«Мне нужно с тобой поговорить. Об этой девушке. Я ее видел».
Я выключила свет в прихожей, и дом погрузился во тьму. Провела рукой по стене, по углам, где краска давным-давно облупилась. Отсюда до лестницы ровно пять шагов. Дорогу я знала наизусть.
Черт, кольцо. Снова я о нем забыла. Оставила на кухонном столе, в самой середине, чтобы не потерять среди бутылок с моющими средствами.
Два шага назад, к выключателю; подгнившая доска перед кухонным порогом, секундный промельк света за окном, в ночи. Не щелкнув выключателем, я приблизилась к окну.
На холме шевелилась тень. Ее было видно, потому что «тень» имела при себе фонарик. Узкий луч мелькал по древесным стволам. Я прижалась лбом к стеклу. «Тень» шла вниз с холма, и на долю секунды сердце защемило, потому что я подумала: это Тайлер. Это в его стиле.
Но нет. «Тень» была слишком мала. Слишком субтильна. Вот она оказалась в нашем дворе, и лунный свет упал на ее белокурые волосы, и она выключила фонарик своими тонкими длинными пальцами. Уставилась на темные окна. Внезапно пришло осознание: она не видит меня, прильнувшую к стеклу. Под мышкой она держала желтоватый конверт. Наклонилась, исчезнув из поля зрения, – и практически сразу возле задней двери послышался шорох бумаги, проталкиваемой в щель, явно узковатую для такого объема. После нескольких неудачных попыток шорох прекратился, зато дверная ручка стала медленно поворачиваться, движимая снаружи. Что еще за чертовщи…
Инстинктивно я схватилась за ручку, дернула, распахнула дверь. В следующую секунду щелкнула выключателем, и невыносимо яркий свет захлестнул нас обеих. Она вздрогнула, прижала к груди свой конверт, расширила и без того огромные, невинные глаза. Медленно опустила и вновь подняла веки. После первого изумления лицо стало непроницаемым.
– Аннализа, – произнесла я, отступая, впуская ее в дом. – Так-так.
Фразы «Тебе чем-нибудь помочь?» и «Что случилось?» казались равно неуместными, учитывая время суток и тот факт, что Аннализа пыталась тайно проникнуть в мой дом.
Она шагнула внутрь довольно робко, еще крепче, до побеления костяшек, вцепившись в конверт.
– Это мне? – спросила я.
Потому что на конверте печатными буквами, шариковой ручкой, было написано мое имя. Без фамилии. Просто «Ник».
– Это что, отречение от бывшего парня мне на подпись? Зря ночью из дома выходила. Между мной и Тайлером все кончено. Пользуйся.
Она кашлянула, чуть ослабила хватку.
– Нет, это кое-что другое.
Аннализа достала из заднего кармана мобильник и положила на кухонный стол.
Уселась к столу без приглашения, ногу на ногу закинула. Руки подрагивали на колене.
– Тайлер здесь совершенно ни при чем.
Огромные глазищи поймали мой взгляд, улыбка поползла к ушам. Я растерялась. Эта Аннализа совсем не походила на тринадцатилетнюю девочку, которая осталась в моей памяти. Эта Аннализа сломала печать на конверте и вытряхнула содержимое на стол.
Сначала я увидела что-то вроде прейскуранта: лист бумаги с цифрами. Стоимость молчания, стоимость флешки и условие: оставить деньги в заброшенном доме Пайпера. Веером легли остальные листки – темные, как бы размытые.
– Ничего не понимаю, – произнесла я.
Мои пальцы заскользили по листкам. Твердый глянец. Фотографии. Черно-белые. Сильно увеличенные – до того, что изображение распалось на точки. И все во тьме. Во мраке. Я всмотрелась пристальнее. Различила намек на прямоугольник тоном светлее – не иначе, свет из окна; и тени от древесных веток в этом прямоугольнике. Ничего не понятно. И все же я знала: на фото – наш дом.
– Я не… Что это? – спросила я.
– Это – наше соглашение, – ровным голосом ответила Аннализа.
Я склонилась над снимком, сосредоточилась на заднем свете. Явно он исходил от фонаря, падал на крыльцо. Но что было на крыльце? Какой-то сверток. Вроде ковра. Или одеяла? С самого краю снимка над свертком нависала чья-то тень. А из самогó свертка, из этого одеяла, словно вылилось нечто бронзовое, длинное, гибкое. Волосы. Это же волосы. Бронзовый оттенок никуда не делся даже в темноте. Я швырнула снимок обратно на стол, отдернула руку.
– Что…
– Вопрос неправильный, Ник. Не «что», а «кто». Лично я считаю, очень похоже на тело Коринны Прескотт. Ты ведь в курсе, что на убийства срока давности не существует?
Я вдруг все поняла, и, наверное, это отразилось на моем лице. Нашелся ответ на давний вопрос; ответ, который мы все так долго искали. Тело Коринны Прескотт – возле моего дома.
– Думаешь, это я…
Аннализа отмахнулась от меня, как от мухи.
– Я ничего не думаю. Собственно, за это – за то, чтоб я и дальше не думала, – ты и будешь мне платить.
Двумя пальцами я вновь взяла снимок, напрягла зрение. Чья, чья это тень? Удалось вычленить руку… и только. На миг я подумала: Дэниел. Потому что на крыльце, завернутая в одеяло, лежала бронзоволосая девушка. Но с тем же успехом тень могла принадлежать и папе. И вообще кому угодно. Или, может, мое сознание просто противилось, не желало принять очевидное.
