– Мы видели тебя на вечеринке в субботу вечером, – ухмыляется она. – Было очень романтично.
– Мы – это кто?
– Мэри, Сара, Элиша и Тилли Сантанджело и их двоюродные сестры и одноклассницы. Как вообще дышать, если его язык…
– Спи давай, – говорю я, снова отворачиваясь.
Я хотела бы сказать, что мне не нужно дышать, когда меня целует Джона Григгс, но, учитывая, что он ни разу не прикоснулся ко мне с того вечера, я не могу найти в себе смелости даже просто подумать о нем. Не то чтобы он меня игнорировал – это был бы хоть какой-то сигнал. Но я для него будто ничем не отличаюсь от остальных. Даже когда мы сидели, втиснувшись на заднее сиденье, так что наши колени едва не склеились, наши плечи соприкасались, а у меня в животе бились бабочки, Григгс всю дорогу болтал поверх моей головы с Сантанджело, обсуждая какую-то ерунду то ли из регби, то ли из футбольной лиги. В какой-то момент Джона Григгс стал приоритетом в моей жизни, и его поведение на этой неделе меня просто убивает.
В последнюю субботу перед началом учебы Сантанджело снова везет меня, Григгса и Раффи к тому месту у реки на другой стороне города. Он уверен, что там спрятана еще какая-то подсказка касательно пропавшего мальчика, и если уж я что и поняла про Сантанджело, так это то, что он в некотором роде зациклен на этой теме и не готов просто выбросить все из головы.
– Отшельник был просто повернут на этой реке. Как думаете, почему? – настаивает он.
Я пожимаю плечами, но вижу, что Раффи и Григгс пытаются придумать какое-нибудь хитроумное объяснение. Все молчат, и Сантанджело протягивает к нам руки, как бы говоря: «Ну же, отвечайте».
– Сантанджело, тебе же так не терпится самому сказать. Вот и говори, – злится Григгс.
– Я думаю, он знал этого парня. Ксавье.
– Вебб, – поправляю я, и все трое поворачиваются ко мне. – Так они его называли.
– Вебб. – Он кивает. – Так вот, представьте эту реку. Очень много изгибов, где застревают всякие вещдоки.
– «Вещдоки»? – спрашиваю я. – Ну ничего себе. Давай полегче, а?
– Давайте нырнем, – предлагает Григгс.
– Там глубоко, пока доберешься до дна, уже пора всплывать. Ничего рассмотреть не успеешь.
– Я нырну, – вызывается Раффи. – Я плавала дистанцию полтора километра и дольше всех могу задерживать дыхание.
Я смотрю на ребят. Кажется, Раффи в один миг отняла у них всю мужественность.
– Да вы не расстраивайтесь. У меня просто легкие лучше, – утешает она, выразительно смотрит на меня и снимает обувь и носки. Ребята все еще не могут справиться с ударом, а я усаживаюсь поудобнее, обхватив колени, и наблюдаю за всем этим представлением.
– А откуда ты знаешь, что Григгс не плавает на длинные дистанции? – спрашивает Сантанджело. – Может, у него тоже отличные легкие.
– Потому что он выглядит как игрок в регби, а не пловец, – объясняет Раффи. – А ты похож на футболиста. Пловцы выглядят как я.
– А я на кого похожа? – интересуюсь я.
Все трое поворачиваются о мне. У меня высокий рост, но спортивной меня не назвать. Я просто тощая и длинная.
– Ты похожа на человека, который может уничтожить противника в шахматах, – решает Раффи.
– Вообще-то я два года подряд была чемпионкой школы по настольному теннису, – напоминаю я.
– Но ты не пловец, – говорит она.
– Ты всего-то раз обогнала меня на полуторакилометровой, – встревает Сантанджело.
Я вижу, что это рискует затянуться, а у меня нет настроения.
– Слушайте, – начинаю я, – он победил тебя в конкурсе по орфографии. Она обогнала тебя на полуторакилометровой. Давайте уже покончим с этим приключением Великолепной четверки и поедем домой.
– Я думаю, нырять лучше вдвоем, – заявляет Раффи, снимая топик.
– Отвернись, – велит Сантанджело Григгсу, когда она начинает расстегивать джинсы.
– Ну уж нет.
Раффи раздевается до трусов и майки и легко ныряет. Ее голова появляется над водой. У нее стучат зубы. Сантанджело тоже начинает раздеваться, и на этот раз уже я не планирую отворачиваться.
Как только Сантанджело и Раффи скрываются под водой, Григгс наклоняется и целует меня. Целует жадно, как будто уже лет сто мечтал это сделать и теперь никак не насытится, но через несколько секунд я открываю глаза и смотрю на него.
– Глаза надо закрывать, – слегка озадаченно говорит он.
– Лично мне ничего не надо, – отвечаю я, отодвигаясь от него и глядя на реку в ожидании возвращения Раффи и Сантанджело.
– У нас какая-то проблема?
– Нет никаких «нас».
– Серьезно? Потому что в прошлую субботу ты дала мне понять, что есть.
– С прошлой субботы прошло не меньше шести дней, и, скажем так, за это время ты дал мне понять, что я ошибалась.
– Вокруг нас постоянно вертится цирк имени Сантанджело и эта маленькая зараза, которая бегает, как пришитая, то ли за тобой, то ли за мной, а когда их нет, Казанова Кэссиди едва ли в рот тебе не заглядывает, или Раффи смотрит на меня этим взглядом, типа, «у нас тут девчачьи разговоры», – возмущается он. – Так что, если я не уделял тебе внимания…
– То есть ты открыто это признаешь. Что можешь просто на время выключить чувства.
