– Ты даже не представляешь, какой я могу быть полезной, – начинает она. – Рафаэлла думает, что меня лучше поселить со старшими.
– Рафаэлла-то что в этом понимает?
– Она полагает, что сможет вычислить, где находится туннель, – раздается у меня за спиной голос Рафаэллы.
– Мой отец говорил…
Я уже не слушаю, что там говорил отец Джессы Маккензи. Я зажата между двумя своими худшими кошмарами.
– Поздравляю, – говорит Рафаэлла, – хотя Ричард и остальные, по-моему, уже готовят переворот. – Она всегда серьезная, как старушка.
– И я тебя поздравляю. – Джесса все еще сияет.
– Мы выясним, где туннель, – заявляет Рафаэлла, – вернем Молитвенное дерево и узнаем, как…
Мне очень хочется оказаться перед компьютером, где можно просто нажать кнопку и заблокировать весь спам. Эти двое – самый настоящий спам.
– Но, Тейлор, – продолжает Джесса своим раздражающим приглушенным голоском, – тебе надо поближе познакомиться с детьми на своем факультете. Хлоя П. говорит, что те, кто живет в общих спальнях, тебя совсем не знают.
– К нам гости! – доносится голос дозорного с наблюдательного пункта на дереве.
Мы с Рафаэллой обмениваемся взглядами, и она принимается загонять младших школьников в наш жилой корпус.
Кадеты прибыли. Я главная. Территориальная война начинается.
Они познакомились с Джудом Сканлоном ровно через год после аварии. В тот момент Веббу казалось, что ни в чем уже никогда не будет смысла. Со временем стало больнее, потому что поначалу он, Нани и Тейт просто пребывали в оцепенении, и если бы не бодрящая жизнерадостность Фитца, они бы утонули в своем горе и, возможно, дошли бы до коллективного суицида. Но прошел год, им исполнилось четырнадцать, оцепенение прошло, и нахлынули воспоминания. Они заставляли Нани замыкаться в себе и наполняли Вебба тоской. Он замечал, что с и Тейт происходит то же самое. Несмотря на умение радоваться каждому дню, временами, в минуты меланхолии, когда она позволяла себе подумать о семье, ее отчаяние было так велико, что трудно было дышать. Вебб обнимал ее и говорил: «Я здесь, Тейт, я с тобой». В той аварии она лишилась не только родителей, но и младшей сестры. «Мы играли в «Камень, ножницы, бумага», – сказала однажды Тейт. – Я выбросила бумагу, а она камень, поэтому я выжила, а она умерла».
В тот год одна городская школа для мальчиков решила устроить эксперимент и отправить всех учеников с восьмого по одиннадцатый класс на шестинедельную подготовку по кадетской программе. Они должны были жить возле реки с середины сентября и до конца недели, следующей после октябрьских праздников.
– Можем устроить стычки, – предложил Фитц, сжимая пушку. Его глаза, устремленные на вереницу автобусов, въезжающих в город, блестели от предвкушения.
Его кадетский взвод бежал трусцой вдоль Джеллико-роуд. Подошвы ботинок глухо стучали по земле, сминая все на своем пути. Джуд Сканлон заметил растоптанные маки. Кажется, их было пять. Стебли поломались, красные обрывки лепестков остались на ботинках парня, бежавшего перед ним. Цветы были погублены. Джуда охватила необъяснимая тоска, и в этот момент он увидел девочку, стоящую на другой стороне дороги. Ее глаза напоминали озера бесконечной печали, русые волосы сияли в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь деревья. Он будто увидел призрака – странное видение, чей образ потом преследовал его всю ночь. На следующий день после окончания тренировок ноги сами понесли Джуда на то же самое место с пятью семечками в кармане. Опустившись на колени, он впервые в жизни сам посадил растение.
– Семена нужно зарывать поглубже, – раздался чей-то голосу него над головой. – А то они не пустят корни.
Их было четверо. Два мальчика и две девочки, одну из которых он тут же узнал. Что-то шевельнулось в душе у Джуда. Он понял, что обратившийся к нему мальчик, должно быть, ее брат: его волосы были такими же золотисто-русыми, однако глаза были полны жизни. Девочка, стоявшая по другую сторону от него, мягко улыбалась, а второй мальчик смотрел на него с насмешливой ухмылкой.
– Тейт, – представилась улыбчивая девочка, протягивая ему руку. – А это Вебб и Фитци, ну а с Нани вы уже виделись вчера.
Нани.
– Я… мы не нарочно…
Мальчик по имени Вебб покачал головой.
– Это происходит постоянно.
– А нельзя просто посадить цветы в другом месте?
– Нет, в другом нельзя, – тихо сказал Вебб.
Джуд достал из кармана остальные семена, каждый взял по одному, и они все вместе принялись сажать маки на обочине Джеллико-роуд.
Каждый день он возвращался в одно и то же время, и каждый день его ждала вся компания под предводительством Вебба, чья жизнь столь разительно отличалась от жизни Джуда. В то время как детство Вебба, наполненное простыми радостями, казалось идиллией, Джуд с ранних лет привык к безразличию. Вебб читал фантастику, Джуд – реализм. Вебб считал, что домик на дереве – это отличная возможность взглянуть на мир с другой точки, в то время как Джуд видел в нем приспособление для слежки и выявления угроз. Мальчики спорили о спорте и текстах песен. Там, где Джуд видел грязную и мокрую долину, Вебб видел Бригадун[1]. Но, несмотря на все это, они сумели найти общий язык и, когда вечерами забирались в домик на дереве и говорили о мечтах и чувствах, все остальное теряло значение. И постепенно мир, в котором жили Вебб, Фитц, Тейт и Нани, стал для Джуда центром вселенной.
