– Ну, может, бигмак.
Я поворачиваюсь к Григгсу, который пялится на мальчишку так, будто совершенно ему не доверяет.
– Джона? – прошу я. Тот бросает на меня взгляд, который говорит: «Я никуда отсюда не пойду», – однако через несколько секунд неохотно поднимается с места.
– Может, еще картошку принести? – насмешливо спрашивает он у Сэма.
– Большую колу.
– И мне, – добавляю я.
Мы остаемся наедине.
– С чего ты взял, что я умерла? – произношу я, не сводя с него глаз. На самом деле мне не хочется знать ответ.
Парнишка пожимает плечами и принимается ковырять болячку на пальце. Корочка отваливается и падает на стол.
– У тебя есть сигареты? – спрашивает он.
– Здесь нельзя курить.
– А я потом.
Я качаю головой.
– А десять долларов найдется?
Я киваю, и мы какое-то время молчим.
Григгс возвращается и садится рядом. Я сжимаю его руку под столом.
– Мама Сэма работала вместе с моей, – говорю я Джоне, как будто завожу непринужденный разговор. – А я присматривала за ним.
Григгс кивает.
– По-моему, он не сечет, что ты имеешь в виду, говоря «работа», – говорит Сэм. – Ты понял, дебил?
– Можем выйти на улицу, и ты мне объяснишь, – негромко отвечает Джона.
Не сейчас, Григгс, хочется сказать мне. Я уже вижу, что ему будет очень тяжело держать язык за зубами.
Сэм переключается на еду и проглатывает все за минуту. Я понемногу откусываю от своей.
– Мне нужно найти ее, Сэм, – снова начинаю я, когда он справляется с едой. – Это очень важно. Может, твоя мама в курсе.
– Ева? Она же ненормальная. У нее, типа, мозги зажарились, понимаешь, о чем я? Если звоню ей, она сразу: «Сэм, не одолжишь двадцатку?» – Он произносит это, изображая плаксивый тон. – «Не купишь пивка? Принесешь сижки?» – Его взгляд становится тяжелым, как будто ему только что пришла в голову какая-то мысль. – И деньги никогда не возвращает. Только место занимает и все рожает этих гребаных детей.
Теперь я вспоминаю Еву. Она жила ради своего парня, а Сэм для нее был месте этак на двенадцатом в списке приоритетов. Это был жалкий ребенок, такой крохотный и несамостоятельный. У него постоянно текли сопли, и ему все время доставалось от дворовых ребят постарше. Важной чертой моей матери было то, что она никогда не привязывалась к мужчинам, так что мне не приходилось страдать от последствий ее связей с ними. Порой, когда мы шли по улице, я замечала, что она смотрит вдаль, будто ищет кого-то. Теперь я думаю, что он надеялась увидеть Вебба, и именно поэтому так долго не уезжала отсюда.
– Ты помнишь, когда мы виделись в последний раз?
Я не отвечаю, и он продолжает.
– Ева оставила нас дома с Лессом, этим ее мерзким хахалем.
Я вздрагиваю и чувствую, что Григгс смотрит на меня.
– Копы его, кстати, загребли пару месяцев назад по делу о педофильской порнухе. Помнишь, как твоя мама прибежала со смены и накинулась на него? Лупила Лесса всем, что под руку попадалось, и вопила: «Какого хрена ты с ними сделал?!»
Я качаю головой. Но теперь вспоминаю, что именно эта история так потрясла Раффи, когда я рассказала о ней.
– А мы просто стояли в трусах и плакали, потому что не понимали, чего она так взбесилась. Потом она схватила тебя и выволокла из комнаты, а Ева кричала на нее, что она чокнутая сука, и все соседи переполошились.
– Чья мать была более чокнутой, твоя или моя?
Я слышу, как меняется дыхание Григгса, который сидит рядом.
– И с тех пор я тебя не видел. Через два дня она вернулась без тебя, едва держась на ногах. Ева спросила, где ребенок, а твоя мать сказала: «Она в раю» – и начала хохотать без умолку. Я, блин, неделю потом плакал.
Я смотрю на него, разинув рот.
– С чего моей матери такое говорить?
Сэм не отвечает на вопросы и не ждет ответов. Он просто говорит, и я не могу даже мысленно отгородиться от него, потому что на это нужно слишком много сил.
– У тебя был костюм Человека-паука, – продолжает он.
– Спасала район от злодеев, – слабо отзываюсь я, вспоминая свои же слова.
Он поднимается.
– Мне пора идти, – говорит он. – Ты сказала, у тебя есть деньги.
Я умоляюще смотрю на Григгса, но у того такое лицо, как будто ему только что дали обухом по голове. Я поворачиваюсь к Сэму и замечаю что-то в его взгляде. Он как будто меня ненавидит.
– Ты злишься на меня, – говорю я ему вслед, когда он направляется к выходу.
– Отпусти его, – тихо просит Григгс.
Но я не могу. Выскакиваю из-за стола и бегу за ним.
– Я не просила ее отвезти меня в придорожный магазин за шестьсот километров отсюда и бросить там, Сэм. По крайней мере твоя мать с тобой так не поступала, – гневно бросаю я.
Григгс пытается меня оттащить.
– Моя на две недели укатила в Канберру, – отвечает Сэм, холодно глядя на меня. – Но не за тем, чтобы оставить меня там. Меня она оставила с Лессом.
Я не свожу с него взгляда. Григгс стоит рядом и трет глаза. Он явно предпочел бы просто исчезнуть. Через несколько минут я беру у Джоны часть денег, которые дал нам Сантанджело, и сую в руку Сэму. Наши пальцы на мгновение соприкасаются.
