Они приехали уже на закате дня, и когда мы гуляли среди шумных и нарядных гостей, Дейзи издавала какие-то мурлыкающие звуки.
– Здесь так все здорово, – шептала она. – Если тебе этим вечером захочется меня поцеловать, дай мне знать, Ник, и я это с радостью устрою. Просто произнеси мое имя. Или предъяви зеленую карточку. Я выдаю зеленые…
– Смотрите по сторонам, – порекомендовал Гэтсби.
– Я и смотрю. Здесь так шикарно…
– Возможно, вы воочию увидите тут многих, о ком раньше только слышали.
Том ощупывал толпу бесцеремонным взглядом.
– Мы не очень-то много выезжаем, – ответил он. – Думаю, на самом деле я вообще здесь никого не знаю.
– Возможно, вы узнаете вон ту даму. – Гэтсби указал на роскошную красавицу, больше похожую на орхидею, чем на женщину, неподвижно сидевшую под тенистой сливой. Том и Дейзи уставились на нее теми особыми недоверчивыми взглядами, которыми смотрят на бестелесных кинозвезд, пока наконец не убеждаются, что перед ними живые люди.
– Просто прелесть, – произнесла Дейзи.
– Мужчина, который над ней наклонился, – ее режиссер.
Гэтсби церемонно переводил их от одного кружка гостей к другому:
– Миссис Бьюкенен… И мистер Бьюкенен… – Чуть поколебавшись, он добавил: – Великолепный игрок в поло.
– О нет! – быстро возразил Том. – Ничего подобного.
Однако Гэтсби, скорее всего, понравилось само звучание этих слов, так что Том остался «великолепным игроком в поло» до конца вечера.
– Никогда в жизни не встречала так много знаменитостей! – воскликнула Дейзи. – Мне очень понравился вон тот – как его звать? – с таким синеватым носом.
Гэтсби высмотрел его в толпе, добавив, что это мелкий продюсер.
– Ну, все равно он мне понравился.
– Я предпочел бы не становиться «великолепным игроком в поло», – с напускной любезностью ответил Том. – Мне бы хотелось смотреть на всех этих знаменитостей из… издалека.
Дейзи и Гэтсби пошли танцевать. Я помню, как меня удивила его грациозная, несколько старомодная манера танцевать фокстрот – до этого я никогда не видел, как он танцует. Потом они направились к моему дому и с полчаса просидели на ступеньках, в то время как я по ее просьбе «стоял на часах» в саду. «На случай пожара, наводнения, – пояснила Дейзи, – или еще какого стихийного бедствия».
Том появился из своего «далека», когда мы втроем садились ужинать.
– Не возражаете, если я составлю компанию вон тем ребятам? – спросил он. – Там один рассказывает уморительные вещи.
– Конечно, иди, – добродушно ответила Дейзи. – А если захочешь записать чей-нибудь адресок, вот тебе мой золотой карандашик.
Через пару мгновений она повернулась ко мне и сказала, что девица простовата, но хорошенькая. И тут я понял, что за исключением получаса наедине с Гэтсби вечер был ей совсем не в радость.
Мы оказались за одним столом с компанией, которая уже успела основательно набраться. Это был мой промах – Гэтсби позвали к телефону, а эти самые люди мне очень понравились пару недель назад. Но то, что развеселило меня тогда, теперь отравляло все веселье.
– Как самочувствие, мисс Бедекер?
Означенная девица безуспешно пыталась прикорнуть у меня на плече. Услышав вопрос, она села прямо и открыла глаза.
– Чего-чего?
Массивная, несколько флегматичная матрона, только что приглашавшая Дейзи на завтра в свой клуб сыграть партию в гольф, выступила в защиту мисс Бедекер:
– О, с ней все в порядке. Когда она выпьет пять-шесть коктейлей, то принимается обычно визжать. Я постоянно повторяю, что ей совсем нельзя пить.
– А я совсем и не пью, – глухим голосом подтвердила обвиняемая.
– Мы услышали ваши крики, и я тут же сказала доктору Сивету: здесь кому-то нужна ваша помощь, док.
– Уверен, она вам очень признательна, – вставил кто-то из компании без всякого намека на благодарность. – Однако вы замочили ей все платье, когда макали головой в бассейн.
– Ненавижу, когда макают головой в бассейн, – пробормотала мисс Бедекер. – В Нью-Джерси меня однажды чуть не утопили.
– Значит, вам надо бросить пить, – заключил доктор Сивет.
– На себя посмотрите! – взревела мисс Бедекер. – У вас же руки трясутся! К вам под нож – да ни за что на свете!
И все в том же духе. Последнее, что я отчетливо запомнил: мы с Дейзи стоим и смотрим на кинорежиссера и на звезду. Они так и оставались под тенистой сливой, их лица почти соприкасались, разделенные тонкой бледной полоской лунного света. Я вдруг подумал, что он весь вечер медленно наклонялся к ней, чтобы ликвидировать этот просвет, и прямо на моих глазах достиг своей цели и поцеловал ее в щеку.
– Она мне нравится, – сказала Дейзи. – Она просто душка.
Но все остальное, бесспорно, задевало и раздражало ее. Это было не притворство, а истинное чувство. Она пришла в ужас от Уэст-Эгга, этого поразительного места, в которое бродвейские нравы превратили рыбацкую деревушку Лонг-Айленда. Ее напугала какая-то первобытная энергия, рвавшаяся наружу из-под вороха старых эвфемизмов, и чересчур показной фатализм, с которым обитатели Уэст-Эгга кратчайшим путем перемещались из одного небытия в другое. Ей виделось нечто ужасное в самой простоте происходящего, которую она была не в силах постичь.
