— Знаю.
— И пока я ждал ее внизу, в холле, на меня вдруг налетела Флора. Налетела, словно тайфун, и унесла меня…
— И в течение всего дня швыряла вас туда-сюда, словно беспомощный лист, сорванный с дерева…
— Ну, не совсем беспомощный. Мне кажется, я кое-что сумел сделать. А что касается Флоры, то это правда, в течение всего дня так и не смог от нее избавиться.
— И это мне известно, — кивает Бэнтон. — Я видел, как вы вылезали из ее машины. Что же вам удалось сделать?
— Прямо здесь, посреди дороги, будем продолжать разговор? — спрашиваю я с нескрываемым упреком, не мысля дальнейшего существования без чашки кофе.
Американец вылезает из «бьюика», и мы идем в ближайшее кафе, гордость этого района. Здесь и в самом деле очень уютно, но мы располагаемся снаружи, на террасе, откуда можно наблюдать шумный бульвар с идущими от центра и уходящими обратно трамваями, а повыше — зеленые холмы, на которых ютятся виллы.
— Пожалуй, уже этой ночью мы сможем закончить операцию и поставить точку на нашей сделке, — говорю я, допивая вторую чашку кофе.
— Как понять это ваше «пожалуй»? — поднимает Ральф свои меланхоличные глаза.
— Я хочу сказать, если эти женщины не будут чудить.
— Зависит от нас. Если мы им не позволим чудить, они не будут. Скажите сперва, что вы намерены делать. А уж потом будем составлять план.
— А по-моему, будет лучше, если мы составим партию в бридж, — как бы в шутку говорю я. И в общих чертах излагаю свой проект. Ральф молча слушает, должно быть, лихорадочно соображает, не таится ли в этом проекте какое-нибудь местечко, на котором он может поскользнуться. Потом заявляет:
— Я согласен. И нечего зря время терять. Через полчаса приходите вы с Розмари, а о Флоре я сам позабочусь.
— Наконец-то! — восклицает моя квартирантка, когда я вхожу в наш холл с обоями, успокаивающими нервы.
— Вам бы не мешало приготовиться, милая. Через полчаса нас ждет Бэнтон.
— Зачем? Чтобы нас ликвидировать?
— Пока что в программе отсутствует такой пункт. Скорее всего, нас ждет обычный бридж.
Розмари встает со своего любимого места на диване, где весь вечер, наверное, сходила с ума, но, прежде чем отправиться в спальню, все же спрашивает:
— А вы справились со своим делом?
— Думаю, что да. Хотя и не совсем.
— Почему не совсем?
— Потому что столкнулся с Флорой.
— Столкновение произошло случайно или по предварительной договоренности? — мерит меня взглядом Розмари.
— Ни то ни другое: она выслеживала нас, значит — не случайно. Но мы с нею об этом не договаривались, как вы себе вообразили с вашей невероятной мнительностью.
— Эта женщина просто бесит меня своим нахальством!
— Ревнуйте, — подогреваю я ее. — Мне это доставляет удовольствие.
— Ревновать?.. Единственное, чего я боюсь, — это как бы она в последний момент не увела брильянты.
— Едва ли это возможно. Конечно, я не пророк, но едва ли. Мне кажется, шансы преимущественно на вашей стороне.
— Шансы — это одно, а конечный результат — другое. Вы знаете, что у меня вся надежда на вас.
— Знаю, знаю. Но вы все же поторапливайтесь. И когда она приступает за дверью к сложной процедуре одевания, я спрашиваю:
— А как там ваша подруга Виолета?
— Нет ее. Исчезла, — слышится из соседней комнаты голос Розмари.
— То есть как исчезла?
— Да вот, когда я к трем часам вернулась домой, схожу-ка, думаю, проведаю ее, хотя она того не стоит. Оказывается, ее нет. Соседи говорят, будто она еще рано утром укатила куда-то на своем «рено».
Иду на кухню и выглядываю в окно. В соседней вилле темно. Обстоятельство, не предусмотренное в моем плане. Будем надеяться, что это несущественно.
Полчаса спустя Тим или Том вводит нас в покои американца. Хотя одного из них я не так давно дубасил, но по-прежнему не могу их различить. В холле вместе с хозяином нас встречает и Флора.
— О дорогая, это прелестное платьице делает вас совсем эфирной, — восклицает она при виде Розмари.
Что на их змеином языке означает «драной кошкой».
— А ваш строгий костюм удивительно подчеркивает достоинства вашей фигуры.
Что на том же змеином языке означает «вашу непомерную тучность».
Делая вид, что не слышит, Флора обращается ко мне:
— Пьер, мой мальчик, я вас так давно не видела…
«Целый час», — мысленно отвечаю я.
— Пожалуй, нам не стоит терять время, — произносит Ральф и, покинув кресло, направляется к уже приготовленному игральному столу.
Мы следуем его примеру; игра сразу входит в привычный спокойный ритм и развивается в традиционном направлении — я проигрываю. Но и американец тоже проигрывает — быть может, в силу того, что голова его слишком занята другими мыслями, а может, просто потому, что он подыгрывает мне, сидя напротив меня.
— Ничего, зато нам в любви повезет, — успокаивает он себя со свойственным ему остроумием патриархальных времен, отчего на лицах у обеих дам одновременно появляются иронические полуусмешки.
