— От всего сердца! Скажи мне только, что я должен делать!
— То, что ты должен делать, требует мужества. Ты должен как раз в полночь отправиться в самое дикое и пустынное место на острове, взяв с собой корову, которую ты там должен зарезать и дать кому-нибудь завернуть себя в её свежую кожу. Твой спутник должен затем положить тебя на землю и оставить одного. Прежде чем пробьёт час, ты узнаешь, где лежат сокровища «Кармильхана».
— Так именно погиб телом и душой сын старого Энгроля! — с ужасом воскликнул Вильгельм. — Ты злой дух, — продолжал он, поспешно гребя прочь, — ступай в ад! Я не могу иметь с тобой никакого дела!
Человечек заскрежетал зубами, забранился и послал вслед ему проклятие, но рыбак, взявшийся за оба весла, скоро был от него на расстоянии голоса, а обогнув скалу, исчез и из вида.
Открытие, что злой дух старался сделать его алчность полезной для себя и золотом заманить его в свои сети, не исцелило ослеплённого рыбака. Напротив, он стал думать, что можно воспользоваться содействием жёлтого человека, не предавая себя дьяволу. Продолжая удить у пустынного берега золото, он пренебрегал благосостоянием, которое представляли для него богатые уловы рыбы в других местах моря, равно как всеми другими средствами, на которые прежде он обращал своё внимание. Изо дня в день всё глубже погружался он вместе с товарищем в бедность, пока наконец не стал часто являться недостаток в самых необходимых жизненных потребностях. Но хотя это разорение нужно было приписать целиком упрямству Фальке и его ложной страсти, и пропитание обоих досталось теперь на долю одного Каспара Штрумпфа, однако последний никогда не делал Фальке ни малейшего упрёка, он даже всё ещё оказывал ему ту же покорность, то же доверие к его превосходному уму, как в то время, когда его предприятия всегда удавались. Это обстоятельство значительно увеличивало страдания Фальке, но ещё больше заставляло его искать золото, потому что он надеялся вознаградить им и своего друга за его теперешние лишения. При этом его во сне всё ещё преследовал дьявольский шёпот слова Кармильхан. Нужда, обманчивое ожидание и алчность довели его наконец до какого-то безумия, так что он действительно решил сделать то, что советовал ему человечек, хотя по старому преданию хорошо знал, что этим он предавал себя темным силам.
Все возражения Каспара были напрасны. Фальке становился только горячее, чем больше Каспар умолял его отказаться от своего отчаянного предприятия. И добрый, слабый человек согласился наконец сопровождать Фальке и помочь ему исполнить свой план. Сердца обоих болезненно сжались, когда они обвязывали верёвку вокруг рогов прекрасной коровы, их единственного имущества, которую они вырастили из телёнка и которую всегда отказывались продать, потому что не могли решиться видеть её в чужих руках. Но злой дух, овладевший Вильгельмом, подавлял теперь в нем все лучшие чувства, а Каспар ни в чём не мог противиться ему.
Это было в сентябре, и длинные ночи долгой шотландской зимы уже начались. Ночные облака тяжело катились от сурового вечернего ветра и нагромождались, как ледяные горы в Мальстреме, глубокий мрак наполнял ущелья между горами и сырыми торфяными болотами и мрачные русла потоков смотрели черно и страшно, как адские пасти. Фальке шёл впереди, а Штрумпф следовал за ним, дрожа от своей смелости, и слезы наполняли его грустный взор всякий раз, как он смотрел на бедное животное, которое с таким полным доверием и бессознательно шло навстречу своей скорой смерти; она должна была достаться ему от руки, доставлявшей ему до сих пор пропитание. С трудом вошли они в узкую, болотистую горную долину, местами поросшую мхом и вереском, усеянную большими камнями и окружённую дикой горной цепью, которая терялась в седом тумане и куда редко поднималась человеческая нога. По зыбкой почве они приблизились к большому камню, который стоял посредине и с которого с криком полетел в вышину испуганный орёл. Бедная корова глухо заревела, как будто сознавая ужас этого места и предстоявшую ей участь. Каспар отвернулся, чтобы вытереть у себя быстро потёкшие слезы. Он взглянул вниз на отверстие в скале, через которое они взошли и откуда слышен был отдалённый шум прибоя, а затем они поднялись на вершины гор, окружённые черным как уголь облаком, из которого время от времени слышно было глухое рокотание. Когда Каспар опять оглянулся на Вильгельма, последний уже привязал бедную корову к камню и стоял с поднятым вверх топором, собираясь убить доброе животное.
Этого было слишком много для решения Каспара покориться воле своего друга. Ломая руки, он бросился на колени.
— Ради Бога, Вильгельм Фальке, — закричал он отчаянным голосом, — пощади себя, пощади корову! Пощади себя и меня! Пощади свою душу! Пощади свою жизнь, а если тебе нужно искушать так Господа, то подожди до завтра и принеси в жертву лучше другое животное, а не нашу милую корову!
— Каспар, с ума ты сходишь? — закричал Вильгельм как помешанный, всё ещё размахивая в воздухе топором. — Я должен пощадить корову и умереть с голода?
— Тебе не придётся умереть с голода, — отвечал Каспар решительно. — Пока у меня есть руки, ты не умрёшь с голода. Я буду работать для тебя с утра до ночи. Только не лишай себя спасения своей души и оставь жить бедное животное!
