– Сара! – резко позвала она. Сунув масло в руки Дели, женщина открыла заднюю дверь и почти вытолкнула ее в ночь, между тем как из передней комнаты в кухню вошла дочь хозяйки.
Пораженная этим нежданным оборотом дела, ничего не видя в темноте после светлого помещения, Дели шла через двор наугад, спотыкаясь о брошенные старые колеса, куски ржавого железа, наполовину засыпанные песком. Наконец, она разглядела внизу, у излучины, огни «Филадельфии» и направилась в их сторону.
Погода стояла теплая, и она решила искупаться, благо в темноте ее не могли увидеть с соседних судов. Она натянула трикотажный купальник и закуталась в махровый халат. Как было бы славно войти в воду без всякой одежды, как делали девушки-туземки в бытность ее на ферме.
Отыскав песчаный берег и дно без водорослей, Дели отдалась прохладным объятиям реки. Течение почти не ощущалось, она плыла словно в большой ванне. Ей вспомнилось, как мисс Баретт учила ее плавать в верховьях реки: течение там было быстрое, девочка была напряжена и боялась воды.
Где-то сейчас мисс Баретт купается, наверное, где-нибудь в Европе, в Роне, Сене или Дунае. Теперь она, должно быть, состарилась… Это было невозможно себе вообразить.
Дели плыла между двумя звездными мирами: один вверху, другой внизу, отражающийся в спокойной воде. На «Филадельфии» кто-то громко закричал: «Ты только взгляни на эту рыбину, Чарли! Фунтов пятнадцать, не меньше». Послышался всплеск: сеть снова забросили в воду.
Дели вышла на берег, чувствуя себя возрожденной; все переживания, связанные с засухой, остались в реке.
Она уже подходила к сходням, когда Брентон окликнул ее с берега.
– Мы собираемся устроить ужин на свежем воздухе, дорогая! Переодевайся и приходи к костру. Держу пари, что ты никогда еще не пробовала такой рыбы.
Он оказался прав. Почти вся команда собралась у костра, и Брентон самолично руководил процессом жарения трески на проволочной решетке. Когда Дели передали ее порцию, положенную на ломоть хлеба, Дели нашла рыбу восхитительной: парная, зажаренная на открытом огне, запиваемая чаем из походного котелка… Дели показалось, что она в жизни не ела ничего вкуснее.
21
Весь следующий день Дели ждала визита фермерши. Уже к вечеру она увидела ее, несущей ведро воды с реки к задним дверям кухни. Теперь, когда резервуары с дождевой водой высохли, водоснабжение, по-видимому, осуществлялось весьма примитивным способом.
Пять коров и лошадь с апатичным видом стояли в загоне, ожидая кормежки. Больше им ничего не оставалось делать: ни одной травинки не видно было среди камней.
«Наверное, она занята сегодня, – подумала Дели, намазывая свежеиспеченный хлеб бледным, но очень вкусным домашним маслом. – Не буду ее беспокоить, лучше подожду, когда она придет сама.»
Дели вспомнила про странный плач, услышанный ею на кухне, – он будто исходил от животного. Женщина поспешила тогда выпроводить посетительницу, – это с очевидностью следовало из той резкости, с которой она позвала дочь. Дели догадывалась, что там был ребенок, разумеется, не хозяйкин – она была недостаточно молода для этого. Скорее всего, это было незаконнорожденное дитя, «приблудный щенок», как говорили о таких в этих местах; не удивительно, что мать столь остро переживала дочерний позор.
«Какое это имеет значение?» – подумала Дели, ломая себе голову, как бы потактичнее дать им понять, что она не признает условностей.
На закате дня погруженная с головой в работу Дели услышала позади себя голос своей новой знакомой:
– А вы, оказывается, художница, – это было сказано ровным голосом, не выражающим ни восхищения, ни осуждения. – Я никогда не думала, что здесь есть, что рисовать.
– Но ведь вы живете здесь постоянно, и для вас это всего лишь «опостылевшие эвкалипты», а я вижу тонкие ветви с узкими изящными листьями. Я родилась в Англии, где кроны деревьев полгода заполнены густой листвой, а на остальные полгода облетают догола. Две крайности – и ничего тонкого, нежного. А эвкалипты…
– Так вы из АНГЛИИ? – женщина произнесла это так, как если бы услышала, что Дели прибыла с луны. – Тамошняя природа, верно, очень красивая, много зелени…
– Да, слишком много. Деревья все аккуратно подстрижены. Я была ребенком, когда меня увезли оттуда, и теперь я нахожу, что покрытый высохшей желтой травой выгон трогает меня больше, чем сочная зеленая лужайка. Между прочим, зовут меня Дели Гор… то есть Эдвардс.
Женщина оторвала от холста большие выразительные глаза, в которых ощущалось что-то детское, и задумчиво взглянула на свою собеседницу.
– А меня – миссис Слоуп. Мне всегда казалось, что я бы не смогла жить на судне, разъезжая вверх и вниз по реке. Река будит во мне тревожные чувства, – она отняла у меня четверых сыновей.
– А я жила на ферме близ Эчуки, и каждый раз, когда мимо проходил пароход, я воображала, что плыву на нем.
– Мне это знакомо. В хороший сезон у нас проходит много пароходов, но они здесь не останавливаются. Этот год – исключение.
