– Это не имеет значения, – тихо отзываюсь я, вспоминая Сэма.
Он бросает на меня осторожный взгляд.
– Поверь мне, имеет. Все, что случилось с тобой, важно.
– Но не сегодня, сэр, – решительно возражает Григгс.
Мы долго молчим, и я хочу задать тысячу вопросов, но не знаю как. Я смотрю, как он ведет машину. Его щеки кажутся впалыми, в глазах затаилась грусть, и, хотя его тело целиком состоит из мышц, он кажется болезненно худым.
Бригадир чувствует мой взгляд и на секунду поворачивается ко мне, а потом улыбается такой красивой улыбкой, что я рискую прослезиться.
– Я похожа на нее. Нани, – говорю я, будто читая его мысли.
– Немного. Но гораздо больше ты похожа на Вебба.
Когда молчание начинает давить на меня, я включаю диск Сантанджело, и Джуд бросает на меня озадаченный взгляд.
– Кенни Роджерс?
– Джесса его фанатка. А мне просто близки по содержанию некоторые песни, – говорю я ему.
– «Главный трус в округе»?
Я бросаю на него гневный взгляд, и ему явно становится неловко. На мгновение он скашивает глаза на Григгса в зеркале заднего вида.
– Я хотел сказать «Игрок».
– Вранье.
Но мой тон уже намного мягче. Мы заключили своего рода перемирие, и, когда Джуд снова начинает говорить, ко мне постепенно возвращается воспоминание о его голосе. Я знала его всю свою жизнь. Я понимаю, что это рядом с ним и Ханной я спала детстве. Я вспоминаю, как просыпалась от кошмаров, и как его голос, читавший мне сказки о драконах и диких зверях, успокаивал меня. Каждый раз, когда герой книги, Макс, возвращался из путешествия, я показывала на страницу и говорила: «Он идет домой к маме».
Пока Григгс отсыпается, Джуд рассказывает мне истории, которых я никогда не слышала. О том, как они снимали фильм на камеру «Супер-8», о почти языческих танцах под деревьями, о ружье двадцать второго калибра, из которого Фитц палил по всему, что движется, и как они сидели на дереве с Веббом и философствовали, рассуждая о смысле жизни. И как хотели построить бомбоубежище на случай, если русские и американцы пальнут друг по другу ядерным оружием. И как устраивали состязания по игре в карты и «камень, ножницы, бумага», тянувшиеся всю ночь.
Я снова и снова влюбляюсь в этих ребят, и мое сердце разрывается от боли за их трагедии и в то же время радуется их дружбе. И мне кажется, мы говорили всего пять минут, а не пять долгих часов.
Больше всего они любили дни, которые проводили на вырубке, обсуждая свои дальнейшие планы. Джуд особенно радовался этому, потому что здесь ему было что им предложить. Сидней был совершенно новой территорией, которую Джуд знал лучше остальных.
Фитц сидел на дереве и расставлял консервные банки.
– Лишь бы жить не в каком-нибудь дурацком районе, где все пьют кофе и несут чушь, – крикнул он.
– Пушку придется оставить тут, – предупредил Джуд. – В городе не принято расхаживать с ружьями, стреляя по консервным банкам.
Фитц перепрыгнул с ветки на ветку, спустился по стволу на треть пути, а дальше спрыгнул и приземлился с кувырком, как десантник.
– Ну что, возьмут меня в кадеты, Джуд? – насмешливо поинтересовался он.
– Да у тебя, Фитц, на лбу написано, что ты псих. Разумеется, тебя возьмут.
Фитц поднял ружье, прицелился и выстрелил, пробив две спрятанные банки подряд.
– Что будет с Нани? – спросила Тейт. – Если мы уедем, она на целый год останется здесь одна.
– Вы не можете остаться здесь, – тихо сказала Нани. – Жить негде, работы нет. Вам придется уехать в Сидней.
– Но в восемнадцать лет мы получим наследство, – объяснил Вебб. – И купим полгектара земли у реки на этой стороне Джеллико-роуд. В доме будет три этажа, верхний – что-то вроде чердака. Там будет окно прямо в крыше, чтобы видеть все звезды галактики. Из окна первого этажа со стороны фасада будет вид на реку, и, когда мы все состаримся, то будем сидеть у окна и там же мирно скончаемся, куря трубки, разговаривая о всякой ерунде и обсуждая родичей… – Он перешел на американский акцент, и Нани хихикнула.
Пуля пробила третью жестянку, а через несколько секунда следующая попала в четвертую.
– Эй, рядовой Джуд, побьешь мой рекорд?
– Эй, чумовой Фитц, не хочется что-то.
– Хорошо сказал, – засмеялась Тейт.
– Так когда мы приедем строить дом? – спросил Джуд.
– Когда окончим университет. Вернемся сюда и год будем строить, а потом разбежимся кто куда. Но дом всегда будет ждать нас здесь.
– Разбежимся? – удивилась Тейт. – Зачем? Лучше останемся здесь. Зачем нам еще куда-то ехать?
– Потому что мы не сможем по-настоящему оценить это место, пока не уедем отсюда, – сказала Нани.
– Я каждый год все сильнее по нему скучаю, – признался Джуд.
– А ты ведь даже не отсюда родом, – заметил Фитц.
Джуд уставился на него.
– А что? – злобно спросил он. – Обязательно нужно здесь родиться? Или чтобы у тебя родители были здесь похоронены? Или чтобы здесь была родня?
Фитц снова прицелился и выстрелил. На секунду все замерли в ожидании звука пули, пробивающей консервную банку. Но его не последовало. Фитц посмотрел на Джуда и пожал плечами.
– Не, нужно принадлежать этому месту. И чтобы оно принадлежало тебе.
– По крови?
– По любви, – ответила Нани, не поднимая головы.