— Тогда возьми топор и разбей мне голову! — закричал Фальке отчаянным голосом. — Я не уйду с этого места, пока у меня не будет того, что я желаю! Можешь ли ты достать мне сокровища «Кармильхана»? Могут ли твои руки заработать больше, чем на самые жалкие жизненные потребности? Но они могут прекратить моё горе — иди и принеси меня в жертву!
— Вильгельм, убей корову, убей меня! Мне всё равно, ведь я забочусь только о твоём спасении. Ведь это алтарь пиктов, и жертва, которую ты хочешь принести, принадлежит мраку!
— Я ничего подобного не знаю! — воскликнул Фальке, дико смеясь, как человек, решившийся не знать ничего, что могло бы отклонить его от его намерения. — Каспар, ты сходишь с ума и сводишь меня, но тогда, — продолжал он, отбросив от себя топор и взяв с камня нож, как будто хотел пронзить себя, — тогда оставь корову вместо меня!
В одно мгновение Каспар был около него, вырвал у него из руки смертоносное оружие, схватил топор, высоко размахнулся им в воздухе и с такой силой опустил его на голову возлюбленного животного, что оно без содроганий упало мёртвым к ногам своего хозяина.
За этим быстрым поступком последовала молния, сопровождаемая ударом грома, а Фальке пристально посмотрел на своего друга глазами, какими взрослый с удивлением посмотрел бы на ребёнка, решившегося сделать то, на что сам он не осмелился. Но Штрумпф, казалось, не был ни испуган громом, ни смущён неподвижным изумлением своего товарища. Не говоря ни слова, он набросился на корову и начал снимать с неё кожу. Когда Вильгельм немного опомнился, он стал помогать ему в этом занятии, но с таким же видимым отвращением, как прежде страстно желал совершения жертвы. Во время этой работы собралась гроза, в горах загремел сильный гром, и страшная молния стала извиваться вокруг камня и по мху ущелья, в то время как ветер, который ещё не достиг этой высоты, наполнял диким завыванием нижние долины и берег. Когда кожа наконец была снята, оба рыбака уже промокли до костей. Они расстелили её на земле, и Каспар завернул и крепко завязал в неё Фальке, как последний приказывал ему. Только после этого бедняга нарушил продолжительное молчание и с состраданием глядя на своего ослеплённого друга спросил дрожащим голосом:
— Могу ли я ещё хоть что-нибудь сделать для тебя, Вильгельм?
— Ничего больше, — отвечал тот. — Прощай!
— Прощай! — отвечал Каспар. — Да будет с тобой Господь и да простит Он тебе, как это делаю я.
Это были последние слова, которые Вильгельм слышал от него, потому что в следующую минуту Каспар исчез в увеличивавшейся всё время темноте. И в то же мгновение разразилась одна из самых страшных грозовых бурь, какую только Вильгельм когда-либо слышал. Она началась молнией, показавшей Фальке не только горы и скалы в непосредственной близости к нему, но и долину под ним, вместе с пенящимся морем и рассеянными в заливе скалистыми островами, между которыми он как будто заметил появление большого странного корабля без мачт, мгновенно исчезнувшего в чёрной мгле. Удары грома сделались оглушительными. Масса обломков скалы скатывалась с гор и грозила убить Вильгельма. Дождь полил в таком количестве, что узкая болотистая долина в одно мгновение наводнилась глубоким потоком, который скоро стал доходить до плеч Вильгельма. К счастью, Каспар положил его верхней частью тела на возвышение, а то ему пришлось бы сразу захлебнуться. Вода поднималась всё выше, и чем больше Вильгельм напрягал силы, чтобы освободиться из своего опасного положения, тем крепче облегала его кожа. Он напрасно кричал вслед Каспару. Каспар ушёл далеко. Призывать в своей беде Бога Вильгельм не осмеливался, и его охватил ужас, когда он захотел умолять те силы, во власть которых он отдавался.
Вода уже проникала ему в уши, уже касалась края губ. «Боже! Я погиб!» — закричал он, почувствовав, что поток заливает его лицо, но в то же мгновение до его слуха слабо дошёл звук как бы от близкого водопада, и тотчас его рот опять был открыт. Поток пробил себе дорогу через камни. Так как в то же время дождь немного уменьшился и глубокая мгла неба немного рассеялась, то уменьшилось и его отчаяние. Казалось, к нему вернулся луч надежды. Но хотя он чувствовал себя истощённым словно смертельной борьбой и страстно желал избавления от своего плена, однако цель его отчаянного стремления ещё не была достигнута, и вместе с исчезнувшей непосредственной опасностью жизни в его грудь возвратилась и жадность со всеми её фуриями. Убеждённый, что он должен терпеть своё положение до конца, чтобы достигнуть цели, он притих и от холода и утомления впал в крепкий сон.
Он проспал, вероятно, около двух часов, когда холодный ветер, пробежавший по его лицу, и шум как бы от приближавшихся морских волн пробудили его от счастливого самозабвения. Небо снова омрачилось. Молния, как та, которая сопровождала первую бурю, ещё раз осветила местность вокруг, и ему опять представилось, что он заметил странный корабль, который, казалось, висел теперь на высокой волне, близко от утёса Штинфолля, а потом внезапно устремился в пропасть. Он всё ещё пристально смотрел за призраком, потому что беспрерывное сверкание молнии освещало теперь море, как вдруг из долины поднялся водяной столб вышиной с гору и с такой силой бросил Вильгельма о скалу, что он потерял сознание.