Вышел скандал. Причем выходящий даже за рамки их обычных стычек.
Нет, с матерью все же надо будет поговорить.
И когда вернется Антрим или папа, он это сделает.
Антрим решил предоставить инициативу Еве и спросил:
– Зачем мы здесь?
– Предлагаю пройтись.
Она через толпу провела его к усыпальнице Генриха VII и негромко сказала:
– Это, пожалуй, самая крупная одиночная часовня во всей Англии. Здесь покоится Генрих со своей королевой Елизаветой Йоркской. Ниже находится склеп Тюдоров, где лежат Яков I и малолетний Эдуард VI. А вокруг находятся усыпальницы королевы шотландцев Марии, Карла II, Вильгельма III, Марии II, Георга II и королевы Анны. Даже два принца Тауэра, сыновья Эдуарда VI, умерщвленные своим дядей Ричардом III, нашли покой здесь.
Ева повернула налево и остановилась перед одной из сводчатых арок, открывающих вход в боковой пролет.
– А вот и оно.
Отсюда взгляду открывался черно-белый мраморный монумент с колоннами в оторочке золоченых капителей. Наверху здесь возлежала изваянная из камня женщина в королевских одеждах.
– Последнее место упокоения Елизаветы I, – объявила Ева. – Умерла она двадцать четвертого марта тысяча шестьсот третьего года и была вначале погребена вон там, со своим дедом, в нижнем склепе. Но затем ее нареченный преемник Яков I воздвиг этот монумент, и в тысяча шестьсот шестом году ее прах был перенесен сюда, где с тех пор и находится.
Они приблизились к надгробию, где тоже теснилась людская стайка.
– Обратите внимание на лицо, – полушепотом произнесла Ева.
Антрим сделал шаг и увидел, что лицо откровенно старческое.
– Последние годы ее правления законом была утверждена «маска юности». Никто из живописцев не смел изображать Елизавету иначе как молодой женщиной. Но здесь, на ее могиле, для вечности было сделано исключение.
Голову изваяния над массивным воротником венчала корона, а в руках каменная королева держала скипетр и державу.
– Вообще в этой усыпальнице не одно тело, а два, – открыла Ева. – Елизавета и ее сводная сестра Мария, правившая до нее. Теперь их кости смешались. Посмотрите сюда. – Она указала на латинскую надпись внизу монумента. – Вы читаете на латыни?
Антрим покачал головой.
– «Партнеры по трону и могиле, здесь мы почиём, Елизавета и Мария, сёстры, в чаянии воскресения». Вам не кажется странным? Взять и похоронить их вместе…
Антрим дал понять, что кажется.
– Ведь, казалось бы, обе – монархини, и каждой предписана своя могила. А? – насмешливо взглянула Ева. – И тем не менее они покоятся вместе. Еще один умный ход со стороны Роберта Сесила, позволяющий смешать останки… А фактически спутать следы. Теперь никто и не поймет, кто есть кто. Конечно же, Сесил понятия не имел о сравнительной анатомии и пробах ДНК. В его времена похоронить их вместе означало все сокрыть.
– А внутрь никто не заглядывал?
– Никогда, – покачала головой Ева. – Этой гробницы не вскрывал никто. Даже при Кромвеле и в годы гражданской смуты.
– Понятно. Ну а зачем здесь я? – задал Антрим волнующий его вопрос.
Туристы тем временем успели перекочевать к другим памятникам.
– Лорды подумали: вам было бы любопытно увидеть, что секрет, который вы ищете, укрыт в таком общедоступном месте.
– Лорды?
– Вы их встречали, в той церкви. Они правят нашим обществом. К каждому его пост переходит по наследству, и так было с тысяча шестьсот десятого года, когда «Общество Дедала» основал Роберт Сесил. Вы, конечно же, в курсе насчет связи Сесила с Елизаветой.
Да, Антрим об этом знал. Сесил на момент смерти Елизаветы служил при ней государственным секретарем.
– Но ведь в тысяча шестьсот двенадцатом году он, кажется, умер?
– Здоровьем он никогда не отличался, – кивнула, соглашаясь, Ева. – Между тем «Общество Дедала» явилось частью его наследия. Он знал о великом секрете, до которого на самом деле никому не было дела. До сравнительно недавних пор. Надо отдать должное: вы копнули глубже, чем счел бы для себя возможным кто-либо другой.
Может, и не копнул бы, не попадись ему та служебная записка ЦРУ о горстке ушлых ирландцев-юристов, замысливших сорок лет назад фактически раскол страны…
Ева указала на надгробие:
– Этот памятник Елизавете – последний когда-либо воздвигнутый в Вестминстере над местом погребения монарха. Вы не находите интересным, что хотя здесь погребены обе сестры, наверху изображена одна Елизавета? И при этом старухой, вопреки своим строжайшим наказам?
Антрим внимательно слушал.
– Роберт Сесил следил за подготовкой похорон и погребением Елизаветы. А затем служил Якову I, тоже государственным секретарем, и лично следил за строительством этого монумента. Опять же, только вам по силам понять всю значимость этого факта.
