застыла?
Я оглянулась. От пикапа шел Тайлер. Как и я, он еле ноги переставлял.
Я покосилась на дом, на свое окно под скатом крыши.
– Воображаю пожар.
– Понятно.
Тайлер встал рядом, положил ладонь мне на талию.
Как и я, он смотрел на прохудившиеся ступени террасы и на мое окно; легко было вообразить, что он тоже видит пожар.
– Ты когда в последний раз ела по-человечески?
– Не помню.
– Поехали ко мне. Я съестным разжился.
В баре было мрачно, но не безлюдно. Держа под мышкой упаковку из китайского ресторана, Тайлер собой заслонял меня от завсегдатаев. По узкой лестнице мы поднялись к его квартире. Я забрала пакет, Тайлер отомкнул замок и ногой придержал для меня дверь.
– Вот так и живу теперь, Ник.
Из крохотной прихожей я шагнула влево, прямо в кухню; шлепнула пакет на обеденный стол. Огляделась. Требовался косметический ремонт – не мешало бы освежить стены, бросить на обшарпанный дощатый пол пару ковриков, – но в целом квартира подходила Тайлеру идеально. Здесь было все необходимое – диван, телевизор, кухня, спальня. Пафос – это не про Тайлера; он не станет обзаводиться лишними, с его точки зрения, вещами только потому, что так, видите ли, принято. Тайлер выложил содержимое пакета на две керамические тарелки. Я тем временем обходила квартиру, подмечая каждую мелочь.
Кровать размером два на полтора была застелена бежевым покрывалом без рисунка. Комод, еще из родительского дома, стоял в углу. Имелся и второй, поновее, в совершенно другом стиле; странно, что вместе два комода смотрелись совсем недурно. В открытую дверь ванной я увидела крем для бритья и кусок мыла в мыльнице. Заглянула в шкаф – одежда исключительно мужская, в уголке – снаряжение для кемпинга.
Я вернулась на кухню.
– Что скажете, инспектор Фарелл? Годится?
Тайлер подвинул мне тарелку.
– Мое любимое блюдо, – сказала я.
– Знаю, – отозвался Тайлер.
Он уселся на полу, спиной привалившись к дивану, а две бутылки пива поставил перед собой на журнальный столик. Я устроилась рядышком.
– Похоже, у тебя к стульям личная неприязнь, Тайлер.
– Я здесь всего полгода. Стулья – следующие в списке.
Он набил рот жареным рисом, пожевал, произнес, указывая вилкой на мою тарелку:
– Ник, тебе нужно поесть. Хотя бы немного.
При одном взгляде на гору риса желудок скрутило. Я отхлебнула пива, прислонилась к дивану.
– Какая у Аннализы была сумочка?
Тайлер напрягся, я это плечом ощутила.
– Не хочу говорить об Аннализе.
– Это важно. Я должна знать.
– Ладно, сейчас… – Он долго напрягал память, наконец выдал: – Вроде темно-зеленая.
– А фирму не помнишь?
– Не просто не помню – не знаю. Может, объяснишь, к чему эти вопросы?
– Мы сегодня кое-что нашли. Пряжку от сумки. Фирмы «Майкл Корс». Пряжка валялась на берегу.
Я вдохнула поглубже и добавила:
– Не сомневаюсь, что сумка принадлежала Аннализе.
Тайлер поставил тарелку на столик, основательно приложился к пиву.
– И где сейчас эта пряжка?
Я заглянула в его усталые, покрасневшие глаза.
– Лежит себе спокойненько в мусорке, в супермаркетовском женском туалете.
Тайлер потер переносицу.
– Ник, зря ты это. Не надо тебе в расследование соваться, иначе у людей вопросы возникнут. Я уверен, Аннализа в полном порядке.
– А я уверена, что нет. Тот, кто в порядке, не исчезает. Живет себе дома и живет.
– Не надо, – сказал Тайлер. – Не плачь.
– Я не плачу.
Я положила голову ему на плечо, утерла слезы.
– Извини. Господи, я уже три ночи толком не спала. Да, точно – три. Крыша едет.
– Ничего никуда не едет. Ты здесь, со мной – значит, все хорошо.
Я рассмеялась.
– Не значит, Тайлер. У меня ощущение, что весь мир разбалансировался. Мне страшно. Будто я на утесе стою, на самом краешке; короче, на грани. А как меня туда занесло – представления не имею.
– Главное, что ты поняла про утес; значит, справишься.
Я покачала головой, взяла в рот кусочек свинины, с усилием проглотила.
– Ты сам как?
– Да как-то не очень.
Наши тарелки стояли на столике рядом с ополовиненными бутылками.
– Не понимаю, Тайлер, что я здесь делаю.
– Ничего особенного. Ужинаешь с другом после тяжелого дня.
– А мы разве друзья с тобой?
– Тип наших отношений полностью зависит от твоего выбора, Ник.
– Вот только не надо.
– Чего не надо?
– Врать.
– Ладно, не буду.
Тайлер положил руку на диванное сиденье за моей спиной – словно крыло раскинул. Я прижалась к нему, и рука скользнула на мои плечи. Так мы сидели, глядя в пустой телеэкран.
– Если пряжка с ее сумки, значит, Аннализа в беде. Значит, мне здесь нечего рассиживаться. Надо сумку искать.
– Ник, расслабься.
С закрытыми глазами я ощутила на лбу его дыхание. Мы молчали, но снизу доносились голоса покидавших паб.
– Не представляю, как быть с домом, Тайлер.
Зря я пробовала свинину. Теперь вот нужно делать глубокие вдохи, а то, чего доброго…
– Я там спать не могу.
– И не надо, – оживился Тайлер. – Диван раскладывается. Я на нем лягу, а ты спи на кровати. У тебя вид измученный.
– А сплетни?
– Ну хоть сегодня останься. Никто же не знает, что ты здесь.
Я снова положила голову ему на плечо. Закрыла глаза; не столько ощутила прикосновение его пальцев к затылку, сколько догадалась о нем. Тайлер чуть шевелил мои волосы, но сокровенного в этом было больше, чем в близости как таковой.