Горели земля, города и села, беспрерывно работали пулеметы карателей-чоновцев, не знало покоя ОГПУ, не пустел ни на минуту ГУЛАГ от Соловков до Колымы, а восстания продолжались. Трижды — в 1920, 1921 и 1928 годах — восставала Якутия.
В 1930–1931 годах — Казахстан. Все эти годы, вплоть до 1932-го, не утихало сопротивление в Средней Азии. В 1929 году заполыхала Бурятия (при подавлении уничтожено 30 тысяч человек).
А был один регион Кавказа, где вооруженная борьба стала вообще способом существования народа. Здесь воевали против советской власти с 1918 по 1925 год.
В этом году был схвачен и казнен руководитель повстанческого движения имам Гоцинский — сын одного из военачальников Шамиля. Затем наступил перерыв до 1931 года. Думаю, просто всех мужчин выбили — потребовалось время, чтобы подросли юноши — будущие бойцы.
Такую закономерность социологи давно вывели для многих латиноамериканских стран с традициями партизанских войн. Наконец в 1931 году война, на сей раз всеобщая, вспыхнула вновь — на стороне повстанцев оказались даже секретари райкомов партии! В 1937 году Сталин вынужден был заключить… перемирие с руководителями восстания (в 1937-м — оцените!). В 1938 году перемирие было нарушено, и война, еще более жестокая, возобновилась. На сей раз до 1943–944 годов, когда ее прекратили только с помощью известной сталинской депортации (и сопровождавшего ее геноцида, не уступившего нацистскому). При этом уцелевшие партизаны-абреки продолжали сопротивление и спустились с гор в… 1976 году. А назывался этот мятежный регион — Чечня! Думаю, выводы читатель сделает сам.
Во всей этой кровавой истории у Урала особая судьба. Дело в том, что наш край — место аборигенного проживания целого ряда неславянских народов: татар, удмуртов, обских угров (ханты и манси) и, конечно, башкир. И все они так или иначе оказались вовлеченными в этот страшный водоворот.
Территория Удмуртии с 1918 года была ареной ожесточенных боев, но события там не носили характера национального движения.
Кстати, большевики весьма своеобразно оценивали удмуртов как народ: «Вся местность вокруг Ижевска представляет собой большие лесные массивы со множеством рек и речушек, по берегам которых расселились вотяцкие племена(!). Народ крайне некультурный, темный по своим воззрениям и верованию (?), совершенно не разбирался в событиях… Их соседи татары недалеко ушли по своей некультурности (!!!)…» Это, между прочим, статья из энциклопедии «Гражданская война. Боевая жизнь Красной Армии» (Том 1. М., 1928). Хорош пролетарский интернационализм, ничего не скажешь.
На самом же деле «некультурность» удмуртов не помешала им разобраться в сущности дела гораздо лучше, чем автору вышеупомянутого «энциклопедического» пасквиля про «вотяков». Не выдвигая национально-освободительных лозунгов, удмурты приняли самое живое участие в антикоммунистическом вооруженном сопротивлении. И заплатили за это самую страшную цену: погибло более ста тысяч удмуртов — почти девятнадцать процентов численности народа. Чем не геноцид? А всего Вятский край насчитывал в 1918–1919 годах более семисот тысяч жертв.
Вообще удмурты всегда, со времен своего вхождения в состав России в XVI веке, считались одним из самых мирных народов империи. Национальное движение там набрало силу уже при Советской власти и носило сугубо мирный, культурологический характер. Такая же картина, кстати, наблюдалась и в Поволжье, среди родственных удмуртам финноязычных народов — мари, мордвы, а также тюркоязычных чувашей.
Надо сказать, что Удмуртия в культурном отношении — край весьма интересный. Это один из самых богатых в области фольклора регионов России (причем фольклора и русского, и местного). Города Удмуртии — Ижевск, Воткинск, Глазов, Сарапул — до революции отнюдь не были захолустной периферией, в них кипела весьма активная по тем временам культурная жизнь. Воткинск — родина российского пароходостроения и место, где впервые в России были освоены многие передовые для XIX века идеи в металлургии: горячее дутье, пудлингование. Сарапул был крупным торгово-перевалочным центром российской речной торговли, связывающим волжский и сибирский торговые потоки. В этом городе родилась известная героиня 1812 года Надежда Дурова, наконец, Удмуртия — родина Петра Ильича Чайковского.
Не удивительно, что здесь движение за возрождение и развитие национальной культуры в 20–30 годы XX века было значительным и плодотворным: именно тогда расцвело творчество первого удмуртского литератора, фольклориста, горячего поборника идей национального возрождения Кузебая Гердта. И грянул гром! Под страшным жупелом «национализм» была стерта с лица земли вся только что возникшая удмуртская интеллигенция. Кузебай Гердт был расстрелян, а к делу, которому он служил всю жизнь, был прилеплен ярлык «гердтовщина». Теперь любое национальное начинание автоматически подпадало под это определение. Надо ли говорить, что национально-культурное движение в Удмуртии было таким образом практически уничтожено.
