— Не сомневаюсь. Но вряд ли вы станете отрицать, что наша встреча была особенной и сильно попахивала нефтью.
— О да, теперь припоминаю, — снова кивает ТТ.
И чтобы перевести разговор из прошлого в настоящее, добавляет:
— Вы получили очередную сумму?
— Мы получали разные суммы. Но до сих пор так и не получили от вас всего положенного.
— Здесь какая-то ошибка. Если вы позволите мне взглянуть в мои бумаги, то я найду документ с указанием точной суммы.
— Точная сумма нам известна и без вашего документа, господин Табаков. Но вы отлично знаете, что это только предоплата…
— Ничего подобного, — обрывает его хозяин кабинета, не повышая голоса. — Это полная цена сделки.
Продолжая пререкаться, они обмениваются еще несколькими репликами, пока посетителю не надоедает этот бесплодный спор и он не решает его прекратить:
— Сожалею, но вы не оставляете мне другого выхода и, не желая считаться с силой фактов, вынуждаете меня убедить вас силой оружия.
С этими словами он поднимает свой тяжелый пистолет и направляет его по очереди на различные части тела ТТ, словно раздумывая, какую из них выбрать в качестве мишени.
— Хочу вас заверить, что пистолет не газовый, — поясняет украинец. — И, чтобы у вас не осталось в этом ни малейшего сомнения, позволю себе небольшой эксперимент. Возьмем, к примеру, эту собачку, которая сидит у ваших ног. Что, если я проделаю пару дырок в ее уродливой голове?..
И в подтверждение того, что он не шутит, украинец стреляет из своего Макарова в Черчилля, и только животный рефлекс, побудивший пса отскочить в сторону, спасает его от неминуемой смерти. Следует второй оглушительный выстрел из Макарова. Но это — уже мой Макаров. Я попал стрелку в плечо. Украинец инстинктивно тянется рукой к ране, и это дает мне возможность новым выстрелом продырявить ему эту руку. В кабинете ужас и безумие. Воспользовавшись переполохом, Макс и Мориц, подобно каким-то демоническим гуттаперчевым существам, начинают прыгать, нанося удары по всем направлениям и осыпая пинками не только нижние части тел украинцев, но и их ошарашенные лица. Воздерживаюсь от прицельной стрельбы в подобном хаосе, поскольку не уверен, что попаду в кого надо и делаю два выстрела в пустоту — как сигнал того, что невидимый снайпер по-прежнему начеку.
В итоге схватки пистолеты украинцев переходят в руки Макса и Морица, а оружие их главаря перекочевывает к Табакову, который своим тяжелым кулаком довершает начатую мной экзекуцию в отношении главаря. Под натиском телохранителей непрошеные гости гурьбой сбегают вниз, громко стуча обувью по ступенькам лестницы.
— Мне не нужны трупы, — кричит близнецам ТТ. После чего наконец вспоминает обо мне и освобождает из заточения.
— Проверь сейф, — советую ему. — А то скажешь потом, что я что-нибудь украл.
— Я признателен тебе за то, что ты спас мне жизнь, — с негромким рычанием в голосе доверительно говорит мне хозяин дома. — Я даже назвал бы твой поступок благородным, если бы не понимал, что ты в сущности спасал не меня, а тот денежный мешок, каковым я тебе вижусь.
— Не утомляй себя комментариями, — отвечаю я. — Правда в том, что я спасал не тебя, а доброго песика Черчилля.
— Если так, то я готов простить тебе любые прегрешения.
— Ты становишься гуманным. Даже трупы тебе уже не нужны.
— Это не от гуманности. Ты говорил о техническом прогрессе. Так вот, он так продвинулся, что человека теперь легче убить, чем сокрыть его труп.
В это время возвращаются близнецы. Они немного побиты, но зато живы и здоровы.
— Эти громилы тут все перевернули вверх дном, — недовольно ворчит ТТ, оглядывая последствия схватки.
И, обращаясь к телохранителям, говорит:
— Приберитесь тут, а мы перейдем в другое место чем-нибудь перекусим.
«Другое место» — это обширная кухня с богатым набором столовых приборов и большим запасом всевозможных продуктов питания.
— Прощай, диета, — произносит Табаков и начинает доставать из холодильника всякую всячину. — В критических ситуациях мне ужасно хочется есть. Наверно, это подсознательное стремление наесться возникает от мысли, что этот раз может оказаться последним в жизни.
Он раскладывает съестное на широком столе, присовокупляя к нему несколько бутылок пива, и приступает к еде с таким аппетитом, словно и вправду ест в последний раз. Следую его примеру, но довольно вяло, потому что у меня в критические моменты состояние прямо противоположное: кровь настолько усиленно приливает к верхним частям тела, что почти не остается никакого импульса для желудка.
Черная икра, соленая семга, венгерская салями, сыр камамбер, маринованные грибы — ничто не остается без внимания хозяина дома.
— Да у тебя булимия, Траян.
— Это не булимия, а голод, — поправляет он меня. — Если бы ты знал, на какой строгой диете я сижу, то понял бы, что моя жизнь — жизнь мученика. Каждый раз, когда возникает необходимость провести деловую встречу в ресторане, мне просто плакать хочется, глядя на то, как едят здоровые люди.