Я сидел вместе с ними на ступенях парадного крыльца, пока они ждали свою машину. Было темно – лишь приоткрытая дверь бросала небольшой прямоугольник света в предрассветную мглу. Иногда на фоне задернутой шторы гардеробной появлялась чья-то тень, затем другая, сливавшиеся в неясную процессию теней, красившихся и пудрившихся перед невидимым зеркалом.
– А кто вообще этот Гэтсби? – внезапно спросил Том. – Какой-нибудь крупный бутлегер?
– С чего ты взял? – поинтересовался я.
– Да ни с чего. Я просто подумал. Ведь большинство этих скоробогатых типов – просто бутлегеры крупного пошиба, сам знаешь.
– Только не Гэтсби, – отрезал я.
Он на мгновение умолк. Под подошвами его ботинок хрустел гравий.
– Ну, ему, наверное, пришлось потрудиться, чтобы собрать у себя такой зверинец.
Легкий ветерок всколыхнул серую дымку мехового боа Дейзи.
– По крайней мере, с ними куда интересней, чем с другими нашими знакомыми, – с каким-то усилием произнесла Дейзи.
– Что-то не много в тебе было интереса.
– А вот и был.
Том рассмеялся и повернулся ко мне:
– Ты заметил, какое лицо сделалось у Дейзи, когда та девица попросила ее поставить под холодный душ?
Дейзи начала подпевать музыке хриплым ритмичным шепотом, придавая каждому слову особое значение, которого оно никогда не имело раньше и никогда не обретет после. Когда мелодия взлетала ввысь, ее голос мягко прерывался, следуя за ней, как это бывает с контральто, и при каждом переходе воздух наполнялся частичками ее теплого волшебства.
– Здесь многие приходят без приглашения, – вдруг выпалила она. – Ту девицу тоже не приглашали. Они просто являются сюда, а он слишком хорошо воспитан, чтобы им отказать.
– Хотелось бы знать, кто он такой и чем занимается, – упрямился Том. – Надо будет выяснить.
– Я тебе прямо сейчас скажу, – ответила Дейзи. – У него аптеки, целая аптечная сеть. Он сам ее создал.
Наконец на подъездной аллее показался их запоздалый лимузин.
– Спокойной ночи, Ник, – сказала Дейзи.
Ее взгляд скользнул мимо меня и задержался на приоткрытой двери, из-за которой доносились звуки сентиментального вальса «Три часа ночи», чрезвычайно популярного тем летом. В конце концов, в непринужденной раскованности, царившей на вечеринках Гэтсби, было что-то романтически притягательное, что напрочь отсутствовало в ее повседневном мире. Что же в этой песенке манило ее и тянуло назад? Что же произойдет в эти хмурые и неведомые часы? Возможно, прибудет какой-то потрясающий гость, редкая птица, которой должно восхищаться, или ослепительная молодая девушка, которая одним своим взглядом на Гэтсби, одним мановением руки обратит в прах все пять лет непоколебимой преданности.
В тот раз я пробыл там дольше обычного. Гэтсби просил меня подождать, когда он освободится, и я бродил по саду, пока с темного ночного пляжа не вернулась неизменная компания купальщиков, шумных и вздрагивавших от ночной свежести, пока наверху в гостевых комнатах не погасли огни. Когда он наконец спустился по ступеням, его загорелая кожа на лице как-то еще больше натянулась, а глаза горели каким-то наполовину потухшим огнем.
– Ей не понравилось, – тотчас заявил он.
– Как раз наоборот.
– Нет, ей не понравилось, – настаивал он. – Она заскучала.
Он умолк, и я заметил, насколько он подавлен.
– Как же она от меня далека, – произнес он. – Что бы такое сделать, чтобы она поняла?
– Вы это о танце?
– О каком танце? – Он щелкнул пальцами, стерев из памяти все даваемые им танцевальные вечера. – Танец тут совершенно ни при чем, старина.
Он хотел от Дейзи ни много ни мало, чтобы она пошла к Тому и сказала: «Я никогда тебя не любила». Когда она одной этой фразой выбросит из жизни четыре года, они смогут что-то решить в чисто практическом плане. Одним из возможных решений представлялось их возвращение в Луисвилл после того, как она обретет свободу; он сделает ей предложение в ее родном доме, после чего они поженятся – как и предполагалось пять лет назад.
– А она не понимает, – продолжал он. – Раньше она могла меня понять. Мы часами сидели…
Он умолк и принялся мерить шагами опустевшую дорожку, усыпанную кожурой фруктов, какими-то мятыми бумажками и раздавленными цветами.
– Я бы не требовал от нее столь многого, – осторожно заметил я. – Прошлого не вернешь.
– Прошлого не вернешь?! – недоуменно воскликнул он. – Очень даже вернешь!
Он с диковатым видом оглянулся по сторонам, словно прошлое затаилось в темных уголках его дома буквально на расстоянии вытянутой руки.
– Я устрою все так, как это было прежде, – заявил он, решительно кивнув головой. – Она в этом убедится.
Он много говорил о прошлом, и я понял, что он хочет что-то возродить, некий образ самого себя, когда-то влюбившегося в Дейзи. С тех пор ему многое довелось пережить, но если бы он однажды смог вернуться к некой отправной точке и заново, не спеша, пройти весь путь, возможно, он бы понял, что именно он утратил…