– Да плевать, как скажешь. Мне уже ничего не нужно.
– Вот и прекрасно, потому что мне изначально это было не нужно!
Я чувствую себя на шоу Джерри Спрингера[10] и уже готова произнести слова «мой парень» с видом обиженной афроамериканки. Ничего не могу с собой поделать.
Сантанджело всплывает на поверхность, и мне становится стыдно, ведь я почти забыла о наших ныряльщиках. Он крутится на месте, высматривая Раффи, и я подхожу поближе к реке. Вскоре выныривает и Раффи.
– Нашли что-нибудь? – спрашиваю я, как будто действительно есть вероятность обнаружить что-нибудь ценное, просто потому что мы решили поискать.
– Нет, – вздыхает Сантанджело, выбираясь из воды. – Но там на дне горы затонувшего дерева, и под ним могло застрять что угодно.
Он принимается рассуждать о том, что для поисков лучше бы найти оборудование для дайвинга, но ни я, ни Григгс толком его не слушаем.
Сантанджело и Раффи высаживают нас на Джеллико-роуд. Я молча выхожу из машины и шагаю по обочине, но Григгс быстро меня догоняет.
– Да объясни же мне, что я такого сделал.
Я не останавливаюсь.
– Знаешь что? Ничего ты такого не сделал. Это я ошиблась. Вечно я поступаю, как дура. Везде вижу то, чего и в помине нет.
– Ты намекаешь, что прошлая неделя для меня ничего не значила.
Теперь я все же останавливаюсь, уставившись на него.
– Я не намекаю. Я констатирую факт. Все так же, как когда мы сбежали вместе. Ничего особенного, Григгс.
– Но ведь между нами действительно было что-то особенное. Зачем это отрицать?
– Нет, не было. Обычное совпадение. Мы ждали один тот же поезд с одной целью: увидеться с матерью, и, наверное, время, проведенное вместе, значило для меня больше, чем для тебя. Наверное, мне пора перестать думать, что все вокруг разделяют мои чувства.
Например, моя мать, хочется добавить мне. Или Ханна. Или ты.
– Я писал тебе письма целый год, а ты ни разу не ответила, – возражает он. – Я постоянно звонил тебе, но ты отказывалась подходить к телефону. Что из этого дало тебе понять, что мне все равно?
– Ну, ты же знаешь, как я это вижу, – отвечаю я. – Ты решил, что я обуза. Или тебе надоело. Прямо как ей. Иногда ей надоедало быть хорошей. Надоедало пытаться завязать. Надоедало быть моей матерью. И я хотела узнать, почему, но ты быстренько отключил все чувства и позвонил Бригадиру, чтобы он приехал за тобой, именно тогда, когда я была так близко к цели. Не могу поверить, что ты решил отказаться от встречи с родной матерью и братом, лишь бы не находиться лишнюю минуту в моем обществе.
Григгс качает головой, как будто не верит своим ушам.
– Да не звонил я Бригадиру! – не выдерживает он. – Я тогда его вообще не знал, и однажды, если тебе будет интересно, я, возможно, расскажу, почему позвонил в свою школу. А пока – да пожалуйста, продолжай жалеть себя и сравнивать всех на свете со своей матерью. Глядишь, заслужишь этим огромную популярность. – Он переходит дорогу, на прощание бросив на меня взгляд, исполненный такой враждебности, что мне становится дурно.
– Не будет никакого «однажды»! – кричу я. – Каникулы закончились, Григгс, и мы с тобой больше никогда не увидимся. Ни в ближайшие десять дней, ни когда-либо еще! Желаю тебе счастья!
Григгс снова переходит дорогу ко мне, и я отступаю на шаг – не потому что испугалась, а потому что он не оставил мне пространства. Григгса, который себя не контролирует, не остановишь. Таким я его видела только в поезде и тогда, в скаутском клубе. Я не раз видела, как он спокойно напрашивается на драку, ничему не удивляется и всегда ходит в своем собственном темпе под ритм жизни. Но вот таким я его не видела почти никогда.
– Осторожнее с желаниями, – тихо и угрожающе произносит он, – потому что я вот-вот сорвусь и скажу, чтобы ты убиралась из моей жизни.
Я молча смотрю на него.
– Чего ты от меня хочешь? – спрашивает Григгс.
Того же, чего хочу от каждого, кто появляется в моей жизни. Я хочу больше. Но я молчу, и мы оба не двигаемся с места.
– А что, если я скажу тебе, что солгал в тот день на платформе? – добавляет он через несколько секунд.
– Это сейчас ты лжешь, – гневно возражаю я. – Не пытайся отречься от того, что скучал по матери и брату и хотел их увидеть. Ты был вне себя от тоски. Я была там, не забывай!
Он качает головой.
– Я солгал.
– То есть я должна поверить, что ты весь такой суровый, потому что тебе никто не нужен? Этого ты добиваешься?
– Нет, это ты у нас любительница такого.
– Тогда перестань врать и признай, что ты оказался там, потому что скучал по родным.
– Я скучал по матери и брату каждый день, что проводил здесь. Но не в тот день.
В его глазах светится что-то пугающее, и мне хочется уйти. Не хочу больше ничего слышать, потому что знаю: что бы он сейчас ни сказал, его слова уничтожат часть меня.