– Хорошо сказано, – с гордостью произнес Вебб.
– Значит, ты принят, Джуд! – воскликнул Фитц, запрыгивая на него. – Потому что я люблю тебя. Люблю тебя, Джуд! Ты мой герой! Чмок-чмок-чмок!
– И не мечтай! – Джуд сбросил его с себя, и они принялись по-дружески бороться на ковре из листьев. Вебб кинулся к ним, а следом и Нани, хихикая, а потом и хохоча, когда ее принялись щекотать.
А Тейт просто смотрела, слушала и впитывала все происходящее.
– Ты слышишь? – тихо спросила она, поглаживая живот. – Это место принадлежит и тебе тоже.
Потом они пошли до дороги, проводить Фитца и Джуда. Прощание, как всегда, заняло еще больше времени, чем их маленькие посиделки на вырубке. Они разошлись лишь тогда, когда солнце село, а над головой сомкнулись темные кроны.
– Ты так и не сбил пятую жестянку, – напомнил Вебб Фитцу, прежде чем они скрылись за деревьями.
– Не беспокойся, – отозвался тот, махнув рукой, – вернусь в другой день и подстрелю!
– Почему вы с Ханной больше не вместе? – сонно спрашиваю я, когда мы уже едем по окраине Джеллико.
– В каком-то смысле мы с ней всегда будем вместе. Но все это тяжело. К тому моменту, как мы потеряли Фитца…
Снова воцаряется молчание. Вечно это молчание!
– Я знаю, кто он. Но это все. И еще то, что Вебб мертв, а Тейт умирает. Но ведь это не все.
– Что еще тебе нужно узнать, Тейлор? Я твой опекун, Ханна тоже. Мы были твоими воспитателями, когда Тейт выпускала тебя из виду. Пока ты оставалась с Ханной, она была счастлива.
– А ты был счастлив, пока Ханна оставалась с тобой?
Он отрывает взгляд от дороги.
– Без тебя она проникалась чувством вины, отчаянием и сожалением. Она смотрела на меня, и я точно знал, какие мысли приходят ей в голову: что лучше бы на моем месте был ее брат, или Фитц, или Тейт. Мы с Ханной не должны были выжить. У нас было меньше всего надежды.
Мы выезжаем на Джеллико-роуд, и повсюду я чувствую присутствие моих пяти героев, но больше всего мне хочется сказать Джуду Сканлону, что он не неправ насчет того, что творится в голове у Ханны. Я хочу сказать, что всякий раз, глядя на него, она была благодарна, что рядом именно он. Потому что он сделал то, чего не смогли остальные. Он вернулся к ней.
– Что с ним случилось? – тихо спрашивает Григгс. – С Фитцем?
– Он немного свихнулся, но временами приходил в себя, – говорит Бригадир, помедлив. – Встретил хорошую девушку, у них родился ребенок, а потом она умерла. Рак. Думаю, Фитц решил, что он несет смерть всем, с кому прикасается, и сам отправил себя в изгнание. Как будто хотел изолировать себя от дочери, чтобы его проклятие не задело ее. Но беда Фитца, да и Тейт, была в том, что они слишком любили своих девочек и не могли их отпустить. Однако в конце концов он больше не смог бороться со своими демонами и…
Он не заканчивает предложение. Это и не нужно.
– А что стало с его дочерью? – спрашиваю я. – Мы должны найти ее.
Внезапно мимо нас пролетает пожарная машина, потом еще одна, и еще.
– Это еще что? – Я напряженно всматриваюсь в темноту.
Бригадир включает дальний свет и тут же выключает. Навстречу нам несутся еще две пары фар.
– Что происходит? – говорит Григгс. – Что все эти люди делают на дороге поздней ночью?
Мы проезжаем единственный освещенный участок Джеллико-роуд, и в этот момент по встречной пролетает еще одна машина. Я вижу лицо, прижавшееся к стеклу на заднем сиденье. Такое маленькое и испуганное личико, что меня почти парализует от шока. Это лицо одной из моих семиклассниц.
– Школа, – шепчу я. – Кажется, она горит.
Глава 25
Когда мы подъезжаем к школе, у меня внутри все тошнотворно сжимается. Я знаю, что мой мир вот-вот рассыплется на части, и меня охватывает такая слабость, что я едва дышу.
В другой ситуации я бы восхитилась цветом. Зарево весьма зрелищно. Есть и другие пятна света: фары машин, прожектора и пульсирующие мигалки. Самое ужасное в таком освещении то, что оно выхватывает лица людей лишь на секунду. Затем они снова исчезают, и ты вынужден думать в темноте о том, чем же вызван такой глубокий шок в чужих глазах.
Бригадир резко останавливает машину. Я дергаю дверь, выскакиваю наружу и бегу к школе. Сама не знаю, кого или что ищу, просто лечу на свет, все ближе и ближе к зареву. Горит мой факультет. Мой дом. Пожарные машины стоят прямо на лужайке, поливая водой первый этаж. Вокруг меня полный хаос. Люди повсюду, они хватаются за каждую девочку в пижаме, которую встречают. Главы факультетов и учителя отгоняют школьников от пожара, крича всем, чтобы возвращались в корпуса. Здесь и полиция, и скорая, и пожарные. Никогда в жизни не видела, чтобы здесь, в школе, было столько незнакомых людей. Я хочу, чтобы все они ушли. Тогда я смогу найти своих. Они мелькают передо мной, и я вглядываюсь в их лица, зная, что мне нужно мысленно проставить галочки напротив сорока девяти имен. Едва увидев, девочки с Локлана начинают звать меня или кидаются навстречу, чтобы крепко обнять. Поверх их голов я встречаюсь взглядом с кем-то из учителей, чье лицо выражает отчаяние.