— Так поплачь. Богатые ведь тоже плачут.
— Не повторяйся. Ты это уже говорил.
И только утолив голод и осушив первую бутылку пива, он возвращается к только что пережитому.
— А ты, Эмиль, спятил, что ли, расхаживая по Вене с этой штуковиной?
— Я ее для тебя припас. А ты не спятил, ведя дела с бандитами? Мама ведь наверняка тебе говорила, что водиться с плохими мальчиками нехорошо.
— Не получается каждый раз предвидеть, как разовьются события. У меня есть один давний приятель, украинец. Раньше он был директором государственного предприятия, а потом ударился в частный бизнес. В прошлом году он позвонил мне и попросил спасти. Оказывается, договорился с каким-то итальянцем о поставке сырой нефти. Загрузил нефть в танкер и сам отправился в Бриндизи, а в Пирее итальянец сообщил ему, что не сможет купить нефть по оговоренной цене. Старый трюк, но до сих пор работает. Предложил позорно низкую цену, а танкер моего приятеля не может торчать в Пирее до бесконечности, поскольку плата за стоянку очень высока. «Спасай, — говорит, — положение». Я и спас. Купил нефть у украинца и в тот же день продал ее своему человеку в Бриндизи. Мир и любовь. Все довольны. А теперь вот видишь, с какой новой постановкой вопроса ко мне явились.
— Хорош же твой приятель украинец.
— Это не он. Это мафия. Узнали о том деле и решили воспользоваться.
— Ну что ж, заплати. Думаю, ты купил товар по бросовой цене, так что можешь себе это позволить. Кинь им кусок, чтобы отстали, и все тут.
— Не отстанут. Это как в шантаже. Заплатив раз, будешь платить до второго пришествия.
— Тяжело же тебе.
— И тебе не легче. С кем будешь иметь дело, если я отправлюсь на тот свет? Или ты и туда за мной последуешь?
— Лучше ты последуй за мной. Возвращение на родину избавит тебя от всех хлопот.
— Верно! Как это я раньше не сообразил!
Похоже, моя первая встреча с Фурманом-внуком была результатом редкого везения — или просто моего нахальства явиться в неурочный час — вкупе с его снисходительностью, благодаря которой он меня принял. Вторая встреча имела место по предварительной договоренности. А третья… А третья вообще не состоялась.
Мое представление о том, что этот одинокий представитель рода Фурманов вечно торчит в своей конторе в ожидании того, что рано или поздно ждет каждого из нас, весьма далеко от истины. Даже не вдаваясь в подробности материального положения старика, ясно, что он располагает достаточным количеством штатных и внештатных сотрудников и что его громадный мрачный кабинет — лишь верхушка огромного айсберга. Обязанность встречать и провожать клиентов возложена на другого старика, умело тасующего кабинеты, отведенные для приема; один раз он приглашает в один кабинет, потом — в другой, затем — в третий; вероятно, это делается для того, чтобы клиенты не столкнулись нос к носу друг с другом, поскольку каждому из них хочется остаться инкогнито.
Уже трижды или четырежды я имел возможность предаваться моему любимому хобби — ожиданию — в разных приемных; и при этом каждый раз визит заканчивался неизменным коммюнике: «Герр Фурман просит извинить, но обещанные сведения еще не собраны». И вдруг, наконец, в один прекрасный день надоевший мне рефрен сменяется кое-чем получше: «Пройдите, пожалуйста, вас ждут».
В словах, которыми меня встречает хозяин фирмы, мне слышится не столько извинение, сколько претензия. Оказывается, интересующая меня информация оказалась не только сложной для добывания, но еще и чересчур объемной, и при определении гонорара мне следует учесть это обстоятельство. Последнего Фурман не говорит, но подразумевает, и тем самым еще сильнее подчеркивает трудность, с которой ему пришлось столкнуться при выполнении моего заказа.
— Мы установили, что ваш, назовем его, клиент имеет депозитные, то есть текущие, счета в нескольких известных европейских банках, среди которых — «Банк Австрии», «Дрезднер банк» и «Юнион де банк Сюис». Мы проверим и другие банки, но к настоящему времени на его счетах не обнаружено никаких особенно значительных сумм, о которых вы говорили при нашей последней встрече. Излишне говорить вам о том, какие усилия необходимо приложить, чтобы извлечь подобную информацию, учитывая тот незыблемый принцип, в соответствии с которым тайна банковского вклада может быть нарушена только при соответствующем решении суда. Однако скажу, что самая затруднительная часть нашего расследования связана с проверками офшорных зон, разбросанных по всему миру. И вопрос даже не в том, что таких зон на данный момент более пятидесяти, а в том, что зарегистрированных в них офшорных компаний — около ста пятидесяти тысяч. Расследование подобного масштаба по силам лишь Интерполу.
— Я и в мыслях не держал, что для установления личности реального владельца вы станете проверять подряд все офшорные фирмы. Речь шла…
— Я помню, о чем шла речь. И могу вам сказать, что по некоторым признакам мы выявили несколько случаев, когда ваш клиент делал вклады от имени некоторых анонимных к