А как же. Фэрроу Керри подробно просветил его насчет обоих Сесилов, и в особенности Роберта. Горбатенький коротышка, неуклюже шаркающий плоскостопными ногами. Взгляд исподлобья, пронизывающие черные глаза-буравчики, но при этом неизменная учтивость и сдержанность в манерах; даже, можно сказать, сладковатая томность. Вполне сознавая свою внешнюю неказистость, Сесил постепенно словно разделился надвое. Одна половина – проницательный, рациональный, надежный во всем государственный муж, слуга престола и общества. Другая – эксцентричный, завзятый игрок, гуляка и женолюб, периодически впадающий в глубокую депрессию. Популярность его в народе год от года скудела, а враги, наоборот, прибавлялись числом. В конце концов влияние Сесила ослабло окончательно, а с ним – и возможность добиваться результатов. К тому времени как он, уединившись в своем хэтфилдском поместье, отошел в мир иной, его уже открыто ненавидели и по ряду нелестных причин презрительно называли Лисом. Антриму помнилась глумливая эпиграмма, которая, по словам Керри, была в ту пору в ходу:
Умом блудливым сей коварный змей Ловил врагов и предавал друзей. Но в хэтфилдской норе издох, как лис, Что жил с душком и от ветрянки скис.
Сам факт, что Сесил создал некую зашифрованную хронику, вызывал недоумение и казался противоречием его скрытной натуре. Но, по словам Керри, за что еще оставалось благодарить этого мистификатора, как не за оставленный потомкам единственный способ узнать о существовании секрета? Всех, кто был в нем задействован, уже нет в живых. А контролируя информацию, контролируешь и результат. И единственным, кто от того выгадывал, был Роберт Сесил.
Ева отвела Антрима на другую сторону монумента и указала еще на одну фразу (вернее, целый текст) на латыни, который сама и перевела:
«Вечной памяти Елизаветы, королевы Англии, Франции и Ирландии, дочери короля Генриха VIII, внучке короля Генриха VII, правнучке короля Эдуарда IV. Матери своей страны, защитнице веры и кормилице всех свободных наук, во многих языках сведущей, умственно и телесно великими дарованиями наделенной, благородными добродетелями, выходящими за рамки ее пола, отличной. Яков, король Великобритании, Франции и Ирландии, сей монумент в благочестии и справедливости воздвигший той, чьи целомудрие и владения он наследует».
Угадывался смысл ключевых слов: «…благородными добродетелями, выходящими за рамки ее пола, отличной».
Фразы самые что ни на есть банальные и бессмысленные, если не брать во внимание, что Елизавета I была не вполне той, за кого себя выдавала.
– Согласитесь, умно?
Антрим согласился.
– Роберту Сесилу присуще довольно многое, что вписывается в эту категорию. Для человека эпохи Возрождения это был признак превосходства духа, желающего быть удостоенным памяти после смерти. И Сесил был достоин этого, как никто другой.
Вот так же в точности говорил и Фэрроу Керри.
– К тысяча шестьсот шестому году, когда здесь установили этот памятник, Роберт Сесил оставался единственным из числа живых, кто мог оставить эти метки.
Ева глазами указала на пакет с дисками, который Антрим ей послушно передал.
– Два с половиной миллиона фунтов будут в течение часа начислены на указанные вами реквизиты, – сказала она. – Остаток поступит, когда станет официально известно о прекращении операции, а все оставшиеся свидетельства будут уничтожены. Нам надо, чтобы это произошло в течение ближайших сорока восьми часов.
– А как со вторым моим вопросом?
– Где сейчас Коттон Малоун?
Ответ Антрим знал благодаря ночному звонку Малоуна с просьбой забрать под свою опеку Иэна Данна и хозяйку книжного магазина. Делать ему этого откровенно не хотелось, но надо было как-то удерживать Малоуна в поле зрения, и Антрим отрядил агента, чтобы тот их забрал и отвез.
– Поехал в Хэмптон-Корт.
9.10
Малоун любил Хэмптон-Корт. Громада краснокирпичного дворца высилась над северным берегом Темзы вот уже пять столетий. Некогда земля тамплиеров, затем владение рыцарей-госпитальеров, это место в конце концов оказалось приобретено Томасом Уолси, находящимся тогда, в 1514 году, на пике своего могущества. Он в то время как раз готовился стать архиепископом Йоркским, но и на этом не остановился: стал кардиналом, а потом и лорд-канцлером. Однако через шесть лет, не сподобившись выхлопотать развод Генриха VIII с Екатериной Арагонской, Уолси впал у короля в немилость и, чтобы как-то его ублажить, уступил его величеству Хэмптон-Корт.
Малоуна эта история забавляла. Особенно то, что ход этот не удался и Уолси стал жертвой такой же жестокости, какую сам практиковал на других, подвластных ему. В конечном итоге ему хватило благоразумия умереть прежде, чем его обезглавили. Между тем подарок Генриху понравился, и вскоре он расширил дворец до подобающих королевским надобностям размеров. Спустя века это место за гроши вознамерился продать Кромвель, но ему пришлось по вкусу то отрадное прибежище, которое Хэмптон-Корт давал от лондонских дымов и туманов, так что он остался в нем жить. Великий архитектор Кристофер Рен думал снести это, по его мнению, страшилище до основания и построить здесь новый дворец, но нехва