На следующий год, когда автобусы кадетов въехали в Джеллико, Джуд с нетерпением ждал знака. Знака, который даст понять, что в этом году все будет как в прошлом. Почти весь год он думал о них. Не окажется ли, что они успели разлюбить друг друга? Похожа ли Нани на привидение, как прежде? Не вляпался ли Фитц в неприятности? А вдруг они переросли эту дружбу с ним?
Но все четверо были там, на ступеньках центрального магазина Джеллико, куда кадеты всегда заезжали за всем необходимым. Джуда ждали.
– Кто это? – спросил у него кадет, сидевший рядом.
Джуд бросил взгляд на лицо Вебба, сияющее широкой улыбкой.
– Это мои лучшие друзья. Друзья на всю жизнь.
Глава 3
На моей памяти территориальные войны всегда были частью школьной жизни. Не знаю, кто их развязал впервые. Горожане говорят, что все начали кадеты из Сиднея, которые приезжают сюда каждый год уже лет двадцать, наверное. Каждый сентябрь они разбивают лагерь прямо под боком у школы Джеллико на шесть недель и проходят подготовку в походных условиях. Мы утверждаем, что войну начали горожане, потому что они считают весь Джеллико своей собственностью. Ну, а кадеты во всем винят нас, потому что мы якобы не умеем мирно сосуществовать с кем-то на одной территории. Я знаю лишь, что войны начались восемнадцать лет назад, потому что так написано в фиолетовой книжечке. В ней основатели изложили правила, составили карты и указали границы.
Война длится только шесть недель в году, пока кадеты здесь, и, если честно, в ней больше раздражающего, чем волнующего. До города приходится добираться вдвое дольше, потому что почти все удобные тропы принадлежат кадетам. Примерно в это время учителя начинают читать нам нотации о том, как важны прогулки на свежем воздухе. Правда, никто не в курсе, что старшие на всех факультетах запирают младшие классы в корпусах, чтобы те случайно не забрели на вражескую территорию. Это точно никому не нужно, потому что, когда кадеты уезжают, а горожане возвращаются в свои кроличьи норы, начинается настоящая война. Факультеты устраивают междоусобицу, особенно если кто-то виноват в утрате территорий. Три года назад, когда я сбежала с кадетом, Рафаэлла и Бен отправились искать меня и зашли во владения горожан. Из-за этого мы лишились Молитвенного дерева. Рафаэлла и Бен стали изгоями, и, когда я вернулась, мы почти не разговаривали. А потом вообще перестали. И вот теперь мы вместе стоим во главе школы и готовимся к войне.
Целую неделю кадетов замечают вблизи от нашей северной границы. До их лагеря примерно километр, так что они явно показываются нам специально, желая запугать. По правде говоря, это отлично срабатывает из года в год. Главы остальных факультетов требуют от меня немедленной реакции на поступающие разведданные, но школа Джеллико уже страдала от собственных непродуманных действий, и будь я проклята, если повторю ошибки своих предшественников.
Рафаэлла едет домой на выходные, и я передаю через нее сообщение предводителю горожан с предложением встретиться. Ответа нет, так что начинается игра в кошки-мышки. Ожидание войны убивает. Мы не знаем, когда нам нанесут первый удар, не знаем, чем все закончится, и сидим как на иголках. Иногда мне хочется выйти на улицу и закричать: «Ну давайте уже!» – чтобы напряжение наконец прекратило нарастать.
Но хуже всего на другом фронте – на внутреннем. Политика школы всегда предписывала главам факультетов заботиться об остальных учениках с помощью других старшеклассников и куратора. Все школьники знают, что будущего главу факультета определяют еще в седьмом классе, а затем пять лет готовят к этой роли. Но каждый год мы проводим выборы и притворяемся, что главы факультетов и предводитель всей школы избираются «народом и для народа». Учителя в это верят. Они все довольно молодые и недогадливые. Большинство приезжают сюда всего на три года по обязательному распределению, так что никто не успевает выявить никаких закономерностей. Но в исполнительности им не откажешь. Всякий раз, когда кто-нибудь с Локлана забывает прийти на тренировку, репетицию или дебаты, учителя донимают меня. Сами ученики, начиная с младших классов на первом этаже и заканчивая одиннадцатым классом на третьем, все время чего-то ждут от меня, и это бесит. Ко мне идут с вопросами о том, кому сегодня можно смотреть телевизор, кто дежурит, сколько можно посидеть за компьютером, когда стирка. Вечные слезы, ссоры, истерики и тревоги. И Ханна куда-то пропала. Я ужасно злюсь, что она бросила меня одну со всеми проблемами. Она как будто мстит мне за то, чего я ей наговорила в последний раз. Раньше Ханна все свое свободное время проводила в Локлане, помогая главе факультета, но теперь, когда эти обязанности легли на мои плечи, она исчезла.