Гораздо более драматично развивались события в тюркоязычных районах Южного Урала. И прежде всего — в Башкирии, где история национально-освободительного движения насчитывает более двух столетий. Колонизация Башкирии — одна из самых трагических страниц в российской истории, поразительно напоминающая самые мрачные эпизоды освоения Дикого Запада в США. Если с татарами Южного Урала русские поселенцы быстро нашли общий язык, то башкиры стали в самом прямом смысле слова «уральскими индейцами». Их истребляли, сгоняли с земель, спаивали — в общем, все как где-нибудь в Оклахоме или Северной Дакоте! Причем, в отличие от Дикого Запада, такая политика по отношению к башкирам — государственное дело начиная с Петра I. А самые свирепые резолюции исходят от главных горных начальников из Екатеринбурга, приоритет в этом деле принадлежит В. Геннину.
Ответная ярость «уральских индейцев» была беспредельной. Трижды в XVIII веке они поднимали оружие на «белого царя». Первый раз — при Петре, и он топит мятеж в крови (руками калмыков). Второй раз — при Елизавете — под руководством муллы Батырши Алиева. Оренбургский губернатор И. Неплюев, в прошлом птенец «гнезда Петрова», натравил татар на башкир и, пользуясь замешательством, буквально залил Башкирию кровью. Вспомните эпизод из «Капитанской дочки» Пушкина, где описывается взятый в плен башкир с отрезанными носом, языком и ушами — «страшными следами подавления предыдущего восстания»!
Но и после этого башкиры не смирились. Неоднократно они совершали налеты на уральские города и заводы — точь-в-точь как апачи из вестернов! До сих пор возвышается на Лисьей горе в Нижнем Тагиле сторожевая башня, с которой дозорные высматривали возможное нападение неукротимых аборигенов уральского Юга.
А в 1773 году параллельно с пугачевщиной началось уже не просто восстание, а настоящая освободительная война под руководством Салавата Юлаева. Как всегда в таких случаях бывает, страшная ярость накопившихся обид обрушилась не на конкретных виновников несчастий, а на ни в чем не повинных русских поселенцев.
«На срубленных башках врагов моих птицы будут вить гнезда. Все пропалю огнем!» — такие слова были в одной из песен, созданных в те дни вождем восстания, поэтом и убийцей, неукротимым Салаватом. И так и было. Горели поселения, гибли люди.
Кульминация кошмара — резня русских в Симском заводе: погибло более трех тысяч человек (с женами и детьми)…
Ответные меры правительства не уступали в свирепости, но именно масштаб обоюдных жертв заставил правительство поменять тактику. В Башкирию был назначен командующим карательными войсками гуманный и дальновидный Александр Васильевич Суворов (тот самый). Именно тогда начался перелом в отношениях с башкирами и прозвучали предложения об изменении их статуса. Этот процесс окончательно определился к XIX веку, когда башкирские всадники в рядах Оренбургско-Мещерякско-Башкирского корпуса генерала Сухтелена прошли боевой путь Бородина до Парижа (во Франции их за луки и стрелы прозвали «северными амурами»). Башкирская знать будет уравнена с казачьей, многие получат личное дворянство.
И все-таки башкиры — даже в сравнении с другими народами Урала — были, безусловно, в худшем положении, что с беспощадной правдивостью зафиксировал Д. Мамин-Сибиряк на страницах «Приваловских миллионов»: «Долго еще снилась Привалову голодная Бухтарма. И еще долго он слышал слова старого Урукая: „Скот выгоняй негде… Становой колупал по спинам… Все твой, ничего — наш… Ашата подох, Апайка подох, Урукай подох…“»
Не мудрено, что башкиры были в числе тех, кто наиболее активно включился в национально-освободительную борьбу начала века. Не мудрено также, что, разочарованные расхождением между словом и делом у большевиков, они приняли самое деятельное участие в гражданской войне. Однако здесь есть ряд интересных моментов.
Башкиры сражались в рядах обеих враждующих сторон — я об этом уже писал в главе «Все против всех». И здесь показательно следующее. Так называемых «красных башкир» мы в Башкирии не встретим: они либо служат в ЧК (об этом упоминает А. Аверченко в известном очерке «12 ножей в спину революции»), либо на весьма далеких от Урала фронтах — например, в рядах 7-й Красной Армии, обороняющей Петроград от Юденича (бригада «красных башкир» сыграла едва ли не решающую роль в победе красных под Питером). У Колчака же одна из лучших дивизий — Голицинская вся состояла из башкир-лыжников. Часть эта славилась своим героизмом и непримиримостью.
И вот что показательно: голицынцы противостоят Чапаевской дивизии в известных сражениях под Бугурусланом, Бугульмой, Белебеем и в битве за Уфу. То есть сражаются с красными на своей земле, защищая свои родные места! Жаль, что мало кто обратил внимание на эту деталь. А ведь она, если хотите, ключевая: большевики используют красных башкир в качестве иностранного легиона в европейской России (прямо как латышей и китайцев), но не рискуют отправить их на родной Урал. А Колчак не боится поставить башкирскую дивизию как заслон Чапаеву под Уфой! И дрались голицынцы в этих боях с яростью и мужеством. О чем это говорит? Да все о том же самом: снова национальное движение целого народа (на сей раз башкирского) встало против красного Интернационала.