Женщины поднялись на судно, и Дели показала ей все, от камбуза до кают. Потом они поговорили на извечные женские темы – о материях и фасонах, о кулинарных рецептах, о болезнях и лекарствах. Наученная горьким опытом, Дели умолчала о своем заболевании. Детская тема, интересующая ее более всего, не затрагивалась миссис Слоуп, и Дели из деликатности тоже не касалась ее.
Той ночью она поведала мужу о слышанном ею таинственном плаче и высказала предположение, что здесь не все чисто. Рассказ Дели не слишком интересовал Брентона, какое-то время он снисходительно слушал ее, потом прервал ее речь поцелуем.
– Почему тебя это волнует, малышка? Впрочем, понимаю, тебе так долго не с кем было поболтать. В этом все дело.
– Не только в этом. Я хотела спросить ее кое о чем, но не решилась. Знаешь, я думаю… Боюсь, что мы… недостаточно хорошо предохранялись. Бесси говорила мне о признаках… по-моему, они у меня все налицо. Скажи, ты не стал бы возражать?..
– Боже правый! Ты помнишь, что сказал доктор? Это может убить тебя!
– Но ведь теперь мне лучше. Доктор, наверное, ошибся. Я хочу сказать, что я рада… – Она слабо улыбнулась чему-то своему.
– Но болезнь может снова обостриться. И у тебя испортится фигура, ты будешь выглядеть очень смешно. И не сможешь рисовать. Я допускаю, что ты рада – вы, женщины, очень странные существа.
На следующий день она пошла на ферму за яйцами и встретила мистера Слоупа. Он произвел на нее не слишком выгодное впечатление. Презрительное отношение к нему жены было ясно из той небрежной интонации, с которой она обращалась к нему. Тощий, остроносый, с волосами мышиного цвета, красными белками глаз и почти белыми ресницами, он держал себя с женой заискивающе, всем своим видом давая понять, что ее нерасположение заслуженно.
Дели не видела никакого ребенка, если, конечно, там вообще был ребенок. Тоненькую, неряшливо одетую девушку она видела лишь издали, когда та, ссутулившись, шла к реке за водой для кур.
– Захвати по пути яйца, недотепа! – зло крикнула ей мать, когда девушка вышла из курятника с пустым ведром. Та, не поднимал глаз, повернула обратно.
– Дочь у нас всегда вялая – объяснила гостье миссис Слоуп. – Приходится иногда покрикивать на нее.
Она вытащила из кучи хлама, наваленного у задней двери, картонную коробку и выхватила из рук дочери ведро с яйцами. На лице матери было написано такое отвращение, что Дели сделалось не по себе. Самый воздух этой фермы был насыщен ядом всепоглощающей ненависти.
Дели уплатила за яйца и уже направилась к двери, когда из пристройки послышались странные звуки – то ли повизгивание, то ли хрюканье. Она заставила себя ускорить шаги, сделав вид, что ничего не слышала.
Торопясь окончить этюд, пока еще не совсем стемнело, Дели услышала хруст сухих веток под ногами, и, не оборачиваясь, гадала, кто бы это мог быть. Наверное, Бен или миссис Слоуп.
Это не Брентон, с горечью подумала она. Он скорее всего пошел в гости на соседнее судно. Муж теперь редко искал ее общества. Порой ей даже казалось, что она нужна ему только для постели.
Шаги замерли позади нее, и она вдруг ощутила холодок между лопаток. Обернувшись, она увидела мистера Слоупа, который стоял чуть в стороне и искоса смотрел на нее каким-то странным взглядом.
– Добрый вечер, – сухо поздоровалась она.
Он засунул руки в карманы и, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу, подошел ближе, жуя губами сухой лист эвкалипта. На нем была грязная фланелевая фуфайка, расстегнутая у шеи, бесформенные брюки съехали на бедра. Красные белки глаз и белые ресницы вызывали в ней чувство сродни омерзению. Его присутствие было ей крайне неприятно.
– Рисуете, значит… Можно мне посмотреть?
Он стоял на берегу, чуть выше ее; краем глаза она заметила, что он смотрит чересчур пристально не на мольберт, а за ее корсаж.
Она резко отпрянула назад, поспешно собрала кисти, сложила мольберт и дрожащими руками закрепила непросохший рисунок, чтобы его можно было нести, не смазав краски. Над рекой пролетела припозднившаяся кукабарра. Внизу, в заводи, ободряюще светились огни «Филадельфии».
– Спокойной ночи, – отрывисто произнесла. она, стараясь соблюсти достоинство и не сорваться на бег.
– Зачем так спешить? – вкрадчиво сказал мужчина, следуя за ней по пятам.
Она шла, не отвечая и не оглядываясь; всю дорогу до трапа ей слышались сзади его шаги.
Каждый день, примерно в одно и то же время вода в реке чуть-чуть поднималась, заполняя лагуну, где стояли плененные рекой суда. Река устремлялась к противоположному краю равнины, но затем движение полностью останавливалось – до определенного часа следующего дня. Брентон с интересом наблюдал это явление и даже засекал его по часам.
Наконец, он объявил, что кто-то запруживает реку выше этого места и затем откачивает воду насосами по нескольку часов в день. Потом насосы отключаются и в них пропускается некоторое количество воды.