Он дошел с ней до двери и остановился на крыльце, еще помнящем отпечатки его вчерашних следов. Кэтлин рылась в сумочке, ища ключ.
– Нашли?
– Нашла.
Оставалось лишь войти – но она, желая взглянуть на Стара еще раз, склонила голову влево, потом вправо, пытаясь рассмотреть его лицо в последних отсветах сумерек. Она медлила слишком долго, и его ладонь сама собой скользнула к ее плечу – он обнял Кэтлин, прижал лицом к своей шее, отгородив от света. Стиснув ключ в руке, она закрыла глаза; до него донеслось то ли восклицание, то ли вздох – и еще вздох, когда он притянул ее ближе и коснулся подбородком щеки, мягко разворачивая лицо к себе. Оба чуть улыбнулись, она слегка нахмурилась – и последний дюйм между ними растаял в темноте.
Когда они оторвались друг от друга, Кэтлин покачала головой – скорее в знак удивления, чем отрицания. В ее голове пронеслось: лишь себя и винить, все сложилось давно, только когда? Мысль о том, что нужно разорвать объятие, с каждым мигом становилась ей все тягостнее и невыносимее. Стар торжествовал – это добавляло ей мук, но она не могла ни осуждать его, ни участвовать в торжестве, которое ощущала как поражение. Однако ей пришло в голову, что если не признать поражения, разорвать объятие и уйти в дом – поражение не обернется победой. Значит, разницы нет.
– Я не хотела, – проговорила Кэтлин. – Вовсе не хотела.
– Можно мне войти?
– Нет! Нет…
– Тогда скорее в машину, бежим отсюда.
Она с облегчением зацепилась за нужное слово: бегство воспринималось спасительным выходом, словно ей надо скрыться с места преступления. Они очутились в машине; дорога шла вниз по склону холма, встречный ветер обдавал прохладой, и Кэтлин постепенно пришла в себя. Теперь все виделось ясно, как в черно-белом кино.
– Вернемся на берег, в ваш дом, – сказала она.
– На берег?
– Да, к вам. И не надо слов. Пусть будет только дорога.
Когда они выехали на берег, небо резко посерело, у Санта-Моники их настиг внезапный ливень. Стар остановился на обочине и, накинув плащ, поднял брезентовый верх.
– Теперь у нас есть крыша, – улыбнулся он.
«Дворник» на лобовом стекле уютно тикал, как старые напольные часы, навстречу то и дело попадались угрюмые машины, сворачивающие к городу от мокрых пляжей. Позже берег затянуло туманом, и края дороги сделались неразличимы; встречные фары словно зависали неподвижно в воздухе, лишь в последний миг вспыхивая совсем рядом.
Стару и Кэтлин, бросившим часть себя в прошлом, теперь стало легко и вольно. В щели сочился туман; Кэтлин спокойным, медленным жестом, приковавшим все внимание Стара, сняла розово-голубую шляпу и положила ее под ремень на заднем сиденье. Встряхнув волосами, она перехватила взгляд Стара и улыбнулась.
Ресторан с дрессированным морским львом маячил на берегу ярким сгустком света. Стар, опустив боковое стекло, вглядывался в дорогу; через несколько миль туман рассеялся, дорога свернула к дому на мысе. Здесь из-за облаков светила луна, над морем реял неверный сумеречный свет.
Дом за это время словно распался на отдельные части: мокрые брусья дверной коробки, нагромождение непонятных предметов высотой по пояс, на которые Стар и Кэтлин натыкались по пути в единственную отделанную комнату. Здесь пахло опилками и влажным деревом, и когда Стар обнял Кэтлин, в полутьме они различали лишь глаза друг друга. Через минуту плащ упал на пол.
– Подожди. – Она не хотела спешить. Пусть ее переполняли счастье и желание, однако вся эта история ничего не сулила – и Кэтлин пришлось остановиться на миг: вспомнить начало, вернуться на час назад и понять, как же все произошло. Замерев, она слегка повела головой из стороны в сторону – как прежде, только медленнее, не отрывая взгляда от его лица. И почувствовала, как его охватывает дрожь.
Он понял это и ослабил объятие; Кэтлин тут же заговорила – резко, призывно – и притянула его лицо к своему. Обнимая Стара одной рукой, она движением колен сбросила что-то и откинула прочь. Стар, уже не дрожа, вновь обнял ее – и вместе они опустились на пол, покрытый плащом.
Потом они молча лежали; Стар, переполненный любовью и нежностью, сжимал ее в объятиях так, что треснул стежок на платье – легкий звук вернул их к реальности.
– Вставай, я помогу, – шепнул он, беря Кэтлин за руки.
– Подожди, не сбивай с мысли.
Лежа в темноте, она бесцельно думала о том, каким талантливым и неутомимым будет ребенок, – и через некоторое время протянула руки, чтобы Стар ее поднял.
Когда она вернулась, комнату освещала электрическая лампочка.
– Одноламповая система, – объяснил Стар. – Выключить?
– Нет, так хорошо. Хочу тебя видеть. Они уселись на дубовом подоконнике, соприкасаясь подошвами.
– Ты кажешься таким далеким… – шепнула Кэтлин.
– Ты тоже.
– Удивительно, правда?
– Что именно?
– Что нас опять двое. С тобой тоже так? Думаешь и даже надеешься, что получится быть одним нераздельным, а потом оказывается, что вас все-таки двое.
– Ты мне очень близка.
– Ты мне тоже.
– Спасибо.
