– Мои болевые точки? Тейт. Джесса. Ты. Джуд.
– Когда ты смотришь на него, он думает, что ты бы предпочла видеть на его месте Вебба, или Фитца, или Тейт. Ты знала?
– Он знает, как дорог мне. Он бы так ни за что не подумал.
– Он сам мне сказал. Я спросила, почему вы не вместе, а Джуд ответил, что вы всегда будете вместе, но только это все брехня. Я все поняла. Полагаю, вы были парой до того, как мне исполнилось семь лет, но последние десять лет вы не вместе и видитесь только тогда, когда дело касается меня. Ты же написала об этом книгу, Ханна. Разве ты никогда не замечала, что Джуд все время чувствовал себя лишним. Он как будто жалел, что не попал в ту аварию, или что он не чокнутый, как Фитц. Как будто для того, чтобы дружить с вами, недостаточно быть просто Джудом Сканлоном.
– Ты не знаешь, о чем говоришь.
– Почему ты не выйдешь за него замуж?
– Потому что он не предлагал. Может, наши отношения и не должны быть такими. Может, все дело было в том, что мы выжили. Связь между нами…
– Ханна, то, что вы с Джудом выжили, не породило никакой особой связи. Это породило только проблемы. Вы как будто не можете простить друг друга. Однако почему-то ты смогла простить Тейт за то, что она сделала, и Вебба за то, что он умер. И Фитца! Ты же как-то простила его? А он убил твоего брата! Застрелил, когда тот сидел на дереве. Ты их всех простила, но не можешь простить себя и Джуда за то, что вы выжили.
Ханна ошеломленно смотрит на меня.
– Что ты хочешь услышать? Что, если бы он позвал меня замуж, я бы сказала да? Ладно. Да. Но горе порой превращает нас в чудовищ, Тейлор, и мы говорим и делаем то, что потом не можем себе простить.
Я не отступаю.
– Я бы себя простила. Я бы что угодно сделала, чтобы быть с Джоной.
Джуд останавливает машину у дома в тот момент, когда Григгс выходит на крыльцо.
– Мне пора, – говорит он.
Ханна оборачивается. Я понимаю, что еще никогда не видела ее такой хрупкой. Последние шесть недель она ухаживала за умирающей наркоманкой, и это сказалось на ней не лучшим образом. Интересно, что произошло между ними? Может, Тейт не могла без зависти думать об особой связи между Веббом и Нани? Может, поэтому она и не позволила Ханне заменить мне мать?
– Счастливого пути, Джона, – тихо говорит Ханна.
– Спасибо.
Он ждет меня.
– Я догоню, – обещаю я, пока Раффи и Сантанджело пожимают руку Джуду.
Планируется, что Джуд поедет в Сидней с кадетами и вернется завтра с моей матерью. Он все время берет на себя эту задачу – спасать нас от самих себя. Я вспоминаю святых из книжек, которые Раффи читала в седьмом классе. Джуд. Святой Иуда-апостол, покровитель заблудших и отчаявшихся. Думаю, он выиграл джекпот по этой части, встретившись с семействами Шредер и Маркхэм.
– Тебе что-нибудь нужно? – спрашивает Джуд, стоя на последней ступеньке.
Ханна качает головой.
– Если устанешь, не надо завтра ехать.
– Ну, я пойду, – тихо говорю я и спускаюсь с крыльца. Поравнявшись с Джудом, я останавливаюсь.
Мне хочется так много всего сказать им с Ханной. Хочется поблагодарить их, ведь если бы не они, я бы сейчас жила не лучше Сэма. Я бы призналась им, что красоту моего детского воспоминания о том, как я лежу между ними, трудно будет превзойти, и что история их любви друг к другу тронула меня неожиданно сильно. Я хочу убедить их в том, что отец говорит со мной во сне, и его любовь к ним обоим бесконечна.
– Джуд, – говорю я, глубоко вдохнув. – Ханна утверждает, что, если ты попросишь ее руки, она скажет да.
Я хлопаю его по плечу и удаляюсь, переходя на бег, когда добираюсь до опушки. Григгс ждет меня. Мы беремся за руки и идем дальше.
Кадеты отправляются от магазина. Все толпятся возле автобусов, прощаясь с друзьями и запасаясь перекусом в дорогу. Я не отхожу от Григгса, пока он болтает с другими, и, хотя мы ничего не говорим друг другу, между нами всегда не больше пары сантиметров. Иногда, пока он общается с мамой Сантанджело или с кем-нибудь из горожан, наши взгляды встречаются, и я не смею открыть рот, опасаясь разрыдаться.
Кто-то из учителей выглядывает из автобуса и зовет кадетов. Они начинают занимать места, на ходу прощаясь с провожающими. Я вижу, как Бен дает последние советы Энсону Чои, а братья Маллеты спорят с ними, стоя у окна автобуса. Они запланировали выступление в Канберре и не могут договориться, что играть и в каком порядке. Но сразу ясно, что они друг друга обожают, пусть даже один из братьев Маллетов начинает душить Бена, делая вид, что бьет его головой о стену автобуса.
Бен вырывается, подходит к нам и с невинным видом кладет руку мне на плечо.
– По-моему, ребята, вам пора на автобус, – обращается он к Григгсу.
– А по-моему, ты сейчас рискуешь оказаться под его колесами, – отвечает тот, мягко высвобождая меня и притягивая к себе.
Мы стоим и смотрим друг на друга, и, как обычно бывает с Григгсом, все это как-то слишком.
– Так ты расскажешь своей матери обо мне? – спрашивает он.