В это время входит Тим или Том и докладывает, что кто-то спрашивает по телефону мосье Лорана.
— Кто это может быть? — Я стараюсь придать себе озадаченный вид, поскольку неожиданный звонок предусмотрен моим планом.
— В самом деле, кто бы это мог быть? — явно тревожится Ральф, бросив в мою сторону подозрительный взгляд.
Встав из-за стола, я иду по коридору к двери кабинета и слышу позади ожидаемую реплику американца:
— Минуточку, я сейчас!..
Американец должен выступать в роли человека, терзаемого недоверием.
Итак, забыв о телефоне, мы выходим через заднюю дверь на улицу и торопимся к стоящей в отдалении машине Бэнтона. Садимся рядом, за рулем Ральф, он трогается, стараясь особенно не газовать. Тиму или Тому поручено некоторое время спустя сказать дамам, что меня спешно вызвал какой-то мосье Бенато и что хозяин, со свойственной ему мнительностью, решил сопроводить меня.
Отныне ситуацию в вилле Бэнтона целиком будут определять дамы. Пока у них не иссякнет терпение ждать, им будет казаться, что они в гостях, но, как только захотят уйти, им станет ясно, что они пленницы. Как мне доказывал Бэнтон, Том или Тим при всей их хрупкости не такие уж беспомощные.
— Виолета исчезла еще с утра, — сообщаю я, когда мы проезжаем мимо виллы Горанова.
— Какое это имеет значение?
— Никакого, если она при своей наивности не встрянет…
— Если встрянет, шуганем, — небрежно роняет Бэнтон.
Выезжаем на шоссе, идущее к Лозанне, и стремительно мчим в унылом свете люминесцента, от которого человека охватывает мировая скорбь. И молчим, потому что все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Движение в эту пору небольшое, и светлая лента шоссе стремительно летит навстречу между плотными стенами мрака. В какой-то момент позади «бьюика», на почтительном расстоянии, обнаруживаются мощные фары, и это дает мне повод нарушить тишину:
— Надеюсь, за нами не тащится хвостом ваш сегодняшний «ситроен» или что-нибудь другое в этом роде?..
— Я же вас заверил, что ничего такого не будет, — сухо возражает Бэнтон.
— Потому что стоит только вмешаться кому-то постороннему, и вся операция полетит к чертям.
— Вы начинаете повторяться, дорогой, — замечает американец. Но и он тоже повторяется, спрашивая недоверчиво: — А где гарантия, что вы не завлечете меня в ловушку?
— Не становитесь смешным. Какая ловушка? Здесь, в этой стране, скорее я в ваших руках, чем вы в моих.
Фары позади постепенно к нам приближаются, и наконец машина выходит вперед. Неизвестный нам «мерседес» с неизвестной женщиной за рулем. Женщина пожилая, не то что «наши». Видимо, Ральф сознательно сбавил скорость, чтобы пропустить эту машину.
— Вы мне так и не сказали, до какого места мы едем, — подает голос американец спустя какое-то время.
— Вам это ни к чему. Иначе у вас мог бы появиться соблазн направить туда кого-нибудь из своих людей и этим все испортить.
— Мне в голову не приходила подобная мысль, — врет он самым беззастенчивым образом. — Я не настолько беззащитен, чтобы нуждаться в охране.
— Верю. Но если бы и не верил, ваш оттопырившийся справа пиджак запросто убедил бы меня, что я не прав. Впрочем, вы, по-моему, совершенно напрасно обременили себя этим утюгом.
— Возможно, — отвечает Ральф. — В сущности, моя работа — проверять бумаги и считать банкноты, а не стрелять.
— Очевидно, вы говорите лишь о своей воображаемой работе в банке?
— В банке, в другом ли месте, но моя работа сугубо канцелярская. Однако, прежде чем стать канцеляристом, я испробовал и многое другое. Так что не путайте меня с Кенигом: вы рискуете ошибиться.
— Мне в голову не приходила подобная мысль, — уверяю его в свою очередь. — Напротив, я рассчитываю на ваш профессионализм. Потому что, если вы профессионал, едва ли вы станете делать глупости, на которые способен иной любитель, — глупости, которые могут все испортить.
Конечно, я далек от того, чтобы слепо доверяться американцу. Мне даже думается, что «бьюик» оснащен микроаппаратурой, посылающей в эфир свои «пиу-пиу» и направляющей на расстоянии вслед за нами какой-нибудь «ситроен». И ничего удивительного, если те, в «ситроене», поддерживают связь с оставшимися в вилле — к примеру, с Тимом или Томом, готовыми при необходимости подослать подкрепление. Но если верить в искренность Ральфа нельзя, то сомневаться в его корыстолюбии не приходится. А это значит, что по крайней мере в момент совершения сделки у нас не должно быть свидетелей. Чтобы все получилось как надо, у начальства Бэнтона не должно возникать никаких сомнений.
Начиная с этого момента, риск, конечно, возрастает. Бэнтону ничего не стоит отпустить меня на все четыре стороны: я исчезаю с документами, не имеющими особого значения, и оставляю его в покое. Но на такое великодушие с его стороны рассчитывать не приходится. Трудно себе представить и другое — что у него хватит глупости передать меня в руки своего начальства. Он просто-напросто ликвидирует меня, чтобы раз и навсегда избавиться от свидетеля.