— Похоже, нам только это и остается. Позавчера я видел в окно, как на улице дети играли со щенками, которыми с месяц назад ощенилась собака из соседнего двора. А потом к ним подъехали люди на зеленом фургоне и всех перебили — и собаку, и ее щенков. А дети стояли, оцепенев, и смотрели на все это.
— Замолчи.
— Я ли замолчу, Эмиль, или ты отведешь взгляд — этим ничего не изменишь. И не говори, что раньше было иначе. Зло испокон веку управляло миром, и так будет до скончания света. Ты читал Евангелие?
— Да все времени никак не находилось.
— А ты полистай как-нибудь, когда будешь мучиться бессонницей. И узнаешь, что и во времена Христа творились главным образом одни злодеяния. А что же было доброго? Чудеса, творимые Иисусом. И только. Получается, с одной стороны, — обыденная реальность с ее злодеяниями, а с другой стороны — вымысел с его чудесами в виде добрых дел. Только по нынешним временам в чудеса верят одни старушки.
Он обреченно вздыхает и спрашивает:
— Угостишь еще одной чашкой кофе?
— Зачем же тогда жить? — спрашиваю, принеся кофе. — Чтобы наблюдать из окна за разгулом убийц?
— Ты так спрашиваешь, будто этот мир создал я. Поинтересуйся у Бога.
— Я не знаю его адреса.
— Хочешь сказать, что Бога нет? А я тебе так скажу: раз тысячи людей на протяжении двух тысячелетий отрицают его существование, значит, не все так просто, и что-то во всем этом есть. Иначе, зачем прилагать столько сил к отрицанию?
— Может, ты и прав. Но как в таком случае объяснить тот факт, что созданный им мир так отвратителен?
— Очень просто. Бог создавал мир, руководствуясь самыми добрыми побуждениями, но в какой-то момент устал и сказал людям: «Я свое дело сделал. Теперь вам продолжать». И они продолжили. Известно как. Первым делом Каин убил своего брата, а потом… что мне тебе пересказывать…
— Убедительно, — признаю. — Взял бы да и написал собственное вероучение.
— Чтобы наставлять неверующих вроде тебя? Мы отвергли Бога. Ладно. А что взамен? Глупости и выдумки. «Человек — это звучит гордо» и — бац — по голове; «Сентябрь будет маем», «Кто учится, у того все получится» — бред сивой кобылы.
— Да, не все получилось.
— Вот и надо было говорить детям, что не все получится, чтобы не было ненужных иллюзий.
— И когда ты все это осознал?
— Довольно давно.
И рассказывает, как, будучи маленьким, идя из школы, каждый день проходил мимо витрины какого-то ресторана и смотрел на столики, покрытые белыми скатертями, на вкусные блюда, которые подносили официанты, на мороженое в хрустальных вазочках, и, приходя домой, спрашивал у отца: «Папа, а мы пойдем когда-нибудь в ресторан?» — «Пойдем, сынок, пойдем, — отвечал отец. — Как-нибудь на днях». Но проходили дни, а долгожданное событие все не происходило. Наконец однажды отец сжалился над сыном, только пошли они не в ресторан, а в какую-то забегаловку, где подавали суп из рубца. «Но, папа, это не ресторан», — осмелился возразить мальчик, когда они сели за столик и им принесли две тарелки похлебки. «Для таких, как мы, сынок, это ресторан, — ответил отец, и, увидев полные слез глаза мальчика, добавил: — Не ломайся, а хлебай суп, потому что на сегодня это для нас будет и обед и ужин».
— Значит, так и не попал в ресторан…
— Зато узнал, где мое место — снаружи, за окнами ресторана. А потом этот ресторан разбомбили американцы.
— Объект для нас исключительно важен. И очень сложен для разработки, — говорит полковник.
Мы снова на конспиративной квартире с зелеными занавесками, и снова в комнате душно, чему и я способствую, поскольку курю уже вторую сигарету. Да и как не курить: мы перешли к самой главной части разговора — к постановке конкретной задачи.
— Речь идет о громадном состоянии, вывезенном из страны, а по сути украденном у государства. Только украдено оно по всем правилам искусства, так что с формальной точки зрения нет никаких оснований квалифицировать содеянное, как грабеж, — продолжает шеф.
Единственный напиток в квартире — минеральная вода в голубой пластмассовой бутылке. Манасиев наливает полстакана и выпивает двумя большими глотками, чтобы освежить свои мысли.
— Основная цель операции очевидна — вернуть награбленное. Но есть и вторая, не менее важная сторона дела. При успешном завершении операции преступники должны понять: от ответственности перед законом их не спасет никакое бегство за границу. А авторитет нашей службы в обществе будет восстановлен.
Он умолкает, наливает себе еще полстакана воды, но, прежде чем выпить, поясняет:
— Не знаю, Боев, насколько ты в курсе произошедшего, но в нашей области за последние годы имело место множество недоразумений. При таких масштабных переменах они неизбежны, но их надо как можно скорее преодолеть. Пора восстановить нашу оперативную службу и несколькими эффективными ударами показать, что мы снова на должном уровне.