Я нахожу взглядом Терезу, одну из заложниц с Дарлинга, которая плачет, в то время как ее кадет с печальным видом смотрит из окна. Я пожимаю плечами.
– Может, упомяну вскользь, что влюблена в тебя.
Он издает смешок.
– Только ты могла сказать это таким будничным тоном, будто размышляешь, когда помыть голову.
Он наклоняется и целует меня, а я вцепляюсь в его рубашку, стремясь продлить этот момент. Кто-то свистит, но Григгс не обращает внимания, и мы продолжаем целоваться. Мое сердце разбивается на тысячи осколков, и мне кажется, будто я героиня из трагического фильма про войну. Водитель автобуса начинает сигналить.
– Знаешь место на Джеллико-роуд, где растет дерево, похожее на сгорбленного старика? – спрашивает он, обхватывая мое лицо ладонями. Я буду скучать по этому ощущению больше всего.
Я киваю.
– Это ближайшая к школе точка, где ловит сеть.
– Григгс, тебя ждут, – тихо напоминает Сантанджело.
– Ну и пусть.
Мы снова целуемся, и мне плевать, кто на нас смотрит и как сильно они спешат. Григгс медленно высвобождается и поворачивается к остальным.
– До скорого, Раффи, – говорит он, обнимая ее и слегка приподнимая. Затем переводит взгляд на Сантанджело. – Обязательно привези их на Рождество. Обещаешь?
Они крепко пожимают руки и коротко обнимаются, потом Джона снова целует меня и влетает в автобус. Я вижу, как он пробирается по проходу, показывая кому-то средний палец. Представляю, какие комментарии там сейчас отпускают. Рядом со мной всхлипывает Тереза, а Трини утешает ее.
– Он в восьмом классе, Тереза, – напоминаю я ей. – Это значит, что он вернется сюда еще три раза.
– Но что если он забудет обо мне или найдет другую и сделает вид, что знать меня не знает?
Я смотрю на нее, а потом перевожу взгляд на Трини и Раффи.
– Тереза, Тереза. Неужели мы ничему тебя не научили? – недовольно качает головой Раффи. – Это война. Идешь в лес и преследуешь его, пока он не поймет, как сильно ошибся.
В глазах у Терезы загорается надежда.
– В конце концов, мужчины развязывали войны и из-за меньшего, – добавляет Трини.
Братья Маллеты подходят к нам, и мы вместе смотрим, как отъезжает автобус. Я чувствую, что всем грустно. Потом мы всей толпой возвращаемся в город.
– Ты хочешь, чтобы завтра мы были рядом? – тихо спрашивает Сантанджело.
Я киваю.
– Договорились.
По щекам бегут слезы, и Раффи сжимает мою руку.
– Не грусти ты так, – говорит мне Сантанджело. – Теперь он наш друг на всю жизнь.
Машина подъезжает к дому, и я встаю. На фотографиях в семнадцать лет у мамы густые черные волосы, белая-белая кожа и синие глаза. Легкая пухлость говорила о крепком здоровье. Когда я была маленькой, мама обесцвечивала волосы, ее кожа имела нездоровый оттенок, глаза казались красными от лопнувших сосудов, и она сильно исхудала. Я почти не помню, чтобы она ела, только нервно курила одну сигарету за другой. Не знаю, который из этих образов прочнее засел у меня в голове, но я знаю, что хотела бы увидеть девушку с черными волосами и сияющей кожей.
Но та, кто выходит из машины, успела потерять и то, и другое из-за химиотерапии. Она стала еще тоньше, и мне не верится, что передо мной ровесница Ханны и Джуда. Но даже с веранды я вижу, какие яркие и внимательные у нее глаза. Она смотрит на дуб у реки, на ее губах появляется слабая улыбка, и я знаю, что она представляет его точно так же, как делает Ханна по вечерам, когда остается наедине со своими мыслями. И как я, когда он приходит ко мне во сне.
Джуд что-то говорит, и мама улыбается, а затем медленно направляется к дому. Я стою на крыльце и ищу в ее лице хоть какое-то сходство со мной. Я думаю о том, как тяжело ей было, наверное, видеть во мне Вебба и Нани и ни капли от себя. Она почти доходит до ступенек, но наконец замечает меня и останавливается. Мама смотрит на меня с изумлением, будто не может поверить своим глазам. Думаю, она ожидала увидеть угрюмого одиннадцатилетнего ребенка, которого оставила здесь. На секунду я успеваю испугаться, что мама не узнает меня. Но потом она начинает плакать. Не театрально, но с такой грустью, вцепившись рукой себе в горло и глядя на меня так, будто не верит своим глазам. Она пытается что-то сказать, но у нее не выходит. Я спускаюсь к ней по ступенькам, и она обхватывает мое лицо дрожащими руками, всхлипывая:
– Вы только посмотрите на мою красивую девочку.
Я вглядываюсь в каждый сантиметр ее лица, в болезненную бледность кожи и сухость губ. Потом я наклоняюсь к ней и прижимаюсь к этим губам своими, будто хочу вернуть им прежний цвет. Я касаюсь ее лица, колючего ежика отрастающих волос. Мне нравится чувствовать их ладонью. Похоже на массаж.
– Тейт вредно находиться на улице, – тихо предупреждает Джуд.
Я беру ее за руку и веду вверх по ступенькам в дом. Она восторженно оглядывается по сторонам.
– Все точно так, как он планировал, – негромко говорит она, когда Ханна подходит и целует ее. Я знакомлю маму с Сантанджело и Раффи, а потом в дом прибегает Джесса. Ее рука на перевязи, а на лице сияет вечная полубезумная улыбка.