– А это уже полиция решать будет, – сказала Аннализа, постукивая ноготком по другому снимку.
– Где ты их взяла?
В полупустой кухне мой голос прозвучал жалко и словно издалека.
– Сама нащелкала, только не сразу сообразила, что там у меня запечатлелось.
Слова Аннализы ускользали, как дым. Приходилось делать над собой усилие, чтобы улавливать их.
– Где-то за неделю до пропажи Коринны мне подарили новый фотоаппарат. С функцией ночной съемки. Вот я и щелкала напропалую. А ваш дом всегда жуть на меня наводил. Когда помладше была, думала, там призраки кишмя кишат. Как погляжу в вашу сторону, сквозь деревья… – Аннализа передернула плечами. – Может, это потому, что твоя мама умерла. Но потом ведь все цветы в палисаднике зачахли. Мне представлялось, что смерть – она вроде заразы…
Словно от укуса смерти, яд пошел распространяться из сердца дома дальше – в палисадник, во двор.
– Ну и вот, я сделала эти снимки после ярмарки, но ничего на них разглядеть не могла. Засунула куда-то в стол, а уж потом, в выпускном классе, мне купили новый компьютер, весь такой навороченный, и тогда я занялась старыми снимками. Пришлось повозиться, зато и результат налицо.
Как на поляроидном снимке, от ее слов тени начали оживать.
– Гляди-ка – аж позеленела! Ник, ты не знала, что ли? Не подозревала даже?
Позеленела я оттого, что чувствовала – сейчас меня стошнит. В кухне воздуха не хватало. Снимки открылись Аннализе в восемнадцать лет – а это опасный возраст. В восемнадцать парни одержимы неконтролируемыми эмоциями. Они импульсивны, они напряжены, как змеи перед выпадом и смертельным укусом. В восемнадцать неодолимой становится тяга девчонок ко всему смутному и неуловимому. Ко всему потустороннему.
– Нет, – ответила я и попыталась выхватить снимок. – Убирайся отсюда ко всем чертям, Аннализа.
Она по-птичьи склонила голову.
– Думаешь, Ник, я помалкивать буду?
С мерзкой улыбочкой она взяла сотовый, забегала по клавишам длинными, тонкими пальцами.
– Ты что делаешь? А ну-ка, прекрати!
Аннализа повернула телефон ко мне экранчиком, чтобы я могла прочесть имя абонента.
– Помнишь брата Байли Стюарт? Сейчас он – офицер Марк Стюарт. Так вот, мы с Марком в школе вместе учились.
В поле моего зрения наметились те же изменения, что на старой фотографии – изображение с краев поблекло, расплылось. Я видела только экранчик сотового. Только текст эсэмэски, набранный Аннализой: «У меня есть вопросы по делу Коринны Прескотт. Готова обсудить их в любое время».
– У тебя времени – до утра. Потому что утром Марк Стюарт проснется и прочтет мое сообщение.
В горле пересохло. Взгляд снова упал на фотографии. Со мной и наяву. В ушах звенело, воздух искрил.
– Откуда мне знать, что ты эту гадость копам не отнесешь?
– Ну не отнесла же пока.
– Пока?
– Видишь ли, несколько лет назад я оставила снимки твоему отцу. С такой же точно запиской. – Аннализа подвинулась ко мне. – И он заплатил. Он продолжает платить. Как думаешь, Ник, почему?
Папа платил ей за молчание. Других причин я не видела. Каждый должен долги отдавать.
«Прейскурант» трепетал в моей руке.
– Откуда у меня такие деньги?
Десять тысяч за молчание. Двадцать – за флешку.
– Тайлер сказал, что ты выходишь замуж. Что твое кольцо стоит дороже, чем этот дом. И что ты работаешь психологом в пафосной частной школе. И что у тебя отпуск до осени.
– Аннализа, у меня нет денег. И собственность на мое имя никакая не записана. Я беднее тебя.
Закатив глаза, она поднялась. Но из-за ее субтильности все равно выходило, что я смотрю на нее сверху вниз.
– Ты ведь приехала, чтобы дом продать, верно?
Я кивнула.
– В таком случае предоставляю тебе отсрочку платежа.
Она сунула мобильник обратно в карман.
– Ты, Аннализа, на голову больная. Тайлер в курсе, что с психованной связался?
Аннализа инстинктивно подняла руки. Тем же самым жестом я отреагировала на нее – невидящую меня из темного двора за темным окном.
– Надо же мне на что-то жить.
– А работать не пробовала? – съязвила я.
И сразу вспомнила: у меня-то был стартовый капитал. У меня были отец и брат. У меня была поддержка.
– Подумаю на досуге, – сказала Аннализа и шагнула к двери. – Две недели, Ник. У тебя две недели.
– Но я не могу…
– А ты постарайся.
Внезапно она метнулась к столу и схватила кольцо.
– Полагаю, колечко как раз и тянет на всю сумму. Да, Ник?
Ответить я не могла. Просто не знала стоимости кольца. Аннализа надела его на указательный палец.
– У себя колечко подержу, пока ты не заплатишь.
– Ты совершаешь ошибку. Оставь кольцо.
Аннализа успела открыть дверь.
– Ну что ж ты в полицию не звонишь? Давай, Ник, вызови копов! А я пошла. Колечко послужит гарантией платежа.
Она меня проверяла. «Что выберешь, Ник? Прошлое или будущее? Снова сбежишь или заплатишь уже, наконец, по счетам?»