Он смотрит на меня, ожидая, не скажу ли я чего-нибудь в ответ, но, поскольку я молчу, допивает воду и продолжает:
— Чтобы понять, в каком кризисе мы находились, тебе достаточно знать, что упомянутый объект несколько лет назад был у нас под самым носом и никто его даже пальцем не тронул. Дескать, нет неоспоримых доказательств против него, нужно, мол, выждать и взять с поличным на крупном деле. В общем, тянули резину. А за это время он успел перевести в Австрию все деньги, основал там новую фирму и сейчас спокойно пьет себе кофе на Кертнерштрассе. А мы сидим и ломаем голову, как его вернуть.
— Вернуть его или его деньги? — спрашиваю.
— Это одно и то же.
— А не было у вас мысли, что можно вернуть деньги, а его самого оставить в Австрии.
— Не получится, — качает головой полковник. — Он не из тех, кто испугается угроз или шантажа. Такого хоть убей — он не уступит. Но убивать при таком раскладе бессмысленно. Поэтому тут надо действовать очень деликатно.
И уточняет:
— Поэтому мы решили, что тебе нужно вступить в контакт с объектом.
— …Поскольку он считаете меня человеком деликатным?
Манасиев молчит две-три секунды, словно решая, пришло ли время раскрыть тайну, а потом поясняет:
— Поскольку ты агент с большим опытом. И поскольку ты лично знаком с этим человеком. Речь идет о Тра́яне Таба́кове.
Имя мне ничего не говорит, и это достаточно ясно видно по моему безразличному виду.
— Да Табаков же! — настаивает шеф. — Когда-то вы учились в одной школе.
Теперь припоминаю. Только мы его называли по инициалам — ТТ или еще более по-свойски — Траян Пистолет. Потому что тогда у нас на вооружении все еще состояли советские пистолеты ТТ, то есть «Тульский Токарева».
— Не он ли был нашим торговым советником в Бонне?
— И торговым советником, и главой внешнеторговой фирмы, и кем он только не был; а сейчас живет себе в Вене и сторожит свои деньги.
— Ответственная задача.
— Он и есть интересующий нас объект, Боев. И тебе уже известно, почему он нас интересует. Речь идет не о миллионе или двух, а о громадной сумме денег.
— Понятно. И в чем моя задача? Отправиться и добыть их?
— Такого подвига от тебя никто не требует. Нам нужна разработка по обычной схеме: быт, знакомства, политические связи, недвижимость, банковские счета, бизнес, в общем, сам знаешь.
— Есть какая-нибудь предварительная информация?
— Разумеется, только очень скудная. Потому мы тебя и посылаем, чтобы ты ее пополнил. О заграничной деятельности Табакова до конца 1989 года сведения отрывочные. О его операциях в нашей стране мы располагаем достаточным количеством фактов. А вот о его нынешней деятельности в Австрии нам практически ничего не известно.
— Нужно ли это понимать так, что единственной отправной точкой для меня будет его венский адрес.
— Нет. Потому что этот адрес, Боев, ты должен будешь установить сам.
И, угадав мое недоумение, поясняет:
— Уже пять месяцев, как Табаков бесследно исчез. Единственное, что нам доподлинно известно, — это то, что он все еще жив.
Воскресное утро. Конец июня. Приятный солнечный день, если не брать в расчет предстоящей встречи с полковником. На этот раз он присылает за мной машину. Не свою, а почти новый БМВ. За рулем — русоволосый улыбчивый парень. Смотрит на меня с уважением и некоторым смущением — наверное, ему сообщили, кто я.
— Куда едем? Куда-то в провинцию? — спрашиваю я, когда машина выезжает на Цареградское шоссе.
— Не совсем. Тут недалеко. Вилла в Панчерево.
Парень хорошо управляется с машиной. Но лучше б ему все-таки быть менее самоуверенным. Хотя, с другой стороны, если в двадцать лет ты лишен самоуверенности, значит, с тобой что-то не в порядке.
Манасиев встречает меня на террасе и сразу провожает в дом. Наверное, на террасе нет встроенных микрофонов. Повторяет конспективно свои наставления и заключает:
— Будем надеяться, что обойдется без осложнений. Но если они все-таки возникнут — никаких контактов с местной полицией.
— И с Интерполом.
— Особенно с Интерполом. Я уже объяснил почему. Речь идет о деньгах. А в делах с деньгами друзей не бывает. Поэтому ты должен действовать в высшей степени профессионально. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Понимаю — как прежде.
— Именно.
— Как во времена холодной войны.
— Не примешивай сюда политику. Я сказал «профессионально» — и точка.
И чтобы подчеркнуть смысл этого слова, начинает напоминать некоторые азбучные истины из учебника шпиона. Включая и то, как поддерживать связь через тайные и запасные явки. Те самые, о которых рассказывается в романах и которые на практике малорезультативны, поскольку в их тайну обычно оказывается посвящен третий лишний.
— Это, конечно, на те крайние случаи, о которых я упоминал. А об обычных делах позаботится водитель.
— На кой черт мне водитель?
— Для легенды. По легенде, ты — глава фирмы.
— И чем моя фирма занимается?
— Да ничем. Автомобильными запчастями. Фирма на грани разорения, но все еще фигурирует в номенклатуре. В общем, для прикрытия подходит идеально. Все документы готовы.