– И тебе спасибо.
Оба засмеялись.
– Ты этого и хотел? Вчера вечером?
– Неосознанно.
– Интересно, когда все решилось, – задумчиво проговорила она. – Вроде бы ходишь и знаешь, что ничего не будет. А потом вдруг раз – и оказывается, что это судьба. И иначе никак, хоть весь мир перевернись.
В ее словах звучала опытность; Стар, к своему удивлению, обнаружил, что такая Кэтлин ему нравится даже больше. Настроенный заново прожить – а не повторить – прошлое, он признал, что так и должно быть.
– Во мне много от шлюхи, – ответила она его мыслям. – Видимо, потому я и не распознала Эдну.
– Какую Эдну?
– Ту, кого ты принял за меня. Ты ей звонил. Она жила напротив, только теперь переехала в Санта-Барбару.
– Она и вправду шлюха?
– Да. У вас это называется «девушка по вызову».
– Забавно.
– Будь она англичанкой, я бы сразу ее раскусила. А здесь она не отличалась от прочих. Призналась мне только перед отъездом.
Заметив, что Кэтлин зябко повела плечами, Стар встал и укутал ее плащом. Затем открыл шкаф, на пол вывалились подушки и пляжный матрац. Нашлась и упаковка свечей; Стар зажег их по всей комнате, а на место лампочки присоединил обогреватель.
– Почему Эдна меня боялась? – вдруг спросил он.
– Потому что ты продюсер. С ней приключилась когда-то неприятность – с ней или с подружкой. А еще она непроходимо глупа.
– А как вы познакомились?
– Она зашла в гости, по-соседски. Может, увидела во мне такую же падшую сестру, не знаю. Вполне милая, все повторяла: «Зови меня Эдной, ну пожалуйста, называй просто по имени», – в конце концов мы стали общаться.
Кэтлин поднялась с подоконника – Стар устилал его подушками.
– Помочь? – спросил она, когда он подкладывал подушку ей под спину. – Сижу и бездельничаю.
– Неправда. – Он привлек ее к себе. – Не вставай, сейчас согреешься.
Они помолчали.
– Я знаю, почему ты меня заметил, – сказала она чуть погодя. – Эдна доложила.
– Что доложила?
– Что я похожа… на Минну Дэвис. Мне и раньше говорили.
Он чуть отстранился и кивнул.
– Вот здесь. – Она тронула скулы и чуть сжала пальцами щеки. – Здесь и здесь.
– Да. Так странно… Ты похожа на нее настоящую, на экране она была другой.
Кэтлин встала – словно боялась продолжать тему.
– Я уже согрелась.
Она подошла к шкафу и заглянула внутрь, затем вернулась в коротком переднике с прозрачными снежинками и критически оглядела комнату.
– Все ясно, мы только что вселились. Потому-то в комнате гулко.
Она открыла дверь на веранду и внесла внутрь два плетеных кресла, смахнув с них дождевые капли. Стар следил за ней неотрывно, все еще опасаясь, как бы случайный неверный жест не разрушил очарования. Просматривая актерские пробы, он не раз наблюдал, как прекрасное женское тело, похожее на безупречную статую, вдруг обретает шарнирную грацию картонной куклы – и красота меркнет на глазах. Однако Кэтлин двигалась пластично и уверенно, хрупкость была – как и положено – лишь кажущейся.
– Дождь перестал, – сообщила Кэтлин. – В день моего приезда тоже был ливень. Ревело так, будто ржал табун коней.
– Привыкнешь, – засмеялся Стар. – Особенно если ты здесь надолго. Ты собираешься остаться? Теперь-то можешь сказать? В чем таинственность?
Кэтлин покачала головой:
– Не сейчас – оно того не стоит.
– Тогда иди ко мне.
Она подошла, и он прижался щекой к прохладной ткани передника.
– Ты устал. – Она запустила пальцы в его волосы.
– Не в этом смысле.
– Конечно, – торопливо согласилась Кэтлин. – Я о том, что если будешь столько работать – здоровье не выдержит.
– Не веди себя по-матерински.
«Будь шлюхой», – добавил он мысленно. Его тянуло сломать инерцию жизни: если смерть так близка, как утверждали двое его врачей, то надо на время перестать быть Старом, надо добиваться любви, как другие – бесталанные, безымянные юнцы, вглядывающиеся в женщин на вечерних улицах.
– Снимаешь с меня передник? – мягко сказала она.
– Да.
– Вдруг по берегу кто-то пойдет? Может, погасить свечи?
– Не надо, пусть горят.
…Позднее, лежа на белой подушке, она улыбнулась.
– Чувствую себя Венерой на створке раковины.
– Почему?
– Только взгляни – чем не Боттичелли?
– Не знаю, – улыбнулся он. – Раз ты говоришь – верю.
Она зевнула.
– Такой чудесный день. И ты такой замечательный.
– Ты много знаешь, да?
– Ты о чем?
– Чувствуется по твоим словам. Или скорее по манере.
Кэтлин помолчала.
– Знаний у меня не так уж много, – наконец ответила она. – Университетов я не заканчивала. Но тот, с кем я жила, знал все на свете и порывался обучить меня наукам. Планировал занятия, записывал меня на лекции в Сорбонне, водил по музеям. Так я и набралась разного.
– Кто он был?
– Что-то вроде художника. И еще скандалист, горячий нравом. Всего не перечислишь. Хотел, чтобы я прочла Шпенглера, добивался как одержимый. История, философия, гармон