– Ты даже меня не узнала, – говорит он. – А я тебя сразу узнал.
Я снова вижу маленького обиженного мальчика и позволяю себе вспомнить то, что долгие годы загоняла на задворки сознания.
– Что ты хочешь, чтобы я вспомнила, Сэм? Что я научила тебя читать? И как мы читали первую часть «Гарри Поттера», и, когда я дочитала, ты сказал… ты сказал… – Я говорю с трудом, потому что меня душат слезы.
– Я сказал: «Жаль, что я не волшебник», – шепчет он.
Мы внимательно смотрим друг на друга несколько секунд. Сэм убирает деньги в карман.
– Знаешь, где находится Оксфорд-стрит? – спрашивает он.
Я поворачиваюсь к Григгсу, и тот кивает.
– Приходите туда сегодня вечером примерно в половине одиннадцатого. К светофору возле отеля «Корт-Хаус».
Я снова киваю.
– Я узнаю у Евы, что смогу.
Мы с Григгсом молча идем по проезду, где разбросан мусор и стоят переполненные баки. Внезапно он пинает один из баков с такой силой, что тот падает. Я останавливаюсь и смотрю на Григгса. Он стоит ко мне спиной. Я подхожу и прижимаюсь к нему со спины, обнимая его.
Мне слышен быстрый стук его сердца. Его дрожащие руки сжимают мои.
– Полегчало? – спрашиваю я через какое-то время.
Он ничего не говорит, но поворачивается и обнимает меня.
– Джона, несмотря на все, что случилось, я провела последние шесть лет в…
Я задумываюсь на мгновение, и у меня появляется крохотная надежда.
– Что? – спрашивает он.
– Я хотела сказать, что провела последние шесть лет в раю. Понимаешь? Я словно оказалась на небесах. Вот что она имела в виду.
– Вот только этот пацан решил, что ты умерла.
– Она отвезла меня туда и позвонила Ханне, потому что, если уж Тейт что-то и любила, так это Джеллико, и она знала, что там я буду в безопасности.
– А потом, как сказал этот мальчишка, она вернулась, едва держась на ногах. Потому что ты исчезла из ее жизни, – заканчивает он.
Я смотрю на него в изумлении.
– Я ведь никогда не думала, что она меня любила.
Сэм появляется лишь без пятнадцати одиннадцать. Он снова какой-то беспокойный, суетливый, а глаза как у обезумевшего кролика, которого вот-вот поймает хищник.
– Она в хос… хосписе? Дальше по дороге. Хоспис святого Винсента.
– Может, госпиталь? – поправляю я.
– Да мне плевать.
– А что с ней?
Он пожимает плечами, озирается и отходит в сторону, но я замечаю в его глазах какую-то искру. Как будто он еще не совсем сдался. Григгс берет меня за руку и тянет за собой, но я не хочу уходить.
– Сэм! – окликаю я, и он оглядывается. – Я живу на Джеллико-роуд. Очень красивая дорога, тенистая, укрытая кронами деревьев, с верхушек которых можно увидеть бесконечную даль. Там моя тетя построила мне дом. Помни об этом.
Сэм настороженно смотрит на меня, но это лучше, чем если бы он просто ушел.
– Обещай, что не забудешь, – настаиваю я.
Он кивает, и мы уходим, но я, словно Лотова жена, оборачиваюсь на полпути. Сэм разговаривает с мужчиной среднего возраста, который положил руку ему на плечо. Через несколько секунд оба садятся в такси и уезжают.
– Пойдем, – тихо зовет меня Григгс.
В хостеле нам дают отдельную комнату. Она маленькая, с двухэтажной кроватью, но мы ложимся вместе, и Григгс обнимает меня так крепко, будто вообще не собирается отпускать.
– Хочешь узнать, почему я тогда позвонил в школу? – спрашивает он в темноте.
– Ты не обязан объяснять.
– Нет, но я хочу. Мне приснилось, как кто-то – мой отец – говорит мне: «Джона, если ты продолжишь путь, обратно уже не вернешься», и, хотя психологи тысячу раз повторяли, что мне не нужно его прощение, я решил, что, наверное, как-то так оно могло бы выглядеть. Что, возможно, он защищал меня от чего-то и что это предупреждение было знаком, что он меня простил. Потом я подумал: «Если я не вернусь, то, возможно, и ты тоже», поэтому позвонил в школу, а дальше уже появились Бригадир и отец Сантанджело.
Его голос звучит так печально, что мне больно это слышать.
– Но теперь, когда мы здесь, как бы ужасно все ни выглядело, не думаю, что тогда нашей жизни что-то угрожало. Наверное, я сам себе все придумал. Не было никакого знака. Не было прощения. Ничего.
– Откуда тебе знать? Мы были младше, Джона. Может, что-то случилось бы с нами в городе. И, как сказала бы Джесса, нельзя забывать о серийном убийце. Может, отец действительно послал тебе предупреждение, потому что любил тебя.
Он мотает головой, и, несмотря на темноту, я понимаю, что он плачет.
– О чем ты думаешь? – шепчу я спустя какое-то время.
– Что ты заслуживаешь романтики, – отвечает он.
Я провожу пальцами по его лицу.
– Ну-ка, посмотрим. Парень говорит мне, что бросился бы под поезд, если бы не я, потом семь часов сидит за рулем, не проронив ни единой жалобы, лишь для того, чтобы отправиться на поиски моей матери, не имея ни малейшего понятия, с чего начать. Его, скорее всего, отправят из-за меня под трибунал, он весь день терпел мое плохое настроение и точно знает, что заказать мне на завтрак. По-моему, романтичнее уже просто некуда, Джона.