Навстречу показались пятеро шедших в ряд школьников. Шеренга юных желтых гладких физиономий, ехидных, с дерзкой усмешкой. Дразнят, поганцы, белого человека. Тоже небось слыхали про убийство и празднуют победу. Вон как, проходя мимо, ухмыльнулись. Откровенно! Знают, что не достанешь. Эллису стало трудно дышать. Желтые лица плясали перед глазами глумящимися бесами. Он резко остановился.
– Чего мне зубы скалите, сопливцы?
Мальчишки обернулись.
– Какого черта, спрашиваю, веселитесь?
Один из подростков нахально – может, из-за плохого английского нахальнее, чем хотел бы, – ответил:
– Не ваше дело.
На секунду сознание Эллиса затмило, и в эту самую секунду ярость прорвалась ударом трости, хлестнувшей со всей силы прямо поперек наглых глаз. Мальчишка взвыл, четверо остальных кинулись на Эллиса. Но куда им! Он отшвыривал их и, отскочив, заработал тростью так неистово, что им было даже не приблизиться.
– Не суйся, гнида! Прочь! Всех, на… расшибу!
Даже для четверых подростков этот бешеный был ужасен. Раненый парнишка, закрывая лицо ладонями, рухнул на колени с криком: «Ослеп! Ослеп!» Остальные вдруг бросились к насыпанным возле дороги грудам ремонтной щебенки. На веранду офиса Эллиса выскочил его клерк, вопя:
– Скорее в дом, скорее, сэр! Они убьют вас!
Бежать от этих паршивцев Эллис и не думал, но поднялся на крыльцо. Один из камней, просвистев рядом, ударился о перила. Клерк мигом скрылся. Глядя сверху вниз в лица мальчишек с охапками щебенки, Эллис радостно загоготал:
– Что, черномазые ублюдки, а? Не ожидали? Давай-ка, подымайся, давай-ка четверо на одного! Кишка тонка? И на людей-то не похожи! Гаденыши, крысята вшивые!
Перейдя на бирманский, он поносил, всласть обзывал вонючих бирманских свиней; а ребята, с их слабыми полудетскими руками, бросали и бросали камни, никак не попадая в цель. И каждый пролетевший мимо камень Эллис встречал торжествующим хохотом. Послышались свистки, топот бегущих от полицейского поста встревоженных констеблей. Мальчишки оглянулись на дорогу и дунули прочь, оставив Эллиса абсолютным победителем.
Хотя драка повеселила душу, с окончанием боя Эллис вновь мрачно распалился. Немедленно написал Макгрегору записку, сообщая о подлом нападении и требуя возмездия. В офис окружного управления были также посланы двое клерков, клятвенно и дружно подтвердивших, что на господина внезапно, без всякой видимой причины, напали пятеро подростков, что ему пришлось защищаться, и т. п. (справедливости ради надо сказать, что Эллис, видимо, и сам уже поверил в такую версию событий). Обеспокоенный мистер Макгрегор приказал разыскать и опросить школьников; однако те, подозревая нечто подобное, надежно затаились, так что, несмотря на усилия весь день рыскавшей полиции, мальчишек не нашли. Раненого подростка отвели к знахарю, который примочками какой-то ядовитой настойки успешно довел повреждение глаз до полной потери зрения.
Вечером, как обычно, европейцы, кроме еще не вернувшихся из джунглей Вестфилда и Веррэлла, собрались в клубе. Настроение было плохое. Мало коварного злодейского убийства, так уже бандитские нападения средь бела дня! Миссис Лакерстин, закатывая глаза, пророчила: «Нас непременно зарежут в наших постелях!» Дабы ее успокоить, мистер Макгрегор сообщил, что предусмотрено на случай бунта запирать женщин в тюремной крепости, но это, кажется, не слишком ободрило нервную леди. Флори вдоволь досталось от цеплявшегося Эллиса и не перепало ни единого взгляда Элизабет. В клуб он приплелся, тая сумасшедшую надежду на примирение с ней, и, совершенно раздавленный ее пренебрежением, почти все время просидел в читальне. Часам к восьми, после неоднократных рюмочек и стаканчиков, когда атмосфера слегка разрядилась, Эллис предложил:
– А что, если отправить пару чокр, чтоб сбегали на наши кухни и доставили наш ужин сюда? Все лучше, чем отдельно по домам маяться.
Боявшаяся теперь даже выйти на улицу, миссис Лакерстин с энтузиазмом поддержала идею, тем более что иногда, по праздникам, такие общие ужины в клубе случались и бывало очень весело. Некая заминка вышла с чокрами, которые, услышав приказание, в слезах взмолились не гнать их на холм, где у дороги наверняка караулит призрак мистера Максвелла. За кушаньями был послан мали. Глядя в окно, как он идет к воротам, Флори увидел полную луну – стало быть, ровно четыре недели прошло с того, казавшегося теперь бесконечно далеким, вечера, когда он поцеловал Элизабет под одуряюще пахшим жасмином.
В ожидании ужина сели за бридж, и только мадам Лакерстин, извинившись («нервы!»), взяла назад открытую было карту, по крыше что-то стукнуло.
– Спелый кокос, – откомментировал мистер Макгрегор.
– Да не растет тут никаких кокосов! – буркнул Эллис.
Дальше все разом: громыхнул новый, еще более сильный удар по крыше, керосиновая лампа, упав с крюка, разбилась вдребезги у самых ног заоравшего, отскочившего Лакерстина, истерически завопила его супруга, и вбежал посеревший, позабывший надеть свою чалму старик бармен:
– Сэр, сэр! Злые люди идут! Убивать нас, сэр!
– Что? Что еще за злые люди?
– Деревенские со всей округи, сэр! В руках большие палки и дахи, они пляшут сейчас вокруг. Горло хотят господам резать, сэр!
Безжизненно откинувшись на стуле, миссис Лакерстин визжала, заглушая все голоса.
– Прекратить! – гаркнул ей в лицо Эллис. – Слушайте! – Он повернулся к остальным. – Слышите?
Снаружи доносился мощный угрожающий гул. Мистер Макгрегор, напряженно распрямившись, поправил съехавшие на переносице очки.
– Некоторое волнение в массах! Бармен, подберите осколки. Мисс Лакерстин, будьте любезны, позаботьтесь о вашей тетушке – ей, кажется, нехорошо. Господа, прошу вас, за мной!
Джентльмены подошли к входной двери, которую кто-то, видимо, бармен, успел уже запереть изнутри. Как раз в этот момент салютом прогремел залп грохнувшей о дощатую дверь гальки. Мистер Лакерстин, вздрогнув, отпрянул.
– Засов-то чертов хоть задвиньте кто-нибудь! – визгнул он.
– Нет-нет! – возразил мистер Макгрегор. – Мы должны выйти. Не появиться перед ними было бы роковой ошибкой.
Он открыл дверь и смело ступил на крыльцо. На тропинке перед клубом стояло человек двадцать бирманцев с кольями и дахами, а за оградой, заполняя и дорогу, и плац, и до самых джунглей, – огромная толпа. Море людей, тысячи две, не меньше, черневшее, облитое сиянием белой луны, с яркими искрами на кривых лезвиях дахов. Эллис бестрепетно встал рядом с Макгрегором. Лакерстин исчез.
Мистер Макгрегор поднял руку, требуя внимания.
– Что все это значит? – сурово крикнул он.
В ответ поднялся рев и полетели камни, в том числе довольно увесистые, но, по счастью, никого не задевшие. Один из людей, стоявших на тропинке, повернулся и, махнув рукой, крикнул, чтобы с камнями подождали. Затем этот парень – добродушного вида силач лет тридцати, с рогульками висящих усов, в рубахе и коротком, до колен, лонджи, – выступил вперед, готовый к переговорам.
– Что все это значит? – повторил мистер Макгрегор.
Парень заговорил бойко и не особенно сердито:
– Мы с вами ссориться не хотим, мин-ги! Нам нужен лесной торговец Эллис! – (произносил он «Эллит»). – Тот мальчик, которого он утром ударил, ослеп. Отдайте нам Эллита, мы хотим наказать его. Остальным из вас зла не будет.
– Рожу запомни, – через плечо бросил Эллис Флори. – Сядет малый годков на семь.
Мистер Макгрегор побагровел, едва не задохнувшись от гнева. На несколько мгновений он просто потерял дар речи, но наконец пришел в себя и заорал так, будто находился в родной Англии:
– Да понимаете ли вы, с кем говорите? За двадцать лет я не слыхал подобной дерзости! Сию же минуту убирайтесь, или я вызову полицию!
– Лучше не мешкайте, мин-ги! Мы знаем, что ваши суды не для нас, так уж мы сами накажем Эллита. Пошлите его к нам. А то всем вашим придется плакать.
Мистер Макгрегор яростно стукнул в воздухе кулаком.
– Прочь, сукин сын! – крикнул он, впервые за много лет употребив бранное слово.
Толпа грозно взревела, и обрушился такой град камней, что досталось всем, не исключая стоявших у клуба бирманских вожаков. Один камень ударил представителя комиссара прямо в лицо, едва не опрокинув навзничь. Европейцы быстро ретировались и заперли дверь на засов. Очки мистера Макгрегора были разбиты, из носа хлестала кровь. В салоне мужчины увидели бьющуюся истеричной ящерицей миссис Лакерстин, качающегося у стола в обнимку с пустой бутылкой Лакерстина, бормочущего в углу на коленях бармена (крещеного католика) и воющих от ужаса чокр. Только Элизабет, побелевшая как мел, сидела молча и неподвижно.
– Что происходит? – воскликнула она.
– «Что-что», в дерьме мы, вот что! – огрызнулся Эллис, потирая шею, по которой ему здорово садануло. – Бирманцы кругом, камнями лупят. Ладно, спокойствие! Кишка у них тонка дверь выломать.
– Немедленно вызвать военную полицию! – невнятно прогнусавил мистер Макгрегор, зажимавший ноздри красным от крови носовым платком.
– Как вызовешь? – сердито хмыкнул Эллис. – Пока вы с ними разговор вели, я посмотрел – отрезали нас чертовы скоты, язви их душу! Не продраться ни до постов, ни до тюрьмы. У Верасвами-то полно охранников с винтовками.
– Что ж, остается ждать. Надо надеяться, они сами стихнут и разойдутся. Успокойтесь, дорогая моя миссис Лакерстин, прошу вас, успокойтесь. Опасность, уверяю вас, очень невелика.
На слух, однако, чувствовалось по-другому. Грозный шум не только не стихал, но явственно нарастал, словно толпа все прибывала новыми сотнями бирманцев. За стенами ревело так, что в клубе приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга. Все окна салона закрыли, заперли, плотно задвинув рамами цинковых сеток, которыми иногда защищались от москитов. Тем не менее то и дело звенели разбитые стекла, дрожавшие тонкие стены, казалось, вот-вот расколются под непрерывной каменной бомбежкой. Приоткрыв ставень, Эллис швырнул в толпу бутылку, но дюжина тут же влетевших камней заставила поспешно захлопнуть щель. Других намерений, кроме крика, стука и обстрела камнями, у бирманцев пока не наблюдалось, но дикий шум ужасно действовал на